Но есть люди, которые новое тысячелетие тоже будут встречать с радостью, правда, мотивированной совершенно иначе. Все большее число светских публикаций, пересудов и просто шуточек намекают на то, что, вам, христианам, дескать, уже две тысячи лет… возраст солидный… пора на пенсию… так что, господа христианские ортодоксы, «извольте выйти вон» из культуры, политики, экономики, школы… Ваше-де место — в глубинах истории, в музее. Мы перейдём рубеж тысячелетий — но без вашего замшелого христианства… Пора, мол, провожать его на давно заслуженную пенсию, а вместо него проповедовать «Третий Завет», религию Нового Века (Нью Эйдж)…
Есть одно уже общепринятое словосочетание, которое меня каждый раз понуждает воскликнуть «Contradicitur!» («Возражаю!»). Это слова о «культурном наследии Православия». Слыша это выражение, я чувствую себя обязанным прервать собеседника и сказать: «Простите, о каком наследии Вы говорите? Наследие появляется там, где наследодатель помер. А мы-таки живы. И вы уж извините, но вам, неверам, мы ничего не завещали! Это в советские годы казалось, что Православия уже нет, а остались от него лишь предметы „культурного наследия“: фрески („монументальная живопись“), иконы („произведения темперной живописи“), да храмы („памятники средневековой архитектуры“) — и все это „наследие“ можно по своему усмотрению использовать. Мы же ощущаем, что мы и есть та самая Церковь, Церковь Андрея Рублёва и Сергия Радонежского, и мы светским людям ничего не завещали, все то, что вы зовёте „культурным наследием средневекового православия“ — наше, и живём мы у себя дома, а не на кладбище и не в музее имени Православной Церкви».
Никуда христианство не ушло, и христианином можно быть и в XXI веке.
Но что это значит — быть христианином? Я попробую дать несколько ответов на этот вопрос, и каждый следующий будет включать в себя предыдущий.
Самый первый ответ настолько очевиден и прост, что его как-то даже неудобно предлагать образованным собеседникам, привыкшим к сложным интеллектуальным играм. Но истина все же не обязана быть сложной, «диалектичной», «антиномичной» и даже «диалогично-карнавальной». Итак: христианин — это тот, кто смотрит на Христа глазами Апостолов. Вот и все. Далее можно говорить, что этот христианин духовный или бездуховный, более глубокий или более поверхностный, но необходимое, минимальное условие к тому, чтобы быть христианином, состоит именно в этом: смотреть на Христа глазами Апостолов.
Дело в том, что на Христа можно смотреть по-разному. Можно смотреть глазами ап. Иоанна, а можно — глазами Иуды… В конце 1950-х гг., в то время, которое газеты называют «хрущёвской оттепелью», появилась волна мемуаров классиков советской культуры. Появились первые сведения о людях, погибших в лагерях, арестованных, гонимых — в том числе о выдающихся учёных, поэтах, писателях. И тогда те, кто процветали и получали сталинские премии и ордена, ринулись защищать свой успех, который стал выглядеть весьма скандальным на фоне трагедий их репрессированных коллег: «Ну что вы, я дружил с теми, кто был в Гулаге, я даже пробовал их защищать… Ну и что же, что мне пришлось написать в „Правде“ статью против этого моего друга… При этом я сколько мог старался его защищать… От меня требовали написать, будто он агент японской разведки, а я ограничился тем, что написал, что он глубоко заблуждается… Да я сам чудом избежал ареста! Я так мужественно его защищал, что даже премию только второй степени получил, хотя по своим талантам заслуживал первой!» И вот тогда в неподцензурной, т.н. самиздатской литературе появилась ехидная эпиграмма: «Видно, совесть у предателей чиста. Среди них бывают тоже чудо-юды. Снова вышла биография Христа В популярном изложении Иуды»…
Итак, можно разными глазами смотреть на Христа. Есть взгляд Иуды на Христа, а есть взгляд Понтия Пилата (пилатовский взгляд на Христа представлен в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»). Это не взгляд ненависти, это взгляд холодного равнодушия… Есть один вопрос в Евангелии, на который Христос не ответил, несмотря на Своё всеведение. Причём вопрос не был частным; это был самый важный вопрос: «Что есть истина?»
Почему же Спаситель не стал отвечать на этот вопрос? Не потому, что Он не знал, что есть Истина. Он сам был Истиной («Я есть Путь Истина и Жизнь»)… Но очень многое зависит от интонации, с которой задан вопрос.
