1. К. Л. Шмидт основывался на Уириде и Веллхаузене, усерднее изучил построение Евангелия от Марка и различил в нем «предание» (отдельные элементы устного предания, «перикопы») и «редакции» (связи между элементами, т.е. дополнения и вплетения в написанный Евангелистом текст). Он пришел к выводу, что географические и хронологические сведения Евангелия недостоверны и что в «редакциях» проявляется собственная теологическая позиция Марка. Этим Шмидт стимулировал дальнейшие формально-исторические изыскания.
2. М. Дибелиус (1919) исходил из предположения, что все предания первохристианских общин возникли из миссионерских потребностей: они строились из материала, часто использовавшегося в проповедях и постепенно принявшего вследствие этого устойчивые формы. При этом из насущных потребностей развились следующие литературные формы: (а) парадигмы (короткие рассказы, через примеры излагающие моральное учение), (б) новеллы (истории о чудесах, обработанные рассказчиками), (в) "лексические " сборники (изречения, собранные для уроков религии), (г) легенды (священные рассказы, напр., о детстве Иисуса), (д) мифы (напр. об искушении Иисуса в пустыне, преображение Иисуса) и (е) истории страданий Иисуса. Не имея на то никаких исторических доказательств, Дибелиус просто выдумал три категории христианских работников, развивших свои собственные устные изложения: проповедников, рассказчиков и учителей.
3. Р. Бультман, в отличие от Дибелиуса, отрицал значительную историческую достоверность предания (ограничивая ее отдельными словами) и полностью приписал его изобретение первохристианской общине. Глубокие предубеждения Бультмана коренились в историческом критицизме (А. Харнак), экзистенциализме (М. Хайдеггер) и сравнительном анализе религий (Р. Райтценштайн, В. Бюсси) и совершенно исключали для него возможность любого признания исторической ценности Евангелий: он мог рассматривать их только как плоды буйной фантазии теологов из первохристианской общины. Булътман различал следующие формы: (а) апоетигмы (примерно то же, что и парадигмы Дибелиуса), (б) истории о чудесах, (в) легенды (к которым он причислял и мифы) и (г) «слова»; их он подразделял следующим образом: слова мудрости, "Я"-слова (изобретенные общиной изречения, приписываемые Иисусу), пророческие и апокалиптические высказывания, законы и предписания и, наконец, притчи, которые также все были признаны им «неистинными».
Все, что Бультман смог признать достоверным, — это около 40 «слов» и факты, что Иисус действительно жил и умер на кресте. Все остальное он считал переработанным или внесенным общиной. Это может потрясти нас, но не Бультмана, уже давно отбросившего из своих предубеждений любую возможную связь между историей и верой. С одной стороны, он верил, что исторический Иисус (кто бы это ни был) уже 1900 лет мертв, а, с другой стороны, проповедовал, что сущностью христианства является «внутренняя встреча со Христом». Что он, однако, не объясняет, это как же первохристианской общине удалось завоевать своей фантазией мир: (а) за такое короткое время (до возникновения первых письменных источников), (б) при наличии такого количества (еще живших в то время) критически настроенных свидетелей жизни и смерти Христа, (в) вопреки внимательности первых христиан при изложении фактов, большой учености некоторых из них (вспомним Павла!), их большой сплоченности и высоким моральным стандартам (см. ниже).
4. Е. Кеземан (1954) в противовес глубокому историческому скептицизму Бультмана вместе с Г. Борнкаммом (1956), Е. Фуксом (1957) и Дж. М. Робинсоном (1959) организовал новое движение. Они углубились в изучение исторических высказываний и дел Иисуса, описанных в Евангелиях, но так и не смогли обнаружить связи между историческим Иисусом и керигмой (проповедью Иисуса) в первохристианской общине.
5. Английские критики литературных форм Б. С. Истон, (1928), В. Тэйлор (1935) и И. Б. Редлих (1939) также изучали литературные формы четырех Евангелий, но они отвергли исторический скептицизм Бультмана и ограничились чисто литературной критикой. Они справедливо признали, что голое изучение литературных форм не способно породить ни одного заключения об исторической достоверности текстов. Затем Тэйлор и Редлих даже отказались от классификации типа «легенд» и «мифов», потому что эти определения основывались не на литературных формах текстов, а на их содержании.
