Те, кто говорит, что им храмы и посредники не нужны, вряд ли считают авторитетным для себя слово Евангелия. Но, может быть, они почувствуют человеческую достоверность в словах всеми любимого Винни-Пуха. Однажды, в ответ на предложение Пятачка сочинить песенку, Винни-Пух сказал: «но это не так просто. Ведь поэзия — это не такая вещь, которую вы находите, это вещь, которая находит вас. И все, что вы можете сделать, это пойти туда, где вас могут найти».
Бог искал нас. И нашёл. Нам же просто надо пойти и встать в такое место, где Бог ближе всего подходит к людям, в такое место, где Он самые небывалые дары раздаёт людям. Если Чашу с причастием Христос подаёт нам через Царские врата храма — стоит ли нам отворачивать нос и твердить “Бог у меня и так в душе”?
Христос сказал, где он нас ждёт и что желает нам дать. Он, Вечный, желает с нами встретиться и соединиться в этой жизни — для того, чтобы в будущей, вечной нашей жизни мы не стали непоправимо одиноки.
Так вежливо ли, получив уведомление о том, что кто-то нас ждёт на встречу на площади Пушкина, в назначенное время отправляться на прогулку по улице Льва Толстого? Если встреча не состоялась — кто в таком случае будет виноват?… Знамо дело — “Пушкин”!
Те, кто говорит, что им не нужны посредники в их отношениях с Богом, не понимают, что в храме их ждёт тот Посредник, который вместо них как раз и принёс жертву и освободил людей от необходимости что-то разрушать в мире и плодами разрушений подкармливать божков. Неужели же так невыносимо трудно раскрыть свои руки для того, чтобы в них можно было вложить Дары?
МОЖНО ЛИ СПАСТИСЬ ВНЕ ЦЕРКВИ?
ВОЗДУШНАЯ БЛОКАДА ИЛИ ГДЕ ЖИВУТ ДЕМОНЫ
Почему православные так убеждены, что вне Церкви нет спасения? Это что — дурная черта характера? Наследие советской идеологической нетерпимости? Пережиток более давнего «средневекового» склада мыслей и чувств? В какой мере явное и скандальное дистанциирование православных от других религий является особенностью современного поколения православных христиан, то есть тем, что зависит от нас самих, от нашего настроя, от нашего воспитания, а в какой — это всевековая норма православного мироощущения? Вырастает ли православный изоляционизм из желания (греховного, с точки зрения светской морали) части пастырей и современных мирян, или же он вырастает из самой сердцевины Библии и православной традиции?
Христиане — не хозяева своей Церкви и своей веры. Уже об апостолах сказано: Не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Ин. 15,16). Христиане не владеют никакой истиной. Если бы мы были гностиками или оккультистами, которые своими усилиями и своей аскезой создают свои космогонические системы, мы могли бы сказать о себе, что мы нашли знание, и мы овладели им. Но это не так: истина сама вторглась в жизнь апостолов и сказала: не идите против рожна (см.: Деян. 9,5). Верующий человек не «владеет истиной»; он служит Ей. А, значит, даже при всем желании быть «открытыми» и «современными», мы просто не можем выдумывать себе нового Христа.
Вхождение в Церковь есть вступление в конкретную, живую общину, которой Христос сообщил не расплывчатый набор загадок-коанов, но нечто вполне определённое. «Вера — не результат одинокого умствования, в котором свободное от всяких связей Я что-то выдумывает для себя в поисках истины… И если вера не есть то, что выдумывается мною, то слово её не отдано мне на произвол и не может быть заменено на другое»[328].
В Евангелии есть много такого, что мне лично совсем не нравится. Например, в нем говорится блаженны алчущие и жаждущие правды, хотя меня больше утешило бы, если бы там было сказано «блаженны профессора богословия».
Ещё мне очень хотелось бы, чтобы в Евангелии не было притчи о десяти девах. Смысл этой притчи ясен: можно со всем жаром сердца откликнуться на зов Жениха, можно стать христианином и при этом в итоге разминуться с Христом — если в светильнике твоей души, в твоей жизни масло ревности по Богу выгорело слишком быстро, если молитвенное горение первых времён жизни со Христом ты затем незаметно растерял и к концу своей жизни стал обычным теплохладным обывателем, который словами говорит о Христе, но никого не греет своими делами. Мне больше была бы по сердцу та концепция, которая есть в секте «Семья» (ранее носившей имя «Дети Бога» и стяжавшей скандальную известность тем, что среди средств проповеди Евангелия она практиковала проституцию, в том числе и детскую, именуя её «пастырством флиртующей рыбки»): если ты однажды уверовал во Христа, то потом никакие грехи не смогут лишить тебя Царствия Небесного, ты просто уже обречён на спасение[329].
