Иисус не был революционером, в обычном смысле этого слова. Нет свидетельств, что Он был на стороне тех, кто выступал за насильственный захват земли и перераспределение ее среди крестьян–арендаторов. Однако Он был очень хорошо осведомлен об этой проблеме и о чувствах, которые она вызывала. Притча о нечестивых виноградарях (см.: Мк. 12:1–9) показывает, что Ему были известны озлобление и ожесточение крестьян–арендаторов и их желание самим владеть виноградниками. Но Он не выказывает сочувствия к их действиям или намерениям, а, скорее всего, использует эту историю (вполне вероятно, основанную на случаях, свидетелем которых был Он Сам) как средство осуждения духовных и политических лидеров Своего народа (очень важно обратить внимание на то, к кому Он обращался в 11:27, ср.: Мф. 21:45; притчу нельзя толковать как критику всего еврейского народа).
В другой раз Иисус отказался участвовать в споре о земле, используя вместо этого представившийся случай как возможность разъяснить мысль об опасности алчности, которую может породить владение землей (см.: Лк. 12:13—21). В более известном эпизоде Он не откликнулся на призыв зелотов отказаться от уплаты налогов Риму, представив эту проблему как относительную и указав, что важнее обращать внимание на то, что принадлежит Богу (см.: Мф. 22:15—22).
О проблеме задолженности, однако, Иисус мог сказать многое. Как и во времена великих пророков (ср.: Ам. 2:6; 5:11,12; Неем. 5), долг был одним из видов социального зла, источником эксплуатации и угнетения, главнейшим механизмом, за счет которого богатые становились богаче, а бедные беднее. Надежда на Юбилейный год, когда можно было избавиться от оков задолженности, была столь же глубока, сколь представлялась несбыточной. Интересно отметить, что слово «избавление» в греческом, а также древнееврейском и арамейском, на котором говорил Иисус, использовалось и при освобождении от уплаты долга (см.: Втор. 15:1,2), и при моральном или духовном прощении грехов. И, несомненно, Иисусу это было известно. Поэтому мы и обнаруживаем, что в нескольких Его притчах рассказы об освобождении от уплаты долга используются для иллюстрации прощения, особенно в личностном аспекте.
Милостивое прощение должнику огромного долга царем противопоставляется последующему поведению этого человека в качестве мелкого кредитора (см.: Мф. 18:23–35). Схожая, но более краткая история в Лк. 7:41—43 тоже служит иллюстрацией прощения. В истории так называемого «неверного управителя» (см.: Лк. 16:1—8) показана роль посредника в поляризованной структуре «кредитор — должник». Управитель, уменьшая долг, поступил так не для того, чтобы обмануть своего хозяина, а, скорее, для того, чтобы вычесть из него незаконный элемент — процент, — который в документе не указывался. Известно, что процент, формально незаконный, взимался по очень высокой ставке — просто путем заявления, что должник занял сумму, равную сумме займа плюс процент. Процент в документе не оговаривался, но включался в сумму, подлежащую уплате. Управляющий вычеркнул скрытый процент, и хозяин уже не мог порицать его, не разоблачив при этом себя. «Неверный» управитель фактически восстановил в некоторой степени справедливость и своим великодушным поступком открыл возможность новых отношений с теми, кто в противном случае отвернулся бы от него. Также и Закхей после трапезы с Иисусом пересмотрел свои жизненные приоритеты и начал следовать закону, причем проявляя щедрость, значительно превосходящую требования закона о раздаче половины имущества бедным (см.: Лк. 19:1–19).
И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим
(Мф. 6:12).
Знаменитая мольба в «Отче наш» традиционно понимается как просьба о прощении грехов, и она действительно выражена так в версии Луки (см.: Лк. 11:4) и в изложении Матфея последующих комментариев Самого Иисуса (см.: Мф. 6:14,15). Но большинство ученых считают, что Матфей сохранил ту форму мольбы, которая показывает, что Иисус имел в виду также и настоящие долги. Поскольку в Его притчах связываются долг и прощение, весьма вероятно, что Он имел в виду и буквальный, и духовный смысл. Поэтому нет причин, интерпретируя молитву, делать исключающий выбор между реальным долгом и духовными грехами, — ведь не можем же мы отрицать, что в других местах Иисус использовал настоящий хлеб в качестве символа духовной пищи.
