Политическая обстановка была нисколько не лучше. Ревностные иудеи уже давно считали местные власти предателями, и в отношении иудейских правителей времен Иисуса это обвинение было вполне справедливым. Могущественные первосвященники, составлявшие своеобразную аристократическую верхушку, в полной мере использовали существующую систему в своих личных целях. Тиран Ирод Антипа (именно он, а не его отец Ирод Великий упоминается в основной части Евангелий) — марионетка иноземных владык был озабочен исключительно собственным обогащением и возвеличиванием. Всеобщее недовольство верховной властью Рима и местным господством первосвященников и Ирода свело воедино понятия, которые мы, сохраняя верность библейским свидетельствам, не вправе отделять друг от друга: религию и политику, богословие и общественное устройство. Ожидал Царства Божия, они не думали о том, как обеспечить себе место в раю после смерти. Выражение «Царство небесное», часто встречающееся у Матфея там, где другие евангелисты говорят о «царстве Божьем», не относится к месту посмертного пребывания народа Божия, называемому «раем».
Оно обозначает скорее небесное, то есть Божье, владычество над этим миром. «Да придет Царствие Твое, — говорил Иисус, — да будет воля Твоя и на земле, как на небе». Его современники не сомневались, что Бог Творец желал установить на земле мир и справедливость. Неизвестно было лишь, как это произойдет, когда и с чьей помощью.
Рассуждая упрощенно, мы можем выделить три пути, открытых для иудеев во времена Иисуса. Путешествуя вдоль Иордана из Иерихона в Масаду, вы обнаружите следы каждого из них. Первый путъ — путь квиетизма и, в конце концов, дуализма, избранный поселившимися в Кумранской пустыне авторами свитков Мертвого моря. «Покиньте грешный мир, — призывали они, — и ждите, когда Господь исполнит свои обетования». Во–вторых, существовала возможность компромиссного решения, которое и предпочел Ирод. Суть его заключалась в следующем: «Стройте дворцы и крепостью, старайтесь жить в мире со своими политическими хозяевами и учитесь извлекать из этого выгоду для себя в надежде, что Бог когда–нибудь вознаградит ваши усилия». И наконец, можно было пойти по пути зелотов, как это сделали сикарии, захватившие старую крепость Ирода в Масаде во время войны с Римом. «IIoмoлитесь Богу, заострите свои мечи и освятите себя для священной войны, — взывали они к народу, — и Господь дарует вам победу, которая станет также победой добра над злом, Бога над силами тьмы и Сына Человеческого над чудовищами».
Только взглянув на Иисуса в этом контексте, мы понимаем, сколь поразительно новым было его собственное призвание и учение. Он не разделял идей ни квиетистов, ни зелотов, в то же время отказываясь и от компромисса. Пребывая в общении с тем, к кому с любовью и верой взывал в молитве: «Авва, Отче!», он обратился к Писанию и нашел там иной образ царства, не менее иудейский (возможно доке и более иудейский) по своей сути. Именно этот образ нам предстоит исследовать. «Приблизилось Царство Божье», — сказал он. Иными словами Бог, в осуществление своего предвечного замысла, должен был воцариться над Израилем и всей землей, даруя справедливость и милость народу своему и всему миру. Очевидно, средоточием Божьего плана стал Иисус. Но что это означало?
Откровение Божьего замысла
На протяжении своего краткого общественного служения Иисус говорил и действовал так, будто Божий план спасения Израиля и всего мира должен был открыться в нем самом, в его делах и судьбе. Представление об откровении Божьего замысла также было особенно характерным для иудеев, которые выработали сложный способ его описания. Они использовали поражающие воображение фигуры речи, заимствованные из Писания, говоря о политике и событиях общественной жизни, дабы придать им соответствующее религиозное значение.
Так, вместо того, чтобы сказать: «Вавилон падет, и конец его будет подобен вселенской катастрофе», Исаия писал: «Солнце меркнет, и луна не сияет светом своим, звезды небесные не дают от себя света». Подобная речь часто встречается в иудейских Писаниях. Его иногда называют апокалиптическим, и было бы ошибочно предположить, что каждое слово в нем следовало воспринимать буквально. Это был лишь способ еще раз подчеркнуть высказанного мысль, оказывая происходящие во времени и пространстве события и npuдавая им религиозное и вселенское значение. Во времена Иисуса иудеи, в общем, не ожидали, что заключенная в пространственно–временные рамки Вселенная прекратит свое существование. Они надеялись, что Бог явит себя в пространстве и времени столь же могущественно, как в самые яркие моменты истории, подобные Исходу, и потому для их описания необходим язык гибнущего и возрожденного мира.
