Однако есть разница между тем, заставляют ли тебя пить грязную воду или же ее разливают по бутылкам для продажи, — или, если взглянуть с другой стороны, между благодарным принятием данной Богом премудрости всего окружающего мира и упрямым цеплянием за устаревшие концепции. Можно полагать, что многие иудеи лишь смутно догадывались об этих величайших культурных вопросах и их отражении в повседневной жизни, которые историку легко видно задним числом. Мы же, на основании наших ограниченных сведений, можем предположить: некоторые иудеи того периода отвергали как саддукейское отрицание загробной жизни, так и все более распространявшуюся веру в воскресение. Они восхваляли будущую блаженную жизнь праведных, где душа, избавленная от своего спутника — материального тела, насладится совершенной и вечной жизнью.
Для того чтобы такая мысль могла прийти в голову, нужно было предпринять шаг более определенный, чем где–либо еще в Ветхом Завете, — описать, как душа или дух могут покинуть тело в миг смерти и сохранить способность не просто сойти в Шеол, но и к каким–то иным, более богатым переживаниям[571]. Существует несколько свидетельств о том, что кое–кто сделал такой шаг в период Второго Храма. «Душа продолжает жить после смерти», — возглашает Псевдо–Фокилид:
Ибо души остаются неврежденными среди умерших.
Ибо дух на время Богом дается смертным, и образ его.
Ибо тело у нас из земли, и когда потом мы вновь обратимся в землю, мы не более чем прах;
а потом воздух принимает наш дух…
Все — трупы, но Бог правит душами.
Аид — наш общий вечный дом и отчизна;
одно место для всех, бедных и царей.
Человек недолго живет, всего лишь проходящее время.
Душа наша бессмертна и живет всегда и вечно[572].
Однако двумя строками раньше тот же текст провозглашает нечто такое, что может смутить наш слух:
Нехорошо разрушить оболочку человека;
ибо надеемся, что останки умершего
вскоре выйдут из земли на свет;
а потом они станут богами[573].
Так же и Завет Авраама (более поздний текст, возможно, отражающий христианское влияние) провозглашает, что Авраам после смерти был взят в Рай:
…Где пребывают шатры праведников Моих и где обители святых Моих Исаака и Иакова в лоне его, и нет там страдания, печали и стонов, но мир, веселье и жизнь бесконечная[574].
Пример дальнейшего развития этой новой перспективы во взгляде на природу и участь человека можно найти в эфиопской Книге Еноха. Хотя в том же отрывке далее есть явные отзвуки Дан 12:2–3, тут мы встречаемся с более ярким выражением эллинизма, где бессмертная душа выходит из тела на блаженство или на мучения:
…для них уготовано всякое благо, и радость, и почесть и… записанные относительно духов тех, которые умерли в правде… И будут жить ваши души, вы, умершие в правде; и будут радоваться и ликовать их души, и память о них будет перед лицом Всевышнего на все роды мира… Горе вам, грешники, когда вы умираете в своих грехах!.. Не знаете ли, что их [другие рукописи: ваши] души сойдут в Шеол, и найдут его невыносимым, и велика будет печаль их… Ваши души придут на великий суд для всех родов мира[575].
По преданию, Гиллель (I век до н. э.) говорил, что душа — гостья в доме жизни[576]; а Иоханан бен Заккай (конец I века н. э.) плакал под конец жизни, поскольку боялся судии, который имел власть отправить людей либо в Эдемский сад, либо в геенну[577]. Следует думать, принимая во внимание то, что мы знаем о предании фарисеев (см. ниже), что эти великие мудрецы верили в конечное воскресение; похоже, тут они вводят новые концепции дуализма тела/души, чтобы объяснить, что происходит между смертью тела и окончательным состоянием блаженства. Точно то же самое мы видим и в Четвертой книге Ездры, где определенно говорится о конечном воскресении, но есть и слова о духе или душе, покидающей «тленный сосуд», т. е. смертное тело, причем нечестивые души осуждены скитаться в муках, а праведные души входят в радостный покой в предвосхищении конечной славы[578]. Идея о душе, способной отделяться от тела, вкупе с различными теориями о том, что происходит с ней потом, была широко распространена в различных направлениях иудаизма на пороге нашей эры[579]. Несколько погребальных надписаний свидетельствуют об этом[580].
