Еще один пример физических изменений, доступных нам, уже упоминался ранее: если наступит новый ледниковый период, вместо того, чтобы ждать, когда в процессе естественного отбора у нас появится густой волосяной покров, мы сможем за считаные часы сшить себе меховую одежду. На более индивидуальном уровне человек может признать, что физически он слабее сверстников. И чтобы компенсировать этот физический недостаток, может предпринять различные действия — от занятий на тренажерах, чтобы стать сильнее, до развития какой-нибудь другой способности, например, интеллекта, чтобы эффективнее конкурировать со сверстниками. Чем эффективнее человек соперничает со сверстниками, тем увереннее чувствует себя, а чем увереннее человек, тем он счастливее.
В качестве примера способов, которыми мы можем изменить себя не физически, а поведенчески, рассмотрим человека, обнаружившего, что он одинок в мире, и потому несчастного. Обдумав свою ситуацию, этот человек понимает, что в значительной мере его одиночество объясняется его же эгоизмом, свойством, которое отталкивает от него большинство родных и друзей. Осознав, что главная причина его одиночества, а следовательно, и отчаяния, — собственный эгоизм, этот человек может воспользоваться результатами познания самого себя, чтобы изменить ситуацию, в которой оказался. К примеру, он может благодаря новообретенному осознанию вести себя более альтруистично. В итоге у него появится больше друзей, а вместе с ними прибавится и счастья. Еще раз повторю, что только люди наделены этой способностью к самоизменению. В сущности, она представляет собой одно из важнейших преимуществ самосознания.
Мы можем преображаться не только по отдельности, но и как вид в целом. Всего одной идеей, одной концепцией, одной технологией любой человек за свою жизнь может изменить ход развития целого вида. Можно ли представить себе еще более универсальное и разностороннее существо? Повторюсь: знание — сила, а самопознание — самое эффективное из всех знаний, или, как красноречиво высказался древнекитайский философ Лао-цзы, «знания о других — ум, знания о себе — мудрость. Повелевать другими — сила, повелевать собой — могущество».
Признав справедливость объединенных наставлений Аристотеля и Сократа, мы согласимся с тем, что всеобщее средство достижения максимального счастья и сведения страданий к минимуму кроется в росте нашего самопознания, то есть в том, чтобы узнать лично о себе и о виде в целом как можно больше. Более того, если в значительной степени наше поведение определяется генетически унаследованными стремлениями, тогда для максимального развития нашей способности к самопознанию, и, следовательно, к достижению счастья, мы должны прежде всего стремиться как можно лучше понять эти унаследованные стремления, которые во многом определяют наши мысли и поступки. Так как некоторые биологические импульсы, особенно в их крайних проявлениях, могут привести нас к потенциально деструктивному поведению, то мы, научившись понимать эти импульсы, сумеем успешнее сдерживать их и препятствовать им. Да, никакой биологический импульс невозможно искоренить полностью. Однако, зная глубинную природу своих биологических импульсов, мы можем попробовать направить часть потенциально опасной энергии в более продуктивное русло. Специалист по генетике и поведению Ричард Докинз выразил подобную мысль в книге «Эгоистичный ген», утверждая: человек должен знать, что если он
…стремится к созданию общества, члены которого великодушно и самоотверженно сотрудничают во имя общего блага, ему нечего рассчитывать на помощь со стороны биологической природы человека. Давайте попробуем учить щедрости и альтруизму, ибо мы рождаемся эгоистами. Осознаем, к чему стремятся наши собственные эгоистичные гены, и тогда у нас по крайней мере будет шанс нарушить их намерения — то, на что никогда не мог бы посягнуть ни один другой вид живых существ{121}.
А если выяснится, что духовность и религиозность человека — не что иное, как следствие унаследованного биологического импульса? И если это правда, разве не следует нам хотя бы поинтересоваться основополагающей природой столь важного компонента нас самих?
Как уже было сказано, совершенных характеристик не существует. Несмотря на то, что каждая физическая характеристика, которой мы обладаем, приносит нам некую пользу при адаптации, у каждой есть свои недостатки. Следовательно, если духовность и религиозность представляют собой внутренне присущие нашему виду физические характеристики, каковы их недостатки? Какое негативное воздействие духовная или религиозная функция оказывает на человека как вид? Лишь когда мы выясним это, мы сумеем довести до максимума позитивные аспекты данного импульса и свести негативные к минимуму. Только когда мы начнем воспринимать духовное и религиозное сознание как эволюционные адаптации, мы сумеем дать объективное определение отрицательному воздействию, которое они оказывают на нас, а значит, приступить к преобразованию в наши сильные стороны.
