«Дать современному человек НОВЫЙ ВЗГЛЯД, из которого сама собою, с неизбежностью возникает новая картина, вот что важно. Жизнь не имеет „цели“. Человечество не имеет „цели“. Существование мира, в котором мы на нашей маленькой планете составляем небольшой эпизод, есть нечто слишком величественное, чтобы такие жалкие вещи, как „счастье наибольшего количества людей“ могли быть целью. В бесцельности заключается величие драмы. Но наполнить эту жизнь, которая дарована нам, эту действительность вокруг нас, в которую мы поставлены судьбою, возможно большим содержанием, жить так, чтобы мы вправе были сами собою гордиться, действовать так, чтобы от нас осталось что-нибудь в этой завершающей себя действительности, — вот задача. Мы не „люди в себе“. Это принадлежит прошедшей идеологии. Гражданство мира это жалкая фраза. Мы люди определенного столетия, нации, круга, типа. Это необходимые условия, при которых мы можем придать смысл и глубину нашему существованию, можем быть деятелями, также посредством слова. Чем более мы заполняем эти данные границы, тем далее простирается наша действительность.
Фраза, что идея делает мировую историю, в том виде, в каком ее надлежит понимать, является заинтересованной болтовней литераторов. Идеи не выговариваются. Художник созерцает, мыслитель чувствует, государственный деятель и солдат осуществляют их. Идеи постригаются только кровью, инстинктом, а не абстрактным размышлением. Они свидетельствуют о своем существовании стилем народов, типом людей, символикой деяний и творений, и знают ли эти люди вообще о них, говорят ли они или пишут верно или неверно, это маловажно. Жизнь — это первое и последнее, и жизнь не имеет ни системы, ни программы, ни разума; она есть сама для себя и сама собою, и глубокий порядок, в котором она осуществляется, доступен только созерцанию и чувствованию, но не разложению на доброе и злое, верное и неверное, полезное и жела тельное».
Итак, как люди определенного столетия, нации, круга, типа, мы выразим свое отношение к привнесению христианства на Русь именно с позиций той религии, которую оно имело своей целью уничтожить. Это и есть единственный подлинно исторический подход — взирать на все глазами потерпевшей стороны. Христианство любит рассуждать об искупительной роли жертвы, ту же методологию применим и мы.
Об «эпохальном событии» написано уже очень много, и вряд ли есть необходимость повторять все, сказанное в исторической литературе на эту тему. Достаточно в море информации обнажить несколько ключевых фактов, чтобы структура идеологического заговора очертилась довольно ясно. Автор не имеет ни малейшего желания скатываться на «благодатную» почву пресловутого масонского заговора, ибо в этой истории принимала участие масса людей самых разных национальностей и устремлений. Власть не имеет ни пола, ни национальности, ни возраста, в этом и состоит весь ужас. Мы не будем лепить наши факты вдоль наезженных хорошо оплачиваемых теорий о неизбежности принятия Русью христианства из-за того якобы, что перед нею сразу возблистал свет мировой европейской культуры, улучшились торговые и политические контакты и она вошла на равных правах в семью цивилизованных народов. Не говоря уже о такой смехотворной гипотезе, что единая религия во главе с Единым Богом помогла централизовать государство, потому что это обыкновенная ложь. Пусть проторенным путем движется цех казенных историков, нельзя же лишать людей кормушки. Каждому свое. Во всей этой «богооткровенной» истории больше всего провинились византийская правящая верхушка и русская. Обе они стояли в оппозиции к русскому народу, лучшие духовные силы которого формировались кастой волхвов, что и была вскоре физически уничтожена. Нам не понять сквозь толщу веком атмосферы той эпохи, когда разносчики мировых религий увещевали государей и пророки ходили табунами, а природные религии, ввиду их явной деидеологизированности, были лишены иммунитета. Русь не представляла собой исключения, незадолго до этого крестили Болгарию с помощью войск византийского императора Михаила III. Демонстраторы преимуществ своих религий бегали от двора одного князя к другому, точно рекламные агенты ведущих фирм. Обратите внимание на явный «богооткровенный» колорит. К тому же императору Михаилу III хазары прислали своих послов со словами: «От начала знаем лишь единого Бога, который стоит над всеми, и ему кланяемся на восток, в остальном держась своих постыдных обычаев. Евреи побуждают нас принять их веру и обычаи, а с другой стороны сарацины, предлагая мир и дары многие, принуждают нас принять свою веру, говоря: „Наша вера — лучшая среди всех народов“. Из-за этого посылаем к вам… Вашего совета спрашиваем и просим от вас мужа книжного. Если переспорит евреев и сарацин, то примем вашу веру».
