один и тот же смысл. И чем более человек отлучает свою душу от погружения в несовершенное и ищет познать совершенное, тем более он усвояет понимание жизни, утешающее его при свете дня и не оставляющее его по приходе ночи, когда он лежит забытый в могиле, забыв все то, что моль и ржа истребляют [219], забыв все изыски человеческой премудрости, но храня мысль, способную сделать для него это долгое время наполненным: мысль, не знающую ничего из заботивших его различий, но ведающую только равенство, которое – свыше; равенство в любви, которое пребывает и есть единственно пребывающее; равенство, не позволяющее никому, как говорит Павел, быть должником другого ни в чем, кроме взаимной любви [220].
Стяжать свою душу в терпении
В терпении вашем стяжите души ваши. Лк 21:19
Богатая птица собою кичится, приходит с шумом и гамом; а бедная птица [221], терпение ведь – это бедная птица, и оно приходит, не красуясь внешним, но как веяние тихого ветра [222] и нетленная красота кроткого и молчаливого духа [223]. Терпение это искусство, которое бедно, но очень и очень долго [224]. Кто же, живя, на деле научился ему, у кого достало на это терпения? Кто на деле научил ему другого человека, ах, если только это был не тот, кто прекрасно научил другого терпению тем, что сам был крайне нетерпелив! Кто верно говорил о нем, не прибегая в нетерпении к торопливым выражениям и спешным оборотам? Кто верно слушал о нем, не заявляя вскоре, будто ему все уже ясно и в терпении, и в беседе о нем, и он с нетерпением жаждет послушать о чем-то еще, – совершенно не понимая, что терпения так не познать!
Стяжать свою душу в терпении, – разве это слово, которое всегда оказывается некстати, не в силах тотчас же укротить всякую дерзкую жажду славного подвига, вдохновенного дела, сражения и борьбы, сулящих победителю великолепные награды; разве это слово не служит для взрослых тем же, чем для ребенка голос отца, зовущий его от шумных игр, в которых он – царь и король, к тихому делу терпения; и разве оно не является тем более страшным, что желает охватить всю жизнь человека – безо всяких шуток, не так, как если бы оно лишь изредка звучало всерьез. И если Сказавший это слово знал, какая в нем польза человеку, если Он, как это и было, говоря его, понимал, и что мерзость запустения будет пытаться, словно вихрь, оторвать жизнь от ее глубочайшей почвы, побуждая как раз к видным подвигам и славным делам, – давайте же, когда нам кажется, будто это слово на деле не приносит никакой пользы и даже делает душу дряблой, хотя бы иметь терпение верить, что ошибка здесь в нашем неверном его понимании и что именно в силу нашей ошибки оно выглядит столь скупым: не только не дарующим человеку его душу и мир как награду за усилие и борьбу, но и, напротив, отъемлющим у него и мир со всем его великолепием, как то, чем ему никогда не следует стремиться завладеть, и даже самую его душу, чтобы он затем приобретал ее в терпении.
Давайте же иметь терпение верить этому слову; терпение не откладывать размышление о нем до более подходящего времени; терпение не просить в силу нехватки терпения само это слово потерпеть; терпение разделить и вновь свести воедино то, что дано в нераздельном единстве.
«Стяжать свою душу». Выходит, человек не владеет своей душой. Не указан ли этим верный путь к блаженству, состоящий отнюдь не в том, чтобы ценой своей души приобретать весь мир, но в том, чтобы пользоваться жизнью для приобретения души? Человек рождается нагим, он ничего с собой в мир не приносит; и независимо от того, находит ли он все потребное для жизни стоящим наготове и дружественно предлагающим ему себя, или же ему приходится с трудом его разыскивать, все же каждому человеку так или иначе приходится приобретать потребное ему для жизни. Если эта мысль и делает кого-то нетерпеливым и оттого ни на что не годным, то все же лучшие люди умеют ее постичь – постичь в том смысле, что свою жизнь нужно обрести, а для этого необходимо терпение. И они побуждают к терпению себя и других, потому что терпение это крепость души, нужная всякому для того, чтобы достичь желаемого в жизни. Странник, идущий к далекой цели, не торопится в начале пути, но каждый вечер терпеливо устраивается на отдых, чтобы назавтра продолжить путь; – несущий тяжелое бремя не надрывается изо всех сил вначале, но порой слагает с себя бремя и сам ложится рядом с ним, ожидая, пока у него появятся силы нести бремя дальше; – тот, кто терпеливо возделывает землю, ждет дождя раннего и позднего [225], пока не получит урожай; – тот, кто приобретает себе пропитание торговлей, сидит со своим товаром и терпеливо ждет, пока придет покупатель и пока он отдаст за товар деньги; – тот, кто ловит птиц, ставя сети, ждет целый день вечернего часа и тогда терпеливо неподвижно сидит при сетях, выжидая птицу; – тот, кто добывает себе пропитание со дна моря, сидит целый день терпеливо при своих снастях; – мать, желающая, чтобы ее ребенок всегда был ее радостью, не хочет, чтобы он поскорее вырос, но терпеливо ждет бессонными ночами и днями, полными забот; – желающий заслужить благосклонность людей трудится рано и поздно, не упуская по нетерпению никакой возможности; – тот, кто хочет сказать людям о чем-то таком, что кажется им безразличным, не торопится выложить все в самом начале или чуть позже, но продолжает говорить и терпеливо ждет. Такое поведение понятно людям; они узнают себя в этом; им ясно, что это полезно и хорошо, и они дают себе труд этому научиться; они видят по жизни преимущество такого поведения перед диким, необузданным порывом, который ничего не созидает, но лишь производит неразбериху и наносит ущерб. Потребное для жизни, о котором они говорят, лежит вне человека; терпение же потребно им для того, чтобы достигнуть желаемого. Человек приобретает при этом не терпение, но предмет своего желания. Множество самых разных потребных вещей приобретаются так, но является ли душа одной из них? И если да, то не мало ли сказать, что человек приходит в мир нагим, не владея ничем в мире, если он, приходя, не владеет даже своей собственной душой? И не способна ли мысль об этом
