Несмотря на многие кажущиеся различия между современными доктринами суфиев и доктринами веданты, все же исследователь, хорошо знакомый с ними обеими, найдет в них много сходства и легко примирит противоречия. Оба эти учения признают Единую Реальность, определяя ее словами – «Все, что Есть», хотя концепция веданты более метафизична и отвлеченна в своей идее о Том, не имеющем ни атрибутов, ни качеств. Для суфиев же Единое представляется Богом живым, личным и даже теплым. Но это является лишь результатом различия темпераментов, воспитания и среды обоих народов – индийского и персидского; а еще более объясняется влиянием особых форм «йоги», предпочитаемых каждой из обеих школ. Ведантисты предпочитают йогу мудрости – жнани-йогу, а суфии упорно и страстно придерживаются йоги любви – бхакти-йоги. Различие же в учениях между индийской бхакти-йогой и персидским суфизмом весьма незначительно. Для тех и других любовь к Богу есть лучший путь достижения. Мокша или нирвана индусов почти тожественна с идеей «Единения с Богом» по суфизму. Подобно тому как индийский йог имеет свое состояние самадхи, или экстаз духовного сознания, так и суфизм имеет свое состояние экстаза в «созерцании возлюбленного». Эти два вида экстаза по природе своей тожественны и представляют собою общеизвестные состояния мистического просветления. Йоги оказывают своим учителям «гуру», такое же почитание, как и суфии своим учителям «пирс». В обоих случаях применяются те же методы посвящения новообращенных в эзотерические мистерии. Некоторые исследователи указывали на сходство между неоплатониками и суфиями, утверждая, что последние заимствовали свои учения у первых. Но если вспомнить, что сами неоплатоники заимствовали основы своего миросозерцания у индусов, то сходство между греческими и персидскими последователями их становится понятным. Несомненно, что впоследствии суфизм подвергся влиянию теорий, исходящих из всевозможных источников, но прямое происхождение его из индийских учений неоспоримо.
Великие учителя суфиев жили в начале магометанской эры. Авторитеты приводят в качестве великих учителей следующие имена: Дун-Нун (859 по Р. X.), Сирри-Сагвайт (867 по Р. X.), Юнайд (910 по Р. X.), Ал-Наллай (980 по Р. X.), Газали (1111 по Р. X.), Ялал-уд-дин-Руми (1273 по Р. X.). Среди великих поэтов, переложивших на стихи учения суфиев, надо упомянуть Омара Хайама, Низами, Фарид-уд-дин-Аттара, Сади, Шамзи, Гафиза, Анвари, Ями и Гатифи. Суфизм процветал в эпоху деятельности древних мудрецов и поэтов, но около шестнадцатого столетия он стал поддаваться подавляющему влиянию ортодоксальной магометанской церкви, и наступил упадок, после чего секта никогда уже вполне не оправилась. Но хотя она и претерпела много превратностей в смысле упадка популярности и уменьшения количества ее последователей, недавнее прошлое опять вдохнуло в нее новую жизнь. Эта секта привлекла к себе многих образованных и развитых людей Востока, которым ее мистицизм оказался сродни. За последнее пятидесятилетие суфизм пробил себе дорогу среди образованных персов и турок, а также привился в некоторых кругах в Египте и в Аравии. Пропаганда велась однако тайно, и имелось в виду скорее основание тайного общества, чем установление культа и религиозных обрядов. К секте пристали некоторые европейцы и американцы, преимущественно те, которые умели читать между строк «Рубайат» Омара Хайяма и усматривали мистицизм за кажущимися, в толковании Фитцджеральда, материалистическими тенденциями. Принято считать, что толкование Фитцджеральда содержит больше собственных его измышлений, чем идей Омара, тем не менее, мы скоро увидим, что, владея ключом, легко различить в нем мистическое учение.
В Персии, Египте, Аравии и Турции злоупотребляли словом «суфий» столько же, как словом «йог» в Индии. Оба слова первоначально означали «мудрец» и духовный отец. Между тем как в Индии европейцы и многие индусы применяли термин «йог» к толпе невежественных факиров, стоящих на очень низком умственном, духовном и общественном уровне, термин «суфий» в свою очередь применялся к нищим, дервишам, юродивым и фокусникам, наводняющим магометанские земли. Существует громадное различие между индийским факиром и действительным «йогом»; и такое же громадное различие между персидским, египетским, арабским, или турецким факиром или дервишем и настоящим «суфием». Однажды древний писатель суфиев сказал: «Тот, кто отрекается от мира, есть суфий; от кого мир отрекается, тот нищий». Итак, по отношению к суфиям мы должны просить читателя распознавать истину от лжи, подобно тому как мы просили поступать по отношению к йогам, пока читатель не освоился с предметом.
