На самом деле, я за всю свою жизнь не встречал ни одного человека, независимо от его образования и культуры, который интуитивно не чувствовал бы, что какие–то части Библии следует понимать буквально, а какие–то — метафорически. Когда Ветхий Завет говорит, что вавилоняне взяли осадой Иерусалим и сожгли его, это означает в самом буквальном смысле, что они взяли Иерусалим и сожгли. Когда Павел говорит, что он трижды переживал кораблекрушения, это значит, что он их действительно трижды переживал. Столь же просто понять и другое: если Павел пишет, что, когда вор придет ночью и беременная женщина ощутит начало родовых схваток, не следует спать и упиваться, но бодрствовать, облекшись в броню (1 Фес 5:1–8), только совсем неразумный читатель может не понять, что имеет дело с набором ярких метафор. Или когда посланник ассирийского царя заявляет людям Езекии, что Египет — это «трость надломленная, которая, если кто опрется на нее, войдет ему в руку и проколет ее» (4 Цар 18:21), тот факт, что тростник действительно растет в Египте и что это подходящая метафора, не мешает нам понять, что это все–таки метафора.
Другой очевидный пример — это притчи Иисуса. Я ни разу не встречал читателя Библии, который бы думал, что история о блудном сыне случилась на самом деле и что если бы какой–то исследователь I века обошел бы достаточное количество палестинских семей в сельской местности, он бы мог встретиться со старым отцом и двумя его сыновьями (в надежде, что им уже удалось примириться). Практически любой читатель это понимает интуитивно и не задумываясь. Иногда это подчеркивал сам Иисус (но не потому, что его слушатели могли здесь ошибаться), указывая на подлинный смысл своей притчи. А иногда на это указывают евангелисты, скажем, Марк, когда он говорит, что священники поняли: эта притча была направлена против них (12:12). Но это не значит, что единственная «истина» притчи заключается лишь в тех фактах, которые из нее можно «извлечь». Эта «истина» обладает несколькими разными смысловыми уровнями, и мы здесь вовсе не хотим сказать: «Единственная важная "истина" этой истории заключается в том, что такие события никогда не происходили». Истина (слава Богу) куда сложнее, потому что Божий мир устроен намного сложнее и интереснее.
Здесь есть еще один источник постоянного непонимания. Кроме расплывчатого использования термина «буквально», о котором мы только что говорили, многие сегодня используют слова «буквальный» и «метафорический», чтобы указать на две разные категории вещей. С одной стороны, в соответствии с подлинным смыслом этих двух терминов, они описывают соотношение слов с определенными вещами. «Отец» в буквальном смысле — это мужчина, у которого есть ребенок. «Роза» в буквальном смысле — это определенный вид цветов. Но если я скажу своей внучке: «Ты моя маленькая роза», — я буду говорить о конкретной девочке, одновременно метафорически указывая на цветок, чтобы приписать некоторые свойства цветка внучке (красоту, свежеть, аромат, но не шипы). И когда благочестивый прихожанин называет священника «отцом», мы понимаем, что это чистая метафора, позволяющая приписать священнику свойства родителя, отнюдь не утверждая, что у него есть свои дети. В данных случаях выражения «буквально» и «метафорически» не говорят нам о том, что речь идет об абстрактных или конкретных вещах, но лишь о том, как мы воспользовались словами «отец» и «роза»: буквально, чтобы указать на цветок или мужчину, имеющего детей, либо метафорически, чтобы указать (не на нечто абстрактное, но) на живых и конкретных людей, которые не являются отцами или розами, но которых эти метафоры помогают нам лучше понять. Однако слова «буквальный» и «метафорический» часто используют и в другом смысле: для описания категории вещей, на которую мы указываем. «Это было буквальное воскресение или метафорическое?» Мы понимаем суть данного вопроса: оно произошло на самом деле или нет? В подобных ситуациях очень часто используются слова «буквальный» и «метафорический», но это порождает путаницу. Здесь «буквальное» означает «конкретное», а «метафорическое» — либо «абстрактное», либо нечто расплывчатое (часто сюда относят «духовное», что еще больше усугубляет путаницу).