Беседа Понтия Пилата и Христа — как бы очная ставка всей древней языческой мудрости и Нового Евангелия. Мудрая языческая империя одряхлела уже настолько, что её лучшие учёные провозгласили как итог своих исканий — человек ничего не может познать. Таков итоговый вывод философии тех времён, философии скептицизма и релятивизма: достоверно познать ничего нельзя, ничего человеку не удаётся узнать подлинного о мире или о себе самом; философы уже доказали немощь человеческого ума, относительность всех наших представлений…
И вот — Понтий Пилат, образованный человек, знакомый с сатирической литературой античности, с её издёвками над народной мифологией («Впрочем, да простят нам боги и герои за то, что мы столько наговорили о делах божественных. — Геродот. История. 2,45). Он и сам не очень-то верит в мифы[442]. Он политик, он живёт этим миром. И при встрече с Иисусом он уже выяснил главное: Иисус не бунтарь, империи со стороны Галилеянина ничто не угрожает (хотя тут Пилат ошибся: этот тихий Проповедник Своей проповедью перевернёт судьбу всей империи), так что и говорить-то с Ним особо не о чем… И вдруг, уже уходя, у порога, Пилат слышит слова Христа: Я на то пришёл в мир, чтобы свидетельствовать о истине (Ин. 18, 37).
Слова Христа шокируют Понтия Пилата и даже оскорбляют: ну кто Ты такой, чтобы так дерзко претендовать на знание непостижимой истины!!! Ты бы лучше почитал наших философов, они бы Тебе объяснили, что истину не может знать никто… Какой-то странствующий плотник из Галилеи заявляет, что Он пришёл учить истине! Пилат не хочет ждать и не ждёт ответа; он убеждён, что ответа быть не может. И Христос, Который читает человеческие сердца, понимает, что это не вопрос, это — отговорка, это — нежелание ставить вопрос, это — заслон от любого ответа. И поэтому Христос не отвечает…
Итак, есть корыстный Иудин взгляд на Христа. Есть холодное пилатовское равнодушие. Есть возмущённый взгляд фарисеев, которые не могут допустить, чтобы в их уютно-регламентированный и послушный мирок вторгся кто-то Свободный и Властный. Есть ненавидящий взгляд саддукеев, которым противны и непонятны проповеди об ином мире: их бог должен раздавать свои блага здесь и сейчас, в этом мире; он уже наградил саддукеев даром власти и иных даров они не ждут.
Есть взгляд толпы, которая требует чудес и политических переворотов, а не получив их, «разочаровывается» и кричит: «Распни, распни!». Есть взгляд тех людей, о которых Христос сказал: «Вы ищете Меня потому, что… насытились» (Ин. 6, 26), — взгляд людей, о которых святитель Димитрий Ростовский позднее скажет: «Поискал Иисуса не ради Иисуса, а ради хлеба куса»[443]. Они приходят в храм только для того, чтобы решить свою житейскую проблему: свечку поставить перед операцией, перед экзаменом…[444] Этим людям нужно чудо. Из какого источника оно придёт — им неинтересно. Им все равно, в какой храм идти или какому богу ставить свечку… Для них Христос — это Кашпировский I столетия.
Но христианин — прежде всего тот, кто смотрит на Христа глазами Апостолов. Почему это так важно? Потому что главное открывается не равнодушному взгляду, не потребляющему, не ненавидящему, но любящему. Апостолы любили Христа, и потому их любящее свидетельство для нас так важно.
Кроме того, Апостолы дали убить себя за то, что они говорили о Христе. Блез Паскаль, замечательный французский математик и мыслитель XVII века, создатель первой вычислительной машины, однажды сказал так: «Я верю только тем свидетелям, которые дали перерезать себе глотку»[445]. Апостолы относятся к числу именно таких свидетелей. Напомню, что греческое слово «свидетель» (m!arturoz) на русский язык переведено как мученик… И Апостолы шли путём мученического свидетельства.
В нашем языке есть выражения «подлинная правда», «подноготная правда»… Они пришли к нам из тех времён, когда на суде свидетелей подвергали испытаниям, прежде чем поверить их свидетельствам. Ты говоришь, что видел, как обвиняемый совершил преступление? Но, может, у тебя есть корыстный мотив, может, ты просто клевещешь? Готов ли ты свои слова, от которых зависит жизнь другого человека, подтвердить своей собственной болью? И свидетеля подвергали пытке. Страх этой возможной боли (под-линная правда означает правду, сказанную под «длинем», под палкой палача) резко уменьшала число любителей посутяжничать… А Апостолы своей собственной болью и казнью подтвердили, что свидетельствуемое ими — это всерьёз. Нынешние любители сенсационных версий о жизни «неизвестного Иисуса» за свои домыслы получают гонорары, а апостолы получали удары камнями…
