В связи с этим яснее раскрывается смысл Боговоплощения (128–132).
VII. Монархиане и лукианисты
1. Параллельно с индивидуальным осмыслением христианства у Иринея и Оригена и в связи с недоверием даже к Иринееву богословию выясняется и ставится в церковном сознании основная проблема христианства: Бог ли Иисус Христос или человек? Один ли Бог или не один? (134–135). Борьба с монтанистами порождает секту алогов, отрицающих учение о Логосе. Вслед за ними появляется динамическое монархианство, или адоптианство, движение людей ученых и аристотелевцев. Адоптиане приходят к признанию Иисуса Христа простым человеком, в котором обитала сила Божия. Павел Самосатский выражает их учение в терминах оригеновского богословия (135–138). Напротив, Божественность Христа защищают не только оригенисты, проведшие осуждение Павла, а и монархиане-модалисты. Последние договариваются до признания Ипостасей лишь модусами Божества, до модализма, полнее всего развитого Савеллием (138–142).
2. Адоптианство Павла оказало определяющее влияние на антиохийскую школу богословов, во главе которой стоял Лукиан Самосатский. Основываясь на прямом смысле Писания и на Аристотеле, лукианисты, многие из которых потом оказались арианами, столкнулись с неприемлемыми для них мистицизмом и аллегоризмом александрийской школы, уже распространившейся далеко за пределами самой Александрии (142–144).
VIII. Борьба за единосущие
1. Спор лукианистов с александрийцами превратился в общецерковное дело благодаря целому ряду фактов и прежде всего благодаря тому, что, в связи с торжеством христианства, «кафоличность», или «соборность», Церкви получила и внешнее выражение (145–147).
2. Этот спор начался выступлением лукианиста Ария против своего епископа, патриарха Александрийского Александра, в учении которого Арий усмотрел савеллианство и учению которого противопоставил свой домысел о создании Сына «из несущего» (147–150). Осужденный александрийским собором Арий нашел себе поддержку среди клира других церквей, главным образом среди «лукианистов», но частью и среди ревниво оберегавших Предание Церкви от всяких новшеств, особенно у Евсевия Кесарийского (150–152).
3. Так как ересь Ария глубоко взволновала весь церковный народ, император же Константин добивался прежде всего мира церковного, споры привели к созыву Никейского Вселенского Собора, на котором встретились ариане, большинство епископата, не желавшее ни новшеств, ни ереси Ария, и православные, нашедшие в понятии «единосущия» точное означение Православия (152–155). И православная вера получила выражение в несколько измененном на Соборе символе Кесарийской церкви, в который были внесены определения «единосущный» и «рожденный из сущности» (155–157).
4. Однако провозглашенная Церковью догма опередила эмпирический рост церковного сознания и пугала традиционалистов. С другой стороны, вмешательство государства дало арианам повод к возобновлению борьбы и к достижению с помощью государства хотя бы компромиссной формулы (157–159). Традиционалисты пугались влагаемого ими в понятие «единосущия» савеллианского смысла, находя подтверждение своим подозрениям во взглядах Маркелла Анкирского и Фотина (159–161), но и выдвигаемые самими традиционалистами понятия «подобия» и «преподобия» Сына Отцу оказывались удобными для ариан и по существу неудовлетворительными (161–163).
5. В течение всего первого периода борьбы главным оплотом Православия является св. Афанасий Великий, на которого и направились главные удары ариан (163–164). Но к победам над защитниками никейской догмы ариане пытались присоединить и победу над ней самой путем изыскания общей, приемлемой и для них формулы. Однако в таких формулах, отражавших рост эмпирического церковного сознания (Антиохийские формулы), все более замечается приближение от арианства к Православию (164–165). Крайние ариане, представленные Аэтием и Эвномием, оказались одинокими, и выдвинулось омиусианство (подобие и по сущности). После нового усиления гонений, направленных и против него, оно еще более приблизилось к омоусианству, или Православию, и стало себя обнаруживать только как плохое его определение (165–171).
1. Главный борец за Православие, св. Афанасий в борьбе раскрыл и систематическую связь своих идей. Он провел резкое разграничение между христианством, с одной стороны, и пантеистическим гносисом и арианством, с другой, тем, что раскрыл смысл творения из ничего и принципиального различия между Богом и тварью. Этим устраняется гностическая мысль о многих посредниках между Богом и миром, как и арианское превращение единственного Посредника в тварное существо (172–174). В связи с этим учение о Боге и учение о Логосе из «икономического» окончательно (ср. Оригена) делается «имманентным» (174). Утверждая с особенной силой единство Пресвятой Троицы, Афанасий раскрывает Бога как Существо Личное и этим как оправдывает личное, индивидуальное бытие человека, так и кладет твердые основания христианскому учению о мире, созданном Отцом через Слово (174–177). Однако зла Бог не создавал, а самостоятельного зла не существует. Оно – «промысел» человека и следствие его свободного удаления от Бога и сосредоточия на себе как на плотском и тленном (177–180). Цель человека – в его обожении, не снимающем, впрочем, его иносущия Богу. И если человек отвратился от этой цели, остановясь на «несущем», то Бог спас его через справедливую жертву и «прививку» ему истинной жизни (180–181). Этим уясняется смысл воплощения и вочеловечения Логоса, через коего и спасается мир (181–182).
2. Идея преображения и обожения человека находит себе конкретное выражение в аскетическом учении св. Афанасия, которое пояснено написанным им «Житием св. Антония» (182).
Х. Учение о Троице и каппадокийцы
1. Продолжателями и завершителями дела св. Афанасия Великого были так называемые «каппадокийцы»: св. Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский и Амфилохий Иконийский, воспитанные на Оригене и Плотине. Руководителем всего православного движения стал св. Василий, понявший необходимость нового утверждения Никейского Символа, определений о Духе Святом и отчетливой общецерковной терминологии (183–186).
2. Новое понимание учения о Св. Троице, предчувствуемое Аполлинарием Лаодикийским, требовало новых понятий. Они намечены в «Памятке Василия и Георгия» и старцем Дидимом. Но окончательно различение «усии», или «сущности», и «ипостасей», или «лиц», введено каппадокийцами (186–189).
3. Они уяснили «усию» как реально общее, раскрывающееся в трех Ипостасях как «собственном», или «свойственном», как в самостоятельных и реальных «образах существования» единой усии. Так устранялись и сущностное субординацианство, и савеллианство. В Богоумозрении своем каппадокийцы открывают правду Оригена и Плотина, отметая, однако, всякий натурализм и завершая учение Афанасия (189–193).
4. Его же завершает и развиваемое ими, а особенно св. Василием, учение о Третьей Ипостаси, принижаемой полуарианами, или «македонианами». При этом развивают они учение о Святом Духе на почве уже достигнутого Оригеном и Плотином и в тесной связи с христианской аскетикой. Дух Святой – истинный Бог, исходящий от Бога Отца «чрез Сына», и все три Ипостаси неразделимы ни «имманентно», ни «икономически». Их отличительные свойства: «нерожденность», «рождение» и «исхождение» (193–200).
5. С раскрытием учения о Троице связаны учение о Церкви и первая постановка Аполлинарием вопроса о человечестве Христа (ср. гл. XII). Оно связано еще внутренне с ростом христианского монашества и расцветом христианской литургии (200–201).
