В 1:34 Иисус запрещает бесам говорить, «ибо они знали Его». Это первый случай так называемой «мессианской тайны» (одна из ярких особенностей Мк): Иисус словно стремится скрыть свое богосыновство до тех пор, пока оно не будет явлено после Его крестной смерти. Далее мы поговорим чуть подробнее о том, как «мессианскую тайну» понимал В. Вреде, но проще всего понять этот мотив так: бесы знают, кто такой Иисус, и даже знают правильный титул, но не постигают тайны Его личности (которая, как мы увидим, включает страдания и смерть). Сочетание у Иисуса тихой молитвы с активностью отчасти можно разглядеть в 1:35–38.
Расширение деятельности Иисуса (1:39–45). Иисус проповедует, изгоняет бесов и исцеляет в галилейских городах — в регионе, который в последующих главах будет расширен. Отметим, что повеление молчать теперь распространяется и на исцеленного от проказы[169]: огласка затруднила бы Иисусу отрытое передвижение. К тому же восторги по поводу чуда могли бы способствовать превратному пониманию миссии Иисуса.
Споры в Капернауме (2:1–3:6). В этом городе на берегу Галилейского озера, который теперь стал домом Иисуса, Марк помещает пять эпизодов, когда книжники и фарисеи возмущаются тем, что Иисус прощает грехи, водится с грешниками, а Его ученики не постятся и нарушают субботу. Иисус здесь изображен как Тот, кто, имея власть (2:28 «Сын Человеческий есть господин и субботы»), не вписывается в религиозные ожидания современников, в результате чего фарисеи и иродиане замышляют погубить Его. Провозвестию о Царстве Божьем теперь противостоят не только бесы, но и люди, и это противостояние нацелено против Иисуса как провозвестника.
2. Избрание Двенадцати, назидание их притчами и чудесами; непонимание среди назаретских родственников (3:7–6:6)·Марк завершает предыдущий раздел и переходит к следующему при помощи резюме (3:7–12)[170], в котором показывает, что служение Иисуса привлекало людей не только из Галилеи, но и издалека. Иисус поднимается на гору и зовет к себе Двенадцать (3:13–19): Он хочет, чтобы они были с Ним, и впоследствии Он будет посылать их на проповедь (слово apostellein имеет тот же корень, что и «апостол»). Следующие главы показывают слова и дела Иисуса, причем Двенадцать сопровождают Его (6:7)[171]: очевидно, Иисус готовит их к самостоятельной деятельности. Отметим, что в Лк 6:13 и Деян 1:13 приводится список Двенадцати, который отличается от Маркова (и от Мф 10:2–4) одним из четырех последних имен[172]; к моменту написания Евангелий христиане знали о призвании Иисусом Двенадцати, но память о менее значительных представителях этой группы уже несколько приугасла (см. NJBC 81:137–146).
В 3:20–35 мы видим характерную для Мк структуру, которую иногда несколько неуклюже именуют «сэндвичем»[173]. В ней Марк начинает рассказ о некоем растянутом во времени событии, вклинивает в него другую сцену (как масло между кусками хлеба), описывая под конец завершение первоначального события. В данном случае: сначала родственники Иисуса с непониманием реагируют на Его новый образ жизни, когда у Него не хватает времени даже на еду (3:20–21), и решают увести Его домой; время, которое нужно на дорогу из Назарета, где они живут, до нового «дома» Иисуса в Капернауме заполняется рассказом о книжниках, которые пришли из Иерусалима (3:22–30), причем их крайне нечуткая и враждебная реакция («в Нем Вельзевул», КП) перекликается с ранее упомянутым мнением родственников Иисуса («Он — вне себя», КП); в конце интеркаляции (3:31–35) приходят Мать и братья Иисуса, — но после начала проповеди о Царстве им уже нашлась замена («кто исполнит волю Божию, тот брат Мой и сестра и матерь», КП[174]). Промежуточная сцена с иерусалимскими книжниками содержит одно из самых ясных высказываний Маркова Иисуса о сатане, царство которого противостоит Царству Божьему. С приходом Иисуса два царства сошлись в схватке. Аллегорическая притча[175] в 3:27 наводит на мысль, что сатана — силач, который обладает домом и имуществом (мир сей), а Иисус — «сильнейший», который явился связать сатану и ограбить его дом. Согласно Мк 3:28–30, непрощаемое богохульство — приписывать дела Иисуса не Святому Духу, а нечистому духу[176].
Следующий раздел (4:1–34) — собрание притч и притчевых высказываний о Царстве Божьем, большей частью использующих образ растущего семени. Хотя центром служения Иисуса стал Капернаум на берегу Галилейского моря, а сами эти притчи Марков Иисус произносит стоя в лодке, создается впечатление, что образы взяты из назаретских сел и холмов Его юности. Нет серьезных оснований сомневаться в том, что исторический Иисус учил в притчах[177]. Поскольку притчи поливалентны, конкретный смысл во многом зависит от контекста. Ученые затратили массу времени на воссоздание первоначального контекста притч, какой они имели при жизни Иисуса, отделив его от последующих христианских перетолкований и наслоений[178]. Здесь было много домыслов. Единственный несомненный контекст — место притч в Евангелиях. Иногда контексты одних и тех же притч у разных синоптиков разные: это иллюстрирует творческое использование предания евангелистами в педагогических целях.