Константин Философ в открытом интеллектуальном поединке в присутствии высочайшей публики эффектно переиграл соперников и диспут покидал с чувством грандиозной победы, несмотря на то, что хазары остались иудеями по вероисповеданию. Отличная иллюстрация к вопросу о роли личности в истории.
Византийский патриарх Фотий после очередного успешного массированного нападения русского флота на Константинополь в 860 году говорил так: «Народу возлюбленному и богоизбранному (теперь это уже были греки) не должно надеяться на крепость рук своих, величаться силою мышц своих, опираться на запасные оружия, а надобно овладеть… и господствовать над русскими с помощью всевышнего». Самым же убийственным является тот факт, что глава русской церкви по прямому указанию византийских религиозных комиссаров был назначен за 120 лет (!!!) до того, как по официальной версии на Россию «снизошла благодать» в 988 году. Хотя это дата официальной окончательной победы христианства, но крестить русских людей начали задолго до этого эпохального года. Изумительна символичность акта: первое массовое крещение было осуществлено над славянами-рабами, ибо по языческим представлениям невольники и на том свете оказываются невольниками, христианство же открывало перед ними радужные перспективы потустороннего мира.
Многочисленные школы филологического анализа в XX веке разносторонне освятили взаимосвязь языка и сферы идеологии. Слово обладает мистической силой воздействия на психику человека, особенно когда это слово искусственное, выращенное на искусственном языке. Социальный фантаст Джордж Оруэлл отлично обрисовал проблему в теории так называемых новоязов — новых языков. Но практика новоязов — это, оказывается, седая старина. Так, по свидетельству Константина Багрянородного, помимо 24 букв греческого алфавита, для русских изобрели еще 11 дополнительных букв, хотя язык был полноценен и на дохристианский русский язык были уже переведены все основные священные писания. «Основатели славянской письменности» Кирилл и Мефодий видели и читали эти книги. Но русский язык был до такой степени не подготовлен к внедрению в массовое сознание рабских иллюзорных категорий аскетизма, безволия, фатализма, непротивления, покаяния, что «основоположники» завозят 11 новых искусственных букв и монтируют новый язык, приспосабливая его к грядущему массовому подчинению народа новой привозной идеологии. Налицо другая аналогия: после 1917 года русский язык был вновь изуродован, на сей раз коммунистами в сторону его неуклюжего огрубления. Но мы-то теперь знаем, что это зарождалось в одной мастерской, оттого всюду проступает один почерк. Нужно быть слепым, чтобы не видеть этих аналогий, мастеря прилизанные теории об «исторических» причинах крещения.
Константин Багрянородный свидетельствует: «И народ россов, воинственный и безбожный, посредством щедрых раздач золота, серебра и шелковых одежд Василий I Македонянин привлек к переговорам и, заключив с ними мирный договор, убедил их сделаться участниками спасительного крещения и расположил принять архиерея».
Засланному архиерею было предложено сотворить чудо, дабы «россы» уверовали в «истинную» религию. Архиерей, смиренно помолившись над Евангелием, бросил его в огонь, а затем по прошествии изрядного времени вынул уже из потухшей печи целым и невредимым. Увидев это, язычники в смятении принялись креститься. Отечественная историческая наука не в силах вразумительно ответить на вопрос о происхождении «чуда». Что ж, сделаем это мы. Приблизительно во второй половине VII века некто по имени Каллиник изобрел самовозгорающуюся смесь, известную в исторической литературе под названием «греческого огня». Но работа с зажигательными смесями, да еще на протяжении десятков, сотен лет, автоматически подразумевает и работу в противоположном направлении, то есть с огнеупорными материалами, в один из которых и было облачено то самое «чудесное» Евангелие. Прикладная наука не историческое богословие и не развивается как попало, а Божий промысел, оказывается, не брезгует и технократизированным обманом.
