Сказал рабби Йегуда бар Шалом: Моисей просил, чтобы Мишна была написана. Но Святой, Благословен Он, предвидел, что народы будут переводить Тору, читать ее по–гречески и говорить: «Мы — Израиль», «Мы — сыны Господа». Теперь чаши весов уравнены. Святой, Благословен Он, скажет всем народам… «Я знаю только того, кто обладает Моими таинствами, он — мой сын». Они сказали Ему: «А что такое Твои таинства?» Отвечал Он им: «Это Мишна».
Согласно рабби Йегуде бар Шалому, народы и Израиль — равные претенденты на корону («чаши весов уравнены»)[31]; отсюда следует, что никакое решение невозможно. Значит, для этого экзегета IV в. угроза со стороны церкви в виде Септуагинты была вполне реальной. Только Устная Тора давала евреям преимущество, или, если быть более точными, только Устная Тора содержала истинное, аутентичное определение «сынов Божьих». Хочется отметить здесь слово «тайна», которое появляется в его греческой форме — мистерии в ивритском оригинале. В талмудический период мистические религии охватили римский мир, и это словоупотребление могло быть попыткой представить иудаизм в качестве такой религии, а Устный Закон — в качестве ее таинства. Это также могло служить объяснением уникальной роли устного учения у раввинов, на что указывал Ш. Либерман, комментируя данный источник[32].
Хотя последняя гипотеза представляется мне в целом корректной, тем не менее вызывает вопрос само чтение мистерии, хотя оно сохранено всеми манускриптами[33]. Часто в подобных контекстах употребляется не мистерии, а семеитерии[34]. Семеитерии, по–гречески обозначающее «печать», появляется именно в тех притчах, где мидраш касается вопросов подлинности[35].
Если оставить в стороне филологические размышления, цель этого текста представляется вполне ясной. Мишна, Устный Закон, характеризует Израиль как сынов Божьих и определяет их уникальность. Вернемся теперь к Иерусалимскому Талмуду. Когда рабби Авин, приблизительно за одно–два поколения до рабби Йегуды бар Шалома, говорит: «В чем разница между нами и язычниками?» — он имеет в виду ту же самую проблему: Тора написана и открыта для любого, кто пожелает прочесть ее. Как пишет Ш. Либерман[36], «в этом тексте христиане изображаются создающими Септуагинту в виде книг и пергаменов… потому что, согласно авторам Талмуда, они пожелали подчеркнуть, что в отношении Торы они были равны евреям. У них были такие же книги, как у евреев». Следовательно, в двух ранних источниках — из Иерусалимского Талмуда и из Берешит Рабба — аргумент христиан открыто не упоминается, хотя и подразумевается. Напротив, более поздняя редакция объясняет скрытое значение и полностью обнажает его.
Вернемся к тому месту в книге Ш. Либермана, где он сравнивает Устную Тору с мистериальными религиями. Я думаю, что этот момент следует соотнести со строгим запрещением записывать книги аггады (Иерусалимский Талмуд, Шаббат 13:1): «Эта аггада, тот, кто записывает ее, лишается доли в Грядущем Мире, и тот, кто проповедует ее, должен быть сожжен, и тот, кто слушает ее, не получит вознаграждения». Это удивительное заявление приписывается одному из главных творцов аггады, рабби Йошуа бен Леви, который утверждает, что лишь однажды в своей жизни посмотрел на книгу аггады. Действительно, уже таннаи постановили, что даже толкование Писания должно совершаться устно, как мы узнаем из Тосефты (Шаббат 14:1): «Хотя установлено "не читают (в субботу) священных кетувим", однако можно их учить (шоним) и толковать (доршим), а если есть надобность справиться о каком–нибудь изречении, то дозволяется читать и для разъяснения»[37]. Тосефта предлагает здесь умеренную точку зрения, в то время как Мишна (Шаббат 16:1) совершенно запрещает чтение Писания, «чтобы не отвергали бейт га–мидраша (Дома Учения)». Тосефта ограничивает это запрещение только чтением и позволяет «обучать» и «толковать». Для наших целей важно то, что даже умеренная точка зрения предполагает, что Писание будет толковаться без подглядывания в библейский текст, и поэтому изучение аггадических книг не разрешалось тем более. Таким образом, таннаи подчеркивали, что даже в субботу — основной день изучения Писания для народа — его толкование должно было совершаться только устно! Разрешалось, при необходимости, проверить ссылку, лишь беглый взгляд на письменный текст. Эти и другие источники ясно показывают, что аггадические книги были доступны, и это вызывало резко негативную реакцию некоторых мудрецов Талмуда[38]. Еще одно свидетельство существования таких книг приводится дальше, когда Иероним рассказывает о еврее, который приходил украдкой по ночам и приносил ему еврейские книги[39]. Мидраш, как и Мишна, должны были тщательно охраняться, чтобы их содержание не стало известно или, что еще хуже, не попало в руки соперников–экзегетов.
