К великому счастью церкви, не всякий современный верующий задастся целью прочитать четырехтомник Г. Ч. Ли или осилит хотя бы труды Григулевича в заморочке жизни, но будет привлечен сегодняшними благими ее намерениями (которыми, похоже, ранее выстлала она себе дорогу в ад: вряд ли наберет Иисус эквивалентный компенсирующий позитив в пользу подавляющего большинства душ церковных иерархов).
Еще отступление. Почему одна и та же дилемма раскалывает случайным образом подобранную аудиторию (достаточно многочисленную) пополам? Издревле новая идея — новая религия — приводила к расколу в семье, муж и жена становились чужими людьми, мать стыдилась сына, невеста отрекалась от жениха во имя нового бога. Прекрасно сознавал это Иисус: «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение». То же самое мы наблюдаем и в современности: простой основной ценз — голосование на выборах — приводит к ссорам в семье, делает друзей врагами. Почему один человек реагирует так, а другой — иначе? Закладка, безусловно, эволюционная. С эволюционных посылок поиск должен быть многонаправленным. Мнения должны быть разными и крепкими, консервативными или агрессивными. Победить должно истинное направление, даже если оно будет ложным. Старое или новое. То или иное. Потому что победит более сильный. Цель древняя — социальное выживание.
Убежденный советский человек никогда не переубедит убежденного антисоветчика-демократа, и наоборот. Оба лишь раздраженно будут морщиться от контраргументов. По этому поводу можно вспомнить Н. Некрасова: «Мужик, что бык: втемяшится / В башку какая блажь, / Колом ее оттудова / Не выбьешь: упираются, / Всяк на своем стоит!» Опять же, серьезный болельщик «Спартака» никогда не станет болельщиком «Зенита», даже с набитой мордой, и наоборот. Понятно, что этот стабилизирующий консерватизм эволюционно заложен в психику вида Homo sapiens наравне с тягой к новому. Поэтому истово верующий человек видит и будет видеть в действиях церкви только светлые стороны, неверующий же как возмущался, так и будет возмущаться темными ее делами, и, как сказал Остап Бендер, никакие лекции не изменят этого соотношения сил. Так что толку от вышепредставленных кратких страниц в этом плане не видно. Сами хотите верьте, хотите — нет. Только численное искоренение (преимущество) приводит к победе «истинного» направления. На то и гражданские войны, заговоры и перевороты, боже избавь. В последнее время обходимся махинациями при голосованиях. Конец отступления.
В итоге отметим скандальный, пожалуй, парадокс недавней современности. Десятилетиями Ватикан с пристрастием пропагандировал утверждение, что в странах социализма (тогда еще) свобода вероисповедания подавлена, изобретен был термин «церковь молчания». Однако на Втором Ватиканском соборе прояснилось, наконец, что свобода совести, что называется, узурпирована самим Ватиканом, и на соборе пошла крутая борьба за свободу вероисповедания, за равноправие «отколовшихся братьев». А осмелевший африканский брат на первой сессии собора выразил протест против того, что черта обычно изображают черным, а всех святых и Христа — белыми. В этом он усмотрел расовую дискриминацию католиков-негров.
Но главное, на первой сессии Второго Ватиканского собора соотношение сил при голосованиях отразило современность католического епископата. Основная масса епископов уже жила в духе нового времени, ощутила напор общественного мнения на закосневшие догмы и нарекания на неблаговидное прошлое католической церкви. Наверное, первым прогрессивным движением по ретроспективной разработке явилась инициатива Павла VI по «реабилитации евреев». На второй сессии собора подавляющее большинство соборных отцов высказалось за реабилитацию. Это был серьезный акт в пользу экуменизма, сближения со всеми мировыми религиями, включая иудаизм. Позволительно теперь предположить и скорый ответный шаг — реабилитацию Христа, осужденного официальным иудаизмом при сомнительной юрисдикции.
