Христианские апологеты утверждают, что «лучшее объяснение» мира - то, которое говорит о нем как о действии Бога Творца. Они склонны занимать позиции, которые можно разделить на две группы: «Бог промежутков» и «большая картина». Первый чаще всего находит отражение в популярной литературе, когда утверждается, что наука неспособна предложить полное рассмотрение мира. Существуют бреши в нашем понимании. Утверждается, что недостатки в объяснении могут быть объяснены посредством апелляции к Богу. Я предложил этот карикатурный подход главным образом потому, что я убежден в его недостатках, почему я и не защищаю его. Он является весьма уязвимым - большей частью вследствие непрекращающегося прогресса науки, имеющего тенденцию к заполнению брешей. «Естественное богословие» Уильяма Пэйли (1802) является характерным примером такого подхода и со всей очевидностью уязвимо, даже если некоторые из его критиков и указывали, что подобный подход можно спасти. Джеймс Мур показал в своем массивном и определенном христианском ответе Дарвину, что было много тех, кто верил, что явные недостатки рассмотрения Пэйли биологической жизни (и, что более примечательно, понятия «совершенной приспособленности») были в действительности исправлены дарвиновским понятием естественного отбора[46].Что еще более важно, некоторые авторы отказались от акцента Пэйли на специфической адаптации (используя термин Дарвина, неизвестный Пэйли) и предпочли сфокусировать внимание на том факте, что эволюция руководствуется совершенно определенными законами - очевидное применение к биологии общего подхода, развитого в средневековье Аквинатом. То, что эволюция осуществляется на основе определенных принципов, само по себе было косвенным подтверждением божественного вмешательства в этот процесс.
Но все же существует и вторая альтернатива, которая, я полагаю, гораздо более интересна. Она построена на точке зрения, которую мы находим у многих авторов XX в. - таких как Альберт Эйнштейн и Людвиг Виттгенштейн. Понятность вселенной сама по себе требует объяснения. Это уже не брешь в нашем понимании мира, но сама всеохватность понимания, которая требует объяснения. Этот подход является, по моему мнению, гораздо более предпочтительным. Он избегает очевидно фатальной проблемы исторической эрозии: что не может быть объяснено сегодня, может быть объяснено завтра. Но причины, по которым я предпочитаю эту позицию, не являются чисто прагматическими: они укоренены в убеждении, что вера в Бога обладает объясняющей жизненностью. «Я верю в христианство», писал К.С. Льюис, «как я верю, что солнце взошло, не только потому, что вижу это, но потому, что я вижу и все остальное»[47]. В заключении своего эссе «Является ли богословие поэзией?» этими словами Льюис высветил одну из многих трудностей, связанных с научным мировоззрением: оно было вынуждено предполагать эти выводы.
Упорядоченность мира, столь фундаментальное утверждение самого научного метода, также требует объяснения[48]. Для Льюиса христианская вера предлагала освещение мира, допускающее его рассмотрение под определенным углом зрения и открывающее таким образом пути исследования и проверки того, насколько вера согласуется с реальностью. В этом подходе в человеческом понимании реальности нет брешей, указывающих на существование Бога; но есть дыхание человеческого понимания этой реальности, которая сама требует объяснения на более глубоком уровне. Возможно, ничто не может быть доказано с определенностью, но это вряд ли остановит нас в поиске того, что может быть наилучшим объяснением - и продолжая искать, однажды мы его найдем. И не является ли это в действительности верой? Поиск наилучшего, будь то в терминах истины, красоты или руководства?
Богословие как вирус разума?
Как мы отметили в предшествующем разделе, Докинз некорректно полагает, что религиозная вера является «слепым доверием», которое отвергает принятие во внимание доказательств. При рассмотрении аксиоматического утверждения Докинза о корректности атеистического мировоззрения следует очевидный вопрос: «Почему так много людей верит в Бога, когда не существует Бога, чтобы верить в Него? Ответ Докинза - понятие «Бог-мем», вирусоподобный культурный репликатор, имеющий способность передавать себя от одного человеческого ума к другому в процессе, похожем на патологическую инфекцию[49]. Как гены распространяют себя посредством передачи от тела к телу через семя или яйцеклетку, так же и мемы распространяют себя посредством передачи от мозга к мозгу в процессе, который, в широком смысле термина, может быть назван подражанием.