Переходя к философии суфиев, необходимо отметить, что их первоначальные учения не вникали в метафизические, или философские тонкости, а удовлетворялись признанием единства Реальности, ее вездесущности и постоянства. Кроме всеобъемлимости и единства Бога ими сознавалась возможность единения с Ним через любовь и благочестие. Остальные детали доктрины развивались по мере того, как секта росла и возрастали философские запросы. Выраженное вкратце учение утверждало, что Бог есть высшее Благо; что Он Источник всех вещей; что Он существует сам собой и никем не создан. Вселенная создана путем отражения или эманации божественного Бытия, почему Бог присутствует во всей природе и проникает ее всю. Материя лишь явление, временное и изменчивое, нечто вроде призрачного экрана, на котором Бог проявил свою вселенную. Душа может подняться к своему источнику и, в конце концов, погрузиться в него путем экстаза, созерцания и размышления о Всеблагом. Возвращаясь к Источнику, ко Всеблагому, душа должна подвергнуться многим воплощениям, поднимаясь все выше и выше. В этом заключалась сущность учений, а сущность этой сущности сводилась к тому, что Бог обитает в человеке, – что во внутренней природе человека заключается божественная искра и что внутреннее божество, или дух, представляет собою истинное «Я» человека. Несомненно, такая идея близко родственна веданте, даже родственна ее внутренним учениям. И мы уверены, что, прочитав соответственный параграф, каждый ученик наших йогов признает суфия за своего брата.
Немало любопытных легенд связано с проповедью учения древними суфиями, а также с крайностями, к которым, вполне естественно, приводило их новое учение. Оно не преминуло вызвать сопротивление в народе, всегда считавшего божество очень далеким от человечества. Некоторые из примеров тому могут показаться интересными, поэтому приведем их. Среди древних суфиев пользовалась большой известностью женщина по имени Рабия ал Адавийя, слывшая еще под кличкою Рабии из Басры. Однажды Рабию спросили, ненавидит ли она дьявола (разумеется, дьявола правоверной магометанской церкви). На это она ответила: «Нет, нисколько. Любовь моя к Богу заполняет весь мои ум, все мое время, так что у меня нет ни времени, ни места для ненависти к кому бы то ни было, даже к дьяволу». Когда ее спросили, почему она не выходит замуж, она ответила: «Я уже сочеталась с Господом моим узами божественного брака. Я не свободна, потому что не супруга ли я Господа моего и не должна ли я быть Ему верна?» Рабия имела большое влияние на древнюю секту суфиев до самой своей смерти, последовавшей в Иерусалиме в 753 г. по Р. X.
О другом из числа святых или мудрецов древних суфиев, по имени Баязид, рассказывают следующее: Однажды старик-мудрец впал в состояние экстаза, в котором достиг космического сознания, единства с божеством, самадхи, просветления, все равно как бы люди ни называли это удивительное состояние. Очнувшись от него и находясь все еще под чарами своего видения единства с божеством, он громко закричал своим ученикам: «Слушайте! Я сам всемогущий Бог. Нет иного Бога кроме меня!» Ученики его были страшно смущены и, когда их учитель совершенно пришел в себя, они сказали ему, какое он произнес богохульство. Баязид ответил: «О, горе мне! Если я еще раз произнесу богохульство, убейте меня немедленно». И ученики наточили ножи для исполнения того, что они считали своей священной обязанностью. Когда учитель вновь пришел в состояние самадхи и воскликнул громко: «Под моим платьем – не кто иной как Бог! – почему же ищете вы его на небесах, или на земле?» Объятые ужасом ученики, послушные приказание учителя, вонзили в его тело острие своих ножей. Но, заключает легенда, «ножи обратились на них самих, и они погибли, потому что подняли руки на божественный Дух, пребывавший в учителе и вдохновивший его речь». Тогда Баязид пояснил остальным ученикам, что личность его исчезла во время экстаза и что он видел, что образ его был лишь «зеркалом, слабо отражавшим образ Божий». Когда ученики хотели ударить его своими ножами, они увидели лишь зеркало, отражавшее их собственные лица (так как Бога они не увидели, а Баязид исчез), и потому-то их ножи обратились на них самих.