В данном Марковом отрывке три притчи о семени (сеятель и семя, рост семени, горчичное зерно) — своего рода комментарий к тому, как идет Иисусова проповедь о Царстве[179]. В притче о сеятеле описываются разные типы почвы. Толкование, которое приведено у Марка, даже если и не восходит к самому Иисусу, видимо, близко к первоначальной идее: лишь немногие приняли весть о Царстве, но и у них были поражения. Но у семени есть своя сила, и оно поспеет в свое время; Царство — как горчичное семя, которое очень мало, но когда произрастает, то становится выше всех растений в огороде. Предполагалось, что слушатели/читатели Мк найдут в этих притчах объяснение своих неудач и разочарований в отношении христианства, а также надежду на пышный рост и огромный урожай в будущем.
В раздел о притчах включены пояснения и параболические высказывания о «цели» притч. В частности, Мк 4:11–12[180], где Иисус говорит, что посторонних Он учит притчами, чтобы они не видели, не понимали и не покаялись, звучит неприятно, если не учитывать библейского подхода к божественному предвидению: конечный итог событий подается как замысел Божий. (Например, в Исх 7:3 Бог говорит Моисею о своем намерении ожесточить сердце фараона, чтобы тот не послушал Моисея: ретроспективное объяснение того факта, что фараон остался непреклонным.) На самом деле, Марк описывает отрицательный результат проповеди Иисуса: большинство слушателей не поняли и не обратились. Подобно символическим видениям, которые в ВЗ приписываются Даниилу, притчи представляли собой «тайну», толкование которой Бог давал лишь избранным (Дан 2:22, 27–28). Другие не понимают ее, и тайна становится источником разрушения. Ис 6:9–10, где предсказывалось, что пророку не удастся обратить Иудею, широко используется в НЗ для объяснения того, почему ученикам Иисуса не удалось убедить большинство иудеев (Рим 11:7–8; Деян 28:26–27; Ин 12:37–40); и Марк использует его здесь (4:12) в комментариях к притчам. На самом деле, Иисус, конечно, не собирался никого запутывать: это видно из высказываний о светильнике и тайных вещах в 4:21–23, а также резюме в 4:33–34 («притчами Он говорил им, насколько они могли слышать», КП).
Далее идут четыре чуда в 4:35–5:43. Они напоминают нынешним читателям, что мировоззрение I века н. э. значительно отличалось от нашего. Многие современные исследователи принципиально отрицают историчность чудес[181]; другие готовы допустить исцеления, совершенные Иисусом (ибо их можно соотнести с наступлением Царства как проявления милости Божьей), но отрицают «природные» чудеса вроде усмирения бури (Мк 4:35–41). Однако такое разграничение не находит поддержки в ВЗ, где Бог властвует над всем творением. Подобно болезням и несчастьям, опасная буря отражает царство зла. Соответственно в 4:39 Иисус запрещает ветру и морю, также, как Он запрещает бесу в 1:25. (Если кто‑то сочтет это крайней наивностью, вспомним, что в наши дни, когда буря приносит смерть и разрушение, люди спрашивают, как Бог это попустил, а не винят метеорологические области высокого давления.) Победа Иисуса над бурей рассматривается как действие сильнейшего (3:27), которому повинуются даже ветер и море.
Борьба Иисуса с бесовским началом еще ярче изображена в исцелении герасинского сумасшедшего (5:1–20), где Иисус изгоняет «легион». Это напоминает рассказ об одержимом в 1:27–28 (среди общих черт — признание идентичности Иисуса). Однако здесь больше красочных и выразительных моментов: например, длинное описание буйства, нужда бесов в прибежище[182], переселение бесов в свиней, подробный рассказ об исцеленном. Концовка, где исцеленный отсылается возвещать Десятиградию о деянии Господа, важен, ибо идет вразрез с пафосом «мессианской тайны». Два чуда в 5:21–43 — еще один пример Марковой интеркаляции («сэндвича»): Иисус отправляется в дом Иаира (5:21–24) и воскрешает дочь Иаира (5:35–43); время в промежутке заполнено исцелением женщины, страдавшей кровотечением (5:25–34). Отметим, что в рассказе о кровоточивой сила исходит от Иисуса, а Он не знает, куда именно. Вопрос Иисуса («Кто прикоснулся к Моей одежде?»), ехидный ответ учеников и признание женщины усиливают оттенок драматичности. Однако, видимо, неумышленно все это создает впечатление, что Иисусу ведомо не все, — возможно, поэтому гораздо более краткая версия эпизода в Мф 9:20–22 опускает такие подробности. Слова Иисуса «вера твоя спасла тебя» (5:34; 10:52) показывают, что Марк понимал чудеса не как нечто механическое. В рассказе об Иаире мы читаем о тройке (Петр, Иаков, Иоанн), избранной сопровождать Иисуса[183]. Они были призваны первыми из Двенадцати и, судя по посланиям Павла и Деяниям, были особенно широко известны. «Деяние силы» состоит в возвращении девочки к обычной жизни, но, возможно, предполагалось, что христианские читатели увидят в просьбе отца («чтобы она была спасена и осталась жива», 5:23, КП) и результате (девочка «восстала», 5:42) предвестие дара вечной жизни[184]. Сцена заканчивается еще одним примером «мессианской тайны» (5:43).
