(т. е. I am to be married tomorrow), что было чистой правдой, я действительно собирался завтра жениться и в этот вечер хотел уйти пораньше. В аудитории возникло большое оживление, которое только усиливалось с каждым очередным расшифрованным студентами знаком, пока они, наконец, не смогли прочесть всю фразу. Я с радостью должен вам заявить, что через год при начале аналогичного курса мне пришлось изобразить клинописью совершенно другую фразу.
Клинописные знаки, которые я представляю себе как драгоценные камни в золотой чаше, исполненные явного и тонкого смысла, никогда не были для меня чем-то далеким и чуждым; я постоянно пользуюсь ими. День, когда Джон Рафл, сотрудник Городского музея в Бирмингеме, подарил мне чудесную и тогда уже совершенно недоступную книгу Рене Лабата Manuel d’Epigraphie Akkadienne («Руководство по аккадской эпиграфике»), был для меня красным днем в календаре. Клинописные знаки за три тысячелетия заполняют ее страницы разворот за разворотом, четко прорисованные черными чернилами, так что вам остается только запоминать их. Это единственная книга в моей жизни, которая растрепалась от постоянного употребления.
Приступая к изучению древнейшей в мире письменности, вы неизбежно начинаете задавать себе вопросы – что такое письменность вообще, как она пришла в мир более чем пять тысяч лет назад, и на что был бы похож этот мир, если бы ее не было. Письменность, как я бы ее определил, служит для записи фраз языка с помощью согласованного между его носителями набора символов таким образом, что эти фразы могут затем быть «проиграны снова», наподобие звукозаписи на восковом цилиндре; взгляд читателя переходит от знака к следующему, и его мозг восстанавливает звучание каждого, оживляя до этого безжизненную запись.
Насколько нам известно по археологическим данным, письменность первоначально появилась в древней Месопотамии. Самое важное тут не время ее появления (примерно около 3500 лет до Р. Х.) и не многочисленные опыты и эксперименты, предшествовавшие этому появлению, а тот прозаический факт, что человечество получило дар письма из рук тогдашних служащих налогового ведомства. Побудительная причина состояла отнюдь не в желании записывать стихи или составлять исторические хроники, но в будничных заботах бухгалтера. Хотя нам неизвестно, что было «в самом начале», но все самые древние дошедшие до нас тексты касаются деятельности больших канцелярий и содержат точные записи о товарах и ценах, именах и количествах.
И предпочтительным материалом для всего этого делопроизводства с самого начала была глина. На первый взгляд – странный выбор; ведь рядом для других целей использовались дерево, пергамент, шкуры животных и выделанная кожа, наконец черепки из той же глины… Все эти материалы, однако, удобны для писания по ним чернилами, т. е. для совершенно другого процесса. Прибрежная глина была неисчерпаемым ресурсом; писцы всегда знали, где добыть глину самого лучшего качества, требующую минимальной подготовки, – не отсюда ли пошло выражение laughing all the way to the bank[10]? – так что суть написанного оказывалась в тесной связи с качеством использованной для этого глины. Надо отметить, что древние жители Месопотамии знали глину как никто другой. Этот материал придает письму глубину и рельеф; возможно, что опытные писцы пользовались в работе одновременно и правой и левой рукой. И то, что они записали, может сохраняться в земле целую вечность. Древние записи на материалах органического происхождения, как правило, со временем истлевают; так что мы должны быть вдвойне благодарны месопотамским писцам, что они с самого начала выбрали для письма именно глину и не отказались от нее и в дальнейшем.
Самые ранние шумерские знаки на этих табличках (мы будем представлять их ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ) похожи на картинки, которые рисует четырехлетний ребенок: «стоять» представляется картинкой НОГА, «пиво» представляется картинкой КУВШИН. Очень многие такие знаки-картинки на первых порах использовались наипростейшим образом: каждый знак обозначал ровно то, что нарисовано. Мешок таких изобразительных знаков плюс пригоршня знаков для чисел [10] – вот и все, что нужно для ведения записей в приходно-расходной книге – даже, как ни странно, довольно сложных по смыслу записей; но бюрократический язык – это лишь весьма ограниченная часть всего языка. Покуда единственная цель состояла в подсчитывании месячной выручки, можно было на этом остановиться; но всплеск творческой энергии вызвал желание записывать любые тексты, включая поэтические и исторические, стимулируя тем самым дальнейшее развитие письменности.