Это было одним из способов осмысления страданий и гонений. Как мы увидим, Вторая книга Маккавейская, описывая гонения при Антиохе, прямо говорит о телесном воскресении, но более поздняя Четвертая книга Маккавейская выбирает другое направление: хотя тело можно изувечить и убить, это не относится к душе[581]. Это означает, что можно охотно отказаться от своего тела: истинный дар Бога — это душа, которую нельзя отнять. Так, в отрывке, в котором люди, знакомые с Новым Заветом, услышат любопытную перекличку с другими текстами, автор Четвертой книги Маккавейской увещевает:
От всего нашего сердца посвятим себя Богу, давшему нам жизнь, и используем наши тела как крепость Закона. Не убоимся думающего, что он убивает нас, ибо велико борение души и опасность вечного наказания для тех, кто нарушает заповедь Божью. Итак облечемся во всеоружие самообладания, которое есть Божий разум, ибо если мы так умрем, Авраам, Исаак и Иаков примут нас и все отцы восславят нас[582].
Здесь умоляется значение тела и возвышается роль души[583]. Те, кто отдают свою жизнь за Бога, разделяют бессмертие патриархов:
Они верят, что, подобно патриархам, Аврааму, Исааку и Иакову, не умрут для Бога, но живы у Бога…
Они знали также, что умирающие ради Бога живы у Бога, как Авраам, Исаак и Иаков и все патриархи[584].
Книга заканчивается выражением все той же веры:
Но сыны Авраамовы с их победоносной матерью собраны вместе в сонме отцов и получили чистые и бессмертные души от Бога, Ему же слава во веки веков. Аминь[585].
Если исходить из того, что автор знал и использовал Вторую книгу Маккавейскую, можно с уверенностью сказать: он сознательно устранил упоминания о телесном воскресении, заменив его учением о бессмертной душе (или хотя бы о душах, которые могут стать бессмертными, если взыщут премудрости). Для нас здесь важно следующее: в то время как во Второй книге Маккавейской присутствуют два этапа надежды (за смертью мученика следует период ожидания, а в будущем, в какой–то момент, — телесное воскресение), в Четвертой книге Маккавейской отчетливо виден единственный этап: мученики сразу же после смерти обретают блаженное бессмертие, которым уже наслаждаются Авраам, Исаак и Иаков. И тогда перед нами не просто нечто похожее на то, что мы найдем в некоторых текстах Флавия, а именно «перевод» веры в воскресение на язык языческой философии; похоже, что тут автор не просто передает непривычную идею непонимающей аудитории, но на самом деле хочет изменить саму эту идею[586]:
…Исцелит ГОСПОДЬ рабов своих,
и они восстанут и увидят множество мира.
И они изгонят врагов своих,
и увидят праведные и воздадут хвалу,
и радостию возрадуются во веки веков,
и увидят, что все их суды и все их проклятия настигли врагов их.
И кости их упокоятся в земле,
а их дух возрадуется еще сильнее,
и познают они, что ГОСПОДЬ вершитель суда;
но Он явит милость сотням и тысячам,
всем любящим Его[587].
По мнению английского переводчика, последние пять строк можно понимать двояко. Тут может говориться о духах, которые остаются в сознании и блаженствуют в посмертном бесплотном состоянии, или же здесь, с помощью поэтической гиперболизации, говорится о праведниках, которые счастливо умирают, зная, что в какой–то будущий момент Бог их оправдает. Начальные строки, особенно «они восстанут и увидят множество мира», склоняют ко второму варианту: «они восстанут» — предсказание будущего воскресения, а «кости их упокоятся… а их дух возрадуется еще сильнее» — упоминание о промежутке между смертью и воскресением. На мой взгляд, такое толкование вполне вероятно. Тем не менее Книгу Юбилеев часто упоминают в качестве примера «бесплотного бессмертия»; если это так и слова «кости их упокоятся в земле, а их дух возрадуется еще сильнее» относятся к конечному состоянию праведников, в этом случае надо признать, что «они восстанут» в предыдущем стихе — единственный случай в соответствующей литературе из всего известного, где «воскресение — не есть новое телесное существование[588].
Величайшим представителем глубоко эллинистического мировоззрения был александрийский философ Филон. Его тонкие и захватывающие труды содержат достаточно пищи для размышлений по нашему вопросу и по многим другим. Но поскольку нет сомнений в том, что он утверждал скорее бессмертие души, нежели воскресение из мертвых, в настоящем обзоре мы посвятим ему лишь краткую формулировку вместо полноценного рассмотрения, которого он заслуживает[589].