Папа Иоанн Павел II принятием после своего избрания этого имени подчеркнул, что продолжит прогрессивные начинания Иоанна XXIII, Павла VI и Иоанна Павла I. На дворе был расцвет науки, культуры и намечались пути оздоровления общественных отношений. Не мог Иоанн Павел II остаться в стороне. Не остался еще и потому, что был незаурядной личностью. Трудно перечислить благие его дела. По профилю очерка отметим его инициативы по реабилитации жертв инквизиции — Галилео Галилея, Джордано Бруно, Савонаролы, Яна Гуса. Ватикан уже вынужден был это сделать под давлением общественного мнения, да епископат и сам прекрасно видел антихристианские черты в служении своих средневековых предшественников. Но вот деталь. В 2002 году Ватикан отлучил от церкви семь католичек-феминисток разных национальностей, рукоположенных в священнослужительницы, расценив этот акт как «тяжкое преступление». Женщины, естественно, оспорили отлучения, в свою очередь расценив их как дискриминацию в отношении женщин, и не подчинились, и не отлучились. Не повторение ли это прежних ошибок? Не придется ли опять, спустя время, каяться? Женщины, которых сам Иоанн Павел II уравнял в вере с мужчинами, настроены весьма решительно. Примечательно, что декрет об отлучении подписан префектом конгрегации пропаганды и защиты веры (бывш. святая инквизиция) тогда еще кардиналом Йозефом Ратцингером.
Бесспорно, в последних поколениях верующих церковь выстроила понимание ее благости. Папы конца тысячелетия исполнены святости и покаяния. И все же. Многого требуют память и душа каждого конкретного замученного церковью просветителя тысячелетия, оставленного позади. В миру в наши дни создаются мемориалы, где представлена и поименована каждая жертва позорных межнациональных конфликтов и варварского политиканства. Создаются с надеждой на новое осмысление в новом тысячелетии. Церковь не остается в стороне, но она и не впереди, как полагалось бы. Оперируя понятиями предвечности и бессмертия, исключающими время, церковь тем более должна иметь перед собой свои вневременные ошибки и жертвы, так же как вневременной жертвой почитает она Иисуса. И именно этот чин диктует смысл подушного (насколько это возможно) покаяния и снятия отлучений, может быть, устроением покаянной галереи как мемориала. Мемориала, соотносительного с плеядой канонизированных святых, если не тождественного ей, что всколыхнуло бы мир и оздоровило бы его при соответствующей подаче.
«Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею», — из глубины веков остерегал Павел [Кол., 2: 8]. Таки увлекли.
Достаточно определенно из текстов Нового завета складывается образ клана «книжников» — иудейских узких специалистов, толкователей Писания. С маской учености на лице, уже закостеневшей, они, изнуряясь, обсуждали ничтожные оттенки Писания, договариваясь до зауми, пророками совсем не предполагаемой. Казуистика, граничащая с шизофренией или тем же шарлатанским ловкачеством (по-современному — философские спекуляции), прослеживается и в нападках книжной братии на Христа.
Бог веры и Бог философии. Разные оказывается вещи, особенно по степени умопомрачения. Если с Богом веры все относительно ясно — храм, распятие, молитва, то к Богу философскому в качестве пояснений еще 40 лет назад назрела необходимость издания словаря и двухтомного справочника только терминологии теологической, выработанной в ходе «исторической, персоналистической, феноменологической и экзистенциальной рефлексии».
Иммануил Кант: «Только не оспаривайте за разумом того, что делает его высшим благом на земле, а именно привилегии быть последним пробным камнем истины». Здесь в переводе немного напутано — камень и пробный, и последний, но звучит мощно, особенно если заменить слово «разум» словом «рассудок». Сказано это по поводу того, что в вопросах веры следует разбираться разумом, а не чувствами. Все же в истории философии есть некий элемент случайности. Кант, допустим, имел образование и желание заниматься философией и имел деньги для издания своих трудов. Но кому-то хотелось бы знать мысли этого направления, допустим, Жюля Верна, а Верн не имел желания изъяснять и развивать свои философские наклонности. Кто-то другой не имел денег для образования, кто-то третий не имел денег для издания, потому и не лез в это дело. Поэтому прилежный дилетант или студент поставлен перед фактом и вынужден разбираться в хитросплетениях именно кантовских философствований. Кто даст гарантию, что они лучшие для того времени и что не погиб некий неузнанный талант? Но это отступление.
В начале очерка мы уже упоминали теологическую дисциплину «Феноменология религии». Одним из ее создателей по праву считается Рудольф Отто (1869–1937), немецкий теолог и философ. Главный его труд — книга «Святое» (1917) с хорошей основной идеей, что «в признании рациональной определенности сущности Бога важен момент иррационального, понятийно не схватываемого качества божественного». Довольно сложными построениями он выводит из понятия «святое» все объяснимое (рациональное), благое, присущее данному понятию, чтобы вычленить некий неуловимый «избыток» (скорее, остаток) чистой, необъяснимой святости. Название ему он дал латинское — «нуминозное», в переводе — божественное. Это выглядело как камень, брошенный в философский серпентарий.