Унаследовав эту традицию, Иисус использовал ее, в частности, следующим образом. Глубокий смысл его слов проникал в мировоззрение слушателей, вынуждая их ощутить реальное присутствие Бога, который наконец был готов исполнить все их чаяния, хотя и совершенно неожиданными, даже пугающими средствами. В своих притчах Иисус говорил о кризисе, который предстояло пережить Израилю, и особенно о переломном моменте, наступившем с его собственным проявлением.
Иисус не был «учителем» в привычном для нас смысле этого слова. Он noступал определенным образом, а затем комментировал ( свои действия, разъяснял их, одновременно предлагая людям самим разобраться в их значении. Его поступки имели как практическую, так и символическую стороны. Это относится, в частности, к чудесным исцелениям, в исторической реальности которых сегодня могут усомниться лишь закоренелые скептики. Слова и действия Иисуса быстро убеждали людей в том, что перед ними пророк. И хотя он сам, очевидно, почитал себя больше, чем пророком, в начале своего служения он принял на себя эту роль, следуя по стопам Иоанна Крестителя. Он желал, чтобы в нем видели провозвестника Царства Божьего, и именно так его и восприняли люди.
Но, подобно древним израильским пророкам, Иисус одновременно ставил под сомнение все прочие образы Царства и видения о нем. Если его собственный путь приближения Царства Божьего был единственно истинным, то все остальные — Ирод, кумранские мыслители, зелоты — заблуждались. Фарисеи же, которые во времена Иисуса уже склонялись к позиции зелотов, не могли не увидеть в нем опасного приспособленца. О результатах этого мы поговорим в следующей главе. Пока же кратко рассмотрим главные темы Иисусовой проповеди Царства: конец изгнания, призвание возрожденного народа и предостережение о бедствиях и последующем избавлении.
В самом начале своего служения Иисус объявил об установлении нового царства. Отправной точкой для этого стало Иоанново крещение, которое, вероятнее всего, было истолковано как образная инсценировка Исхода, предвещавшая приближающийся конец изгнания и новый Исход. Однако вскоре Иисус стал более известен как целитель. Именно чудесные исцеления завоевали для него внимание публики. Он был не учителем, попутно излечивающим болезни, а провозвестником Царства. Прежде всего он демонстрировал людям характер нового Царства и только затем предлагал комментарии по этому поводу. Итак, восприняв исцеления в том виде, в котором они описаны в Писании, перейдем непосредственно к разъяснениям.
Притчи Иисуса нельзя считать лишь тонкими наблюдениями за человеческой природой и повседневной жизнью или наивными земными примерами, описывающими небесные истины. Каждая из них уходит корнями в иудейские писания, повествования, открыто или тайно передававшиеся из уст в уста. Изучение притч может занять долгое время, однако за неимением такового мы сосредоточим внимание на двух самых известных и попытаемся открыть в них незнакомые нам доселе грани.
Начнем с притчи о сеятеле в Мк. 4, 1–20 и параллельных местах.' Это не просто образная констатация того, что евангельская весть у многих не находит должного отклика, или непритязательная зарисовка из жизни галилейских фермеров. Эта типично иудейская история о явлении Царства Божьего имеет два источника, которые помогают понять смысл слов Иисуса.
Прежде всего, эта притча уходит корнями в пророчества о возвращении из плена. Иеремия и другие пророки предсказывали, что Господь вновь «посеет» свой народ на их собственной земле; радуясь возвращению на родину и моля Бога завершить его, псалмопевец писал о сеявших со слезами и пожинающих с радостью. Но чаще всего картины сева и жатвы встречаются у Исаии в качестве преобладающей метафоры для нового Божьего творения, которое он должен совершить по возвращении народа из плена; «Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно Как дождь и снег напояют землю, так и слово Мое. Оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно» Новая поросль взойдет на глазах народа, вернувшегося домой.' Эти образы берут начало в призвании Исаии, описанном в 6–й главе, когда пророк увидел Израиль, падший и сожженный, подобно срубленному дереву, в наказание за грехи. Но святое семя не погибло и стало корнем его, пустившим новые побеги.