В общем случае духовные склонности человека довольно безобидны — это всего лишь средство, позволяющее на время сбросить психоэмоциональное напряжение, неизменно присущее нам. Проблемы возникают, только когда наша духовная восприимчивость связана некой стесняющей и догматичной религиозной верой. Поэтому моя критика будет направлена на потенциальные недостатки религиозного импульса.
При всех преимуществах обладания религиозным инстинктом, при всей социальной сплоченности, которую он дает, и чувстве общности, которое он стимулирует, а также при всем смысле и целях, которыми он нас обеспечивает, религия уже неоднократно доказывала свою потенциальную опасность для нас. Как высказался философ Альфред Норт Уайтхэд,
…история вплоть до сегодняшнего дня — мрачный отчет об ужасах, которым может сопутствовать религия: принесение в жертву людей и в особенности детей, каннибализм, плотские оргии, дремучие суеверия, расовую ненависть, насаждение отживших обычаев, истерию, ханжество и фанатизм — все перечисленное можно записать на ее счет. Религия — последнее прибежище человеческой дикости{122}.
Да, ни одна из основных мировых религий в настоящее время не практикует принесение в жертву детей или каннибализм. Но несмотря на запрет этих варварских обычаев религия продолжает выступать в роли разобщающей силы, способствует дискриминации и нетерпимости, разжигает вражду, агрессию и войны.
…
При всех преимуществах обладания религиозным инстинктом, при всей социальной сплоченности, которую он дает, и чувстве общности, которое он стимулирует, а также при всем смысле и целях, которыми он нас обеспечивает, религия уже неоднократно доказывала свою потенциальную опасность для нас
Но почему религии мира, основные учения которых опираются на принципы любви и справедливости, так часто вступают в ожесточенные конфликты друг с другом, вызывают столько враждебности, агрессии, а в худшем проявлении — даже случаев геноцида? Несмотря на то, что представителям всех культур присущи одни и те же унаследованные религиозные импульсы, они по-разному проявляются в каждой культуре, так как все они развивались в специфических исторических и внешних условиях. Именно по этой причине сложилось столько разных религий. И поскольку каждая религия подразумевает веру в то, что ее и только ее учение представляет собой «истину», в самих догмах и учениях каждой религии заложено ее противоречие всем прочим. К примеру, если истинным является мой Бог, как может быть истинным и ваш? А если законы и принципы, которым вы подчиняетесь, установлены Богом, откуда же тогда взялись мои? В результате этой злополучной психодинамики неотъемлемой частью каждой религии оказывается антагонизм всем прочим.
Более того, наши религиозные функции внушают нам внутреннюю веру в то, что мы бессмертны. Поскольку каждая религия по-своему интерпретирует бессмертие, она рассматривает любую другую интерпретацию как угрозу ее представлениям о бессмертной душе (то есть «если мои понятия о райских кущах истинны, как же могут быть истинными и твои?»). Как следствие каждая система убеждений воспринимает любую другую как угрозу для своего ощущения бессмертия, а для любого человека или общества угроза бессмертию души — это не шутки. В итоге наш вид склонен к поведению, которое следовало бы назвать религиозным трайбализмом, предрасположенным оправдывать территориальные завоевания именем бога — этой тенденцией отмечена наша кровопролитная, полная эпизодов насилия история.
Возможно, если бы мы научились рассматривать религиозность исключительно как генетически унаследованный импульс, мы сумели бы успешнее противостоять ее деструктивному влиянию. Если мы разберемся в основополагающей природе этого инстинкта, может, научимся сдерживать неизбежный антагонизм, который каждая религия неизбежно питает ко всем прочим. Если бы мы признали, что наши порожденные религией опасения и антипатии — просто эффекты унаследованного импульса, в противоположность явлениям, имеющим рациональную причину, мы научились бы контролировать тот самый импульс, который столько раз на протяжении истории ввергал наш вид в религиозные войны. Сколько еще мы будем оправдывать зверства, убийства и геноцид именем Бога и религией, прежде чем научимся подавлять в себе этот деструктивный импульс? Даже в наши дни достаточно обратить взгляд на Ближний Восток, Индию с Пакистаном, Северную Ирландию, Тимор, Сербию с Хорватией, — а если считать и 11 сентября, то и весь мир, — чтобы убедиться, что религиозный инстинкт держит человека как вид в своих деструктивных тисках.