Приводилось несколько мотивов, объясняющих желание христиан именоваться Израилем. Во–первых, новая религия исторически возникла среди евреев и, на начальном этапе, распространялась среди них, воспринимая самое себя как продолжение иудаизма. Однако эта историческая причина не была основной, особенно после того, как евреи отказались принять новую религию и она стала распространяться среди язычников. Очевидно, тот факт, что христианство не было законной религией в Римской империи, являлся достаточным основанием для возникновения у христиан желания остаться под эгидой иудаизма, который пользовался этим завидным легальным статусом. Восприятие христиан как поклоняющихся «богам новым» (Втор. 32:17), как тех, кто не пошел по стопам отцов, давало римским властям веский повод для преследования новой религии[40]. Наличие у христианства еврейских корней, несомненно, давало ему весомое преимущество, позволяя заявлять об очень древнем и законном происхождении. Несмотря на это, христиане подвергались преследованиям в течение веков, и сам Юстин умер как мученик. Однако, кроме исторических и политических причин, мы также должны сказать и о том, что христиане были абсолютно убеждены, что верующие в их Мессию были в самом деле настоящими евреями и истинным Израилем своего времени, а те, кто отрицал это, — «грешниками». Объединенная сила этих трех аргументов превратила спор о Писании — главном наследии Израиля — в вопрос жизни и смерти. Эта борьба, в том виде, как она отражена в различных христианских сочинениях, будет рассмотрена далее.
Описание этого герменевтического спора — сложная и увлекательная задача. Раннее христианство вскоре покидает пределы Палестины и, проповедуя народам мира, использует различные языки. Для христиан миссионерство само по себе стадия исполнения пророчества Малахии: «и на всяком месте фимиам и жертва чистая приносится имени Моему, ибо имя Мое велико между народами, говорит Господь Саваоф» (1:11) (Юстин Мученик, Диалог, 41). Основываясь на быстром распространении своей религии, христиане уже во II в. заявят, что они — Израиль и что они исполнили данное пророчество. Проблемы, затрудняющие исследование этого распространения, очевидны. Пишущий по–гречески христианин, живущий в непосредственной близости от центров еврейской культурной жизни, в значительной степени отличается от своего ученого коллеги, думающего и пишущего на латинском языке и удаленного хронологически и географически от этих центров. Кроме того, они оба сильно отличаются от христианина, пишущего на сирийском языке, родственном тому арамейскому, на котором говорили палестинские евреи и крупная еврейская община в Антиохии Сирийской.
Вторая причина, затрудняющая описание христианских общин, связана с первой: помимо различных языков, существовали различные экзегетические и философские школы, а также богословские направления, развивавшиеся в разных областях и серьезно влиявшие на местное творчество. Внутренние богословские диспуты также являются важным материалом для понимания церковной экзегезы. Знакомство читателя с отвлеченными богословскими дискуссиями о сущности Бога и взаимоотношениями между ипостасями Троицы выходит за рамки данного исследования.
Третьей причиной, по которой изображение борьбы за истинное толкование Писания представляется столь сложной задачей, является то, что христиане разработали несколько письменных жанров толкования. Можно перечислить по крайней мере шесть важнейших:
1. Классические экзегетические труды.
2. Гомилетические сочинения, являющиеся, в большей или меньшей степени, стенографическими записями церковных проповедей.