Дальнейшее развитие критики
1. Само собой разумеется, что критические исследования, начавшись с Евангелий, постепенно охватили весь Новый Завет. М. Дибелиус (1956) и Е. Хенхен (1961) применили метод формальной критики к книге Деяний Апостолов, другие искали литературные формы (отрывки старых церковных традиций и обрядов) в посланиях и Откровении, пытаясь приписать и им определенные «жизненные ситуации». Е. Лоомейер (1956) заявил об обнаружении им в Фил. 2 «гимнов Христа» и вызвал тем самым целую волну исследований в этом направлении.
2. В результате того, что критики уделяли столь большое внимание теологии общины, пробудился интерес к собственным теологическим воззрениям евангелистов. Вслед за формально-исторической возникла редакционно-историческая школа {история редакций), в основу которой были положены труды Е. Концелъмана о Луке и В. Марксенса (1959) о Марке. Наряду с «жизненной ситуацией» Самого Иисуса и «жизненной ситуацией» первохристианской общины стали различать и «жизненную ситуацию» евангелистов, из которых каждый (в отличие от теории теологии общины) редактировал и составлял материал в соответствии с собственными целями и потребностями. Вдобавок ко всему эту «жизненную ситуацию» евангелистов можно было определить лишь через «открытия», сделанные о «жизненной ситуации» первохристианской общины и далеко простирающейся истории Церкви. Следовательно, утверждает Марксенс, Марк принадлежал к тем ученикам Иисуса, которые ожидали пришествия своего Учителя со дня на день, и поэтому его Евангелие (написанное в Галилее, накануне еврейского восстания) было своего рода проповедью, призывом к иудейской общине бежать в Галилею и там ожидать пришествия Иисуса Христа. Лука же (он переработал текст Марка для своего Евангелия), согласно утверждениям Концельмана, написал свое Евангелие в то время, когда надежды на скорое пришествие Христа понемногу сникли и христианская церковь была вынуждена заняться своим делом и призванием здесь, на земле. Г. Борнкамм, Г. Барт и Г.И. Хелъд (1960), а также П. Бон-нард (1963) обработали такие же образом Евангелие от Матфея, а Е. Хенхен (1961) сделал то же с книгой Деяний Апостолов. Против этих теорий «теологии общины» и «индивидуальной теологии новозаветных авторов» мы выступим с теми же возражениями, которые были применены нами против теории критики литературных форм. Все эти теоретические построения могут только еще дальше увести нас от исторических фактов…
3. В 20-м веке теология Нового Завета настолько тесно переплелась с историко-критическими "открытиями ", что она в состояниии видеть Новый Завет лишь через призму собственных трактовок истории. Наряду с вопросом об истории редакций (как каждая книга Библии приобрела свою окончательную форму) возникает также вопрос, какие факторы из жизни верующих привели к созданию всего Нового Завета. Какие принципы связи, какие тенденции можно выявить в этом процессе составления (своего рода «макро-редакционной истории»)? Р. Бультман (1953) и О. Кульман (1946, 1965) провели основополагающие исследования в этой области; основным является вклад Бультмана, применившего экзистенциалистские принципы Хайдегера. Кроме того, появилось аналогичное критике Ветхого Завета направление (гл. 7), разновидность новозаветной герменевтики (науки изложения), сильно деформированной воздействием новых философских «открытий». В 60-е годы эту работу продолжили Е. Фукс и Г. Эпелинг.
Общие возражения против критики Нового Завета
Против критики Нового Завета можно выдвинуть большую часть аргументов, использованных нами против критики Ветхого Завета (ср. гл. 7), например:
1. Западные претензии на превосходство: удивительна самонадеянность, с которой критики выносили свои суждения о «литературных формах», якобы наличествующих в Писаниях из совершенно другой культуры и эпохи.
2. Отсутствие объективных доказательств. Не существует никаких доказательств существования Перво-Марка и источников И, М и Л (см. выше). Еще меньше свидетельств о «перикопах», считающихся продуктами теологии общины, но практически не имеющими ничего общего с историческим Иисусом. Напротив, как только становятся известными какие-нибудь детали написания и передачи Евангелий, критики тотчас отметают их прочь.