Когда Докинз говорит о культурной имитации или репликации, в качестве примеров он приводит тона, идеи, крылатые выражения, моду, аспекты архитектуры, песни, а также веру в Бога.
«Бог-мем» действует особенно хорошо, поскольку он имеет «наивысший знак живучести или заразительной силы в окружающей среде, создаваемой человеческой культурой»[50]. Люди не верят в Бога, потому что долго и тщательно размышляли над этим вопросом; они верят в него, потому что они были инфицированы сильным мемом. (Эта идея должна позднее развиться в представление об образе Бога как о вирусе). В обоих случаях умысел и результат - низвержение интеллектуальной законности веры в Бога. «Бог-мем» или «Бог-вирус» есть просто проблема инфицированных людей.
Многие критики Докинза возражают, конечно, что совершенно то же самое может быть сказано об истинности мема атеиста. Однако Докинз не рассматривает распространение атеизма на основе меметического подхода - главным образом вследствие принятия своего ключевого положения, что атеизм является научно корректным, и, таким образом, не требует объяснения. Фактически это верование, и поэтому оно требует подобного объяснения, как и вера в Бога. Модель Докинза в действительности требует признания того, что и атеизм, и вера в Бога являются меметическими эффектами. Они являются, следовательно, в равной степени достоверными или в равной степени ошибочными.
Проблема с этим подходом совершенно очевидна. Если все идеи являются мемами или следствиями мемов[51], то Докинз находится в решительно неудобном положении, поскольку вынужден будет принять, что его собственные идеи должны также быть признаны следствиями мемов. Тогда научные идеи должны стать просто другим, воспроизводимым в рамках человеческого разума видом мемов. Это не соответствует целям Докинза, и он исключает понятие оригинальным образом: «Научные идеи, подобно мемам, являются предметом естественного отбора, и могут выглядеть излишне вирусоподобно. Но селективные силы, которые внимательно рассматривают научные идеи, не являются произвольными или капризными. Они точны, действуют в рамках честных правил и не способствуют узкому эгоистичному поведению»[52].
Это представляет собой пример безуспешной защиты, в которой Докинз делает напрасную попытку избежать капкана собственной аргументации. Любой, кто знаком с интеллектуальной историей, быстро поймает его на этом. Любая догма является ложной, кроме моей. Мои идеи являются исключением из общего правила, по которому я идентифицирую другие идеи, которое позволяют мне объяснить, почему я отбрасываю их, оставаясь в своей собственной области.
Но почему согласие с научными критериями позволяет определить, является ли мем «благим» или «полезным»? При обычном прочтении «благо» или «полезность» мема должны проявляться в том, что он сопровождается гармонией, придает жизни какой-либо смысл или увеличивает ожидания от нее. Это должно быть более естественным и очевидным критерием для «благости» мема. Но при дальнейшем рассмотрении истина уходит от нас. Не существует никакого «естественного» критерия, который можно было бы привлечь. Мы решили, нравится это или нет, и затем отметили мем соответствующим образом. Если вам нравится религия - это «хороший» мем, если нет - «плохой». В результате Докинз занимается лишь построением порочного круга, отражающего его собственную субъективную систему ценностей.
Мы рассмотрим идею мемов более детально позднее, когда вернемся к обсуждению полезности этой идеи в объяснении культурной и интеллектуальной эволюции. Однако на этой стадии важно отметить некоторые основные трудности с самой концепцией мемов, а также с ее применимостью к вере в Бога или человеческой культуре вообще.
Первая проблема «универсального дарвинизма» Докинза заключается в том, что он недостаточно обоснован. В своем предисловии к работе Сьюзан Блэкмор «Машина мемов» (1999) Докинз указывает на трудности, которые создает мем, серьезно принятый в рамках научного сообщества[53].