Это развитие основывалось на принципе, который можно назвать революционным: знак, изображающий и обозначающий некоторый объект, используется затем для обозначения звуков, составляющих название этого объекта, без сохранения какой-либо связи с первоначальным значением. Например, ячмень с самых ранних пор обозначался знаком ЯЧМЕННЫЙ КОЛОС. Слово «ячмень» по-шумерски произносилось как слог še (ше). Указанный принцип давал теперь возможность использовать знак ЯЧМЕННЫЙ КОЛОС как для обозначения ячменя, так и в качестве слога ше в составе другого слова, по смыслу никак не связанного с ячменем, как если бы мы начали таким образом выписывать русское слово шея[11]. Идея о том, что графический знак может обозначать не предмет, а звук, произвела Большой Скачок: теперь стало возможным записывать абсолютно все что угодно. Была создана полная система знаков, достаточная для записи слов, их грамматических форм, живой речи, и в конечном счете всей чрезвычайно тонкой и сложной нарративной литературы на шумерском и на аккадском, а также на других языках древнего Ближнего Востока.
Даже сегодня мы сталкиваемся с трудностями, когда надо договориться о новом символе, в котором ранее не было нужды, или изобразить нечто неизобразимое. Никто кроме Льюиса Кэрролла не задавался целью изобразить «оно», между тем слово оно нам необходимо. Решение находили в том, чтобы нагрузить новым смыслом какой-нибудь уже имеющийся, но мало используемый знак, в дополнение к его первоначальному смыслу. Например, шумерский знак КУВШИН первоначально обозначал «пиво» (произносится kaš, каш) и других значений не имел. Его «нагрузили» вторым значением, никак с первым не связанным, – «оно» (bi, би). Теперь КУВШИН обозначал и kaš, т. е. «пиво», и bi, т. е. «оно».
Шумерский знак KA изображает голову человека с подчеркнуто выпяченными губами, что обозначает «рот». Тот же знак может использоваться для записи слов DUG4 («говорить»), ZÚ («зуб»), KIR4 («нос»), INIM («слово»), причем как значение, так и произношение приходится определять из контекста. Внутрь этого знака KA может быть вставлен как в рамочку другой знак поменьше, который изменит как смысл, так и произношение внешнего знака. Таким именно образом при вставлении значка NINDA («еда») в знак KA образуется новый знак GU7 («есть»), а при вставлении значка A («вода») получается знак NAG («пить»):
До начала третьего тысячелетия до Р. Х. самый ранний способ письма состоял в прочерчивании знаков заостренным инструментом по плотной не вполне высохшей глиняной поверхности, примерно как сейчас мы рисуем карандашом по бумаге. Эти знаки были довольно реалистичны и зачастую закруглены; но постепенно они упрощались, превращаясь в набор прямых штрихов, которые отображались на глиняной поверхности при помощи инструмента, напоминающего японскую палочку для еды и сделанного из особым образом обрезанного тростника. Кроме того, изменилась ориентация знаков, а их использование и смысловая нагрузка постоянно расширялись. Изменившееся таким образом письмо, состоящее из последовательности отдельных выдавленных в глине клинообразных штрихов, – это и есть клинопись в собственном смысле слова. Таким образом, писать клинописью – скорее печатать, чем писать. Характерный вид клинописной таблички определяется именно тем, что знаки создаются инструментом с треугольной гранью на конце, а не острием карандаша; именно это побудило первых исследователей клинописи в XIX веке назвать обнаруженную ими письменность cuneiform, от латинского слова cuneus, клин. Каждый клин, выдавленный таким инструментом с треугольным кончиком, имеет как бы «головку», расширенную часть, которая у вертикального клина расположена сверху, а у горизонтального – слева; используются также клинья, расположенные диагонально и выдавливаемые углом инструмента [11]. Возможно, к такому результату пришли случайно, в процессе постепенной замены всех криволинейных графических элементов прямолинейными. Глаз зрителя отмечает головку каждого такого треугольного штриха, выглядящего всегда как удлиненный клин. Грубо говоря, есть три основных вида штрихов: вертикальный, горизонтальный и диагональный; кроме того, применяются штрихи, отклоненные вверх или вниз от горизонтального, – их можно считать модификациями горизонтального. Любой клинописный знак составлен из клиньев этих пяти видов. Каждый отдельный штрих может быть выдавлен минимальным движением кисти руки между западным и северным направлением.