И это только лишь вершина айсберга, стоящего за этими спорами, но здесь мне достаточно подчеркнуть две важные вещи. Во–первых, история старых и бесплодных споров о Книге Бытия не должна затемнять наши мысли. И когда кто–то утверждает, что некоторые исторические сведения Библии следует понимать буквально и что Писание иногда указывает на конкретные события, нам не следует называть такого человека простецом, который не научился должным образом читать тексты или жить в современном мире. В равной степени, если кто–то говорит нам, что великие метафоры Библии следует понимать как метафоры — скажем, слова о «Сыне Человеческом, грядущем на облаках», следует понимать как метафору оправдания и возвеличения — мы не должны думать, что имеем дело с опасным противником буквального понимания, который отверг истины христианства. Нам здесь следует избегать мышления в категориях «или–или». В Библии есть множество мест, которые действительно указывают на конкретные события реального мира, или предписаний, которые повелевают или запрещают совершать в этом мире конкретные поступки. В конце концов, Бог, о котором говорит Библия, сотворил этот мир. И крайне важно, что Он любит этот мир и желает его спасти и потому ввел в действие план, состоящий из серии конкретных событий реальной истории, и желает, чтобы этот план осуществляли конкретные люди, поступающие определенным образом. Однако Библия, подобно любой другой великой книге, постоянно говорит нам о красоте, смысле, правильном понимании этих реальных и конкретных событий во времени и пространстве с помощью сложных, прекрасных и сильных литературных приемов и форм, одним их которых является метафора. И потому мы должны находить буквальные указания на конкретные события — и радоваться им, — одновременно понимая все богатство метафорического смысла. Именно соединение этих двух вещей — ключевой элемент интерпретации Библии.
Во–вторых, перед каждым читателем, комментатором или проповедником остается открытым вопрос: что в данном отрывке, по намерению автора, следует понимать «буквально», что «метафорически» и что, быть может, имеет оба смысла? Причем этот вопрос следует решить прежде, чем он приступит к следующему: являются ли те части текста, которые, по замыслу автора, следует «понимать буквально», подлинными и конкретными историческими событиями. Это невозможно решить заранее на основе принципа «все в Библии следует понимать буквально» либо заранее готовой мысли, что в основном «Библию следует понимать метафорически».
Возьмем для примера недавно упоминавшийся отрывок о «Сыне человеческом» из главы 7 Книги пророка Даниила. Там описывается видение Даниила: из морской пучины выходят четыре чудовища, четыре «зверя». И мы сразу понимаем, что эта книга (даже если она восходит к реальному человеку по имени Даниил, который видел странные и волнующие сны и пытался их понять) относится к особому и хорошо известному жанру, где автор использует сложные придуманные «сновидения», чтобы представить читателю развернутую аллегорию. (Вспомните, например, «Путешествие пилигрима» Джона Баньяна.) По крайней мере, нам следует оставить открытой возможность такого понимания.
Кроме того, четыре «животных»: лев, барс, медведь и последнее чудовище с десятью рогами — это явно метафорические существа. Никто ни в древнем, ни, надеюсь, в нынешнем мире не стал бы задаваться вопросом, «существовали ли на самом деле» эти животные, можно ли их было бы увидеть, скажем, в лесу или в зоопарке. Однако число четыре, согласно замыслу автора, нам следует понимать буквально. Так это понимали древние иудеи (которые со страхом и трепетом пытались понять, при каком же «звере» они живут). Так это понимают и все современные комментаторы. Во II веке до н. э. все считали, что четвертое животное указывает на Сирию, а в I веке н. э. под ним понимали Рим. Это любопытное наблюдение демонстрирует, что метафорический язык может указывать на конкретные реальности, несмотря на то, что для разных поколений эти конкретные реальности могут быть различными.
И снова, когда Даниил рассказывает, что в его видении чудовища «вышли из моря» (Дан 7:3), мы не станем думать, что этому противоречат слова объясняющего сон ангела о том, что «четыре царя восстанут от земли» (стих 17). Многие древние иудеи видели в море источник хаоса, и Даниил здесь намеренно указывает на главу 1 Книги Бытия (которая, по иронии судьбы, породила дискуссию о смыслах Библии), где в море зарождается жизнь, а потом на сцену выходит человек, чтобы внести в этот мир Божий порядок. Эти цари метафорически «вышли из моря», но это конкретные цари, командующие сухопутными войсками, а не абстрактные явления или идеи. А идущий «Сын Человеческий» из стиха 13, как объясняет ангел, это не живой человек, взлетающий на облаке, но достаточно конкретная группа людей — «святые Всевышнего» (то есть верные иудеи), которые «будут владеть царством вовек и вовеки веков» (стих 18).