Иисус учил молитве, которая, как и заповеди блаженства, была связана и с земными, и с духовными реалиями. Молитва о пришествии Царства Божьего и о свершении Его воли на земле, как на небе, вполне естественно должна включать желание, чтобы Бог изменил социальные условия, делавшие жизнь должников невыносимой. Радикальный вызов этой молитвы, однако, заключался не в мольбе о вмешательстве Бога (чтобы снять бремя долга), а в том, чтобы те, кто ждал такого блага от Царства Божьего, откликнулись, поступив великодушно. Настаивать на том, что «вертикальное» благословение должно иметь «горизонтальные» последствия (в экономической, а также в духовной сфере), — это поистине в духе пророков.
Еще один аспект, в котором отразилось сходство Иисуса с пророками, — это Его критика богатства. Здесь Он проявил себя далеко не аскетом. Напротив, Он желал, чтобы Ему послужили (в жизни и в смерти) относительно зажиточные люди, а Своей любовью к еде, питию и компаниям заслужил репутацию друга грешников (что произносилось как оскорбление, но воспринималось, несомненно, как комплимент; см.: Лк. 7:34). Однако словом и делом Он так изображал опасности богатства, что этому мог позавидовать даже Амос. Он видел лукавое идолопоклонство, порождаемое богатством, и предупреждал о его абсолютной несовместимости со служением Богу (см.: Мф. 6:24; Лк. 16:13). И речь касалась не столько богатства как такового, сколько его свойства вызывать у людей ощущение самодовольства и самодостаточности, которое Он так порицал (см.: Лк. 12:15–21). Потому что самодостаточность диаметрально противоположна важнейшему качеству, необходимому для вхождения в Царство Божье: смиренной зависимости от Бога в вере (см.: Мф. 6:19—34).
И поэтому, к великому изумлению Своих учеников, Иисус был готов позволить богачу, вопрошавшему о вечной жизни, повернуться и уйти, потому что тот не пожелал соответствовать Его требованиям в отношении богатства. Иисусу этот человек понравился. Но Он видел его сердце. Поскольку человек держался за свое богатство, он не был свободен для выполнения того, что требовалось для праведности Царства Божьего. Ученичество, за которое нужно было дорого заплатить, было не для него.
Однако Иисус, хотя в Своей критике богатства Он был заодно с пророками, пошел гораздо дальше в пропаганде альтернативной стратегии, которая предполагала, с одной стороны, бесстрастное (но не беспечное) отношение к материальным вещам, проистекающее из уверенности в Божьей заботе (как мы говорили ранее в этой главе), и, с другой стороны, — радикальное великодушие, идущее вразрез с общепринятыми нормами поведения. Таковы были Его принципы.
Великодушие может огорчать. Великодушие самого Иисуса, например, стало причиной большой обиды, поскольку Он предложил благодать прощения тем, кого общество считало недостойным прощения. Но Он подкрепил Свои действия притчами, в которых Бог–Отец изображался невероятно великодушным. История о хозяине, который нанял работников для своего виноградника и затем всем заплатил одинаковое жалованье, даже тем, кто проработал лишь несколько часов (см.: Мф. 20:1—16), должно быть, раздражала реальных слушателей Иисуса так же, как и вымышленных работников в этой истории. У всякого, поступающего так, как этот хозяин, будут проблемы с соседями–землевладельцами и, вероятно, с лучшими из работников. Великодушие воспринималось как несправедливость. Справедливость сохраняла существующее положение дел. Великодушие подрывало его.
Другие истории имеют схожую направленность — то есть указывают на природу власти Бога, а также предлагают людям образцы для подражания. История о богаче, приглашение которого проигнорировали его приятели и который затем устроил ужин для изгоев общества (см.: Лк. 14:16—21), рассказывалась не просто в ответ на реплику о небесном пире в Царстве Божьем. Это было дополнение к конкретной рекомендации Иисуса людям демонстрировать такое же бескорыстное великодушие к тем, кто их окружает (см.: Лк. 14:12—14). Отказываться от чего–либо или отдавать что–либо ради следования за Иисусом и ради жизни под Его властью — совсем никакая ни потеря, будь то в этом веке или в грядущем (см.: Мк. 10:23—31). В конечном счете, по словам Иисуса (хотя это зафиксировано не в Евангелиях), «блаженнее давать, нежели принимать» (см.: Деян. 20:35).
ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТНекоторые сравнивают Иисуса с Иеремией. Почему именно с ним? Ученые подчеркивают особенно тот факт, что и Иеремия, и Иисус столкнулись с неприятием и прошли через поругание. Также верно, что Иисус, как и Иеремия, глубоко сострадал Своему народу и печалился о нем как из–за его «потерянности» в тот момент, так и надвигающейся катастрофы. «Плачущий пророк» — прообраз слез Мессии.