Хотелось бы мне многое переиначить в Евангелии… Но не могу — потому что негоже христианину цензурировать Евангелие. Если мы «куплены в послушание Христово», то надо не приспосабливать слово Божие под наши желания и наш уровень понимания, а самим постараться понять — что и зачем возвещает нам Писание. Можно возмутиться тем, что Татьяна Ларина отвергла Онегина. Но если мы хотим понять Пушкина, а не просто высказать свою точку зрения на жизнь вообще и на «свободную любовь» в частности, плодотворнее было бы задуматься над тем, почему все-таки Пушкин выбрал именно такую концовку… Если мы хотим понять самое важное в Евангелии — а именно понять, зачем Бог стал человеком и почему Он не ограничился проповедями и беседами, но ещё и умер и воскрес, — то надо как минимум внимательно вчитаться в Писание. А то или иное своё желание, ту или иную модную мысль надо бы сверить с Писанием.
Итак, христианское убеждение в том, что нет спасения вне Христа — есть ли это плод человеческой нетерпимости и ограниченности или это неизбежный и логический вывод из того откровения, что запечатлено в Писании?
Собственно, то, что сказали об этом пророки и апостолы, было весьма логичным выводом из… языческих доктрин. Язычники говорили, что те боги, которым они молятся — это не тот Бог, Который был изначально и Который дал жизнь всему сущему. Люди Библии согласились: да, это так. Но, значит, и служения тем, кто не является источником жизни, не ведут к Вечной Жизни.
Язычники говорили, что теснее всего они общаются с теми духами, которые живут около земли, в атмосфере. «Есть между высшим миром и низшей землёй некие срединные божественные силы, размещённые в воздушном пространстве, которые сообщают богам все наши заслуги и упования. Греки их величают именем „демонов“, этих между жителей земли и неба перевозчиков (туда — прошений, оттуда — подаяний). Чрез них совершаются и знамения и чудеса магов и все виды пророчеств», — пишет Апулей, излагая уже философизированную версию мифологии (Апулей. О божестве Сократа, 5). В более древние времена и высшие боги именовались «демонами». Например, в орфической традиции Эрот — «великий демон… нежный» (фр. 83 К) При этом 58-й орфический гимн возглашает Эроту «Ты один властвуешь, как видно, над всеми». По мнению Пифагора, «Сброшенная на землю, душа скитается в воздухе… Душами полон весь воздух, называются они демонами и героями, и от них посылаются людям сны и знамения» (Диоген Лаэртский. О жизни философов. 8,32).
Демоны в лексиконе античности есть существа, посредствующие между высшими богами и людьми. Это отнюдь не обязательно именно злые существа (и тем более не богоборческие). Сократ говорил о некоем «демоне», который направляет его по жизни… Порфирий уверяет, что некий египетский жрец, вызвал «демона» Плотина — «когда демон был вызван и предстал перед глазами, то оказалось, что он не из породы демонов, а из породы богов. Увидевши это, египтянин воскликнул: Счастлив ты! Хранитель твой — бог, а не демон низшей породы», впрочем тут же запретив о чем бы то ни было расспрашивать вызванного им духа (Порфирий. О жизни Плотина 10). Впрочем, и язычники полагали, что демоны могут причинять зло. В «Одиссее», например, поминается «ужасный демон» (5,396).
К этим воздушным силам и были направлены повседневные молебствия язычников. Магическое заклинание эллинистической эпохи призывает: «Прииди ко мне дух, парящий в воздухе, которого призывают тайными знаками и именами»[330]; греческие магические папирусы из Египта римского времени призывают демона Паредроса, именуя его «владыка воздуха»[331]. Итак, сами язычники уверяли, что именно воздушная стихия и видимое небо полны их богами. Христиане согласились. Их Бог — это Бог Неба, а не зримых небес. Это Бог надкосмический. Если же язычники настаивают, что место прописки посещающих их духов — воздух, то приходится признать, что атмосфера выполняет роль подушки, тормозящей восхождение человеческого ума к Истинному Богу. Обитатели слоёв, ближних к земле, окрадывают и Бога и человека, переключая религиозное стремление людей на себя. Если при этом обратить внимание на то, что именно от воздушных духов язычники получают, по их собственным словам, свои пророчества, и учесть весьма двусмысленный, а зачастую и прямо аморальный характер языческих мифов, то трудно избежать вывода о том, что язычников посещают не духи, служебные по отношению к Богу, а падшие ангелы.
