Даже потрясающая находка 1947 года, со всей определенностью подтверждающая сходство идей Иисуса и ессеев, о «Христе» и «христианах» помалкивает. Так что использование исследователями этих слов, по моим понятием, чисто условное, связанное со временем, когда христология еще не знала или не хотела знать об ессеях, а теперь связанное с логической (и лексической) необходимостью при описании отделять одно от другого. Было бы неплохо, поэтому, если бы читатель имел это в виду при чтении цитат из книги Макса Даймонта, к которой я ниже и перехожу.
Даймонт в деталях рассказывает о том, как ранней весной 1947 года молодой палестинский бедуин-контрабандист совершенно случайно набрел на пещеру и вытащил оттуда кувшины со свитками пергамента, испещренными древними ивритскими письменами.
«Последующие экспедиции к месту находки, — пишет Даймонт, — открыли другие пещеры и нашли новые свитки. Что еще более невероятно — были найдены остатки еврейского ессейского монастыря. Они находились вблизи тех мест, где проповедовали Иоанн Креститель и Иисус».
Историк сообщает о найденных рукописях, образующих ядро ессейского вероучения: «Устав общины», «Война между Сынами Света и Сынами Тьмы» и другие. Он говорит о том, что Мессию, ниспосланного Богом, который погиб мученической смертью от рук Сынов Тьмы, они называли «Учителем справедливости», себя — «избранниками Господними», а свою общину — «Новым заветом».
«Вступление в Новый завет, — в пересказе Даймонта, — происходило посредством погружения в воду. Была разработана процедура богослужения, почти идентичная той, которая в христианских Евангелиях описана как последняя, или тайная, вечеря. Описание ессейского ритуала, которое содержится в „Уставе общины“, вполне может сойти за описание ритуала христианской общины».
Привожу в сокращении помещенный в книге Даймонта комментарий, принадлежащий знатоку свитков Мертвого моря, профессору Сорбонны А. Дюпон-Соммеру:
«Все в еврейском Новом Завете предвосхищает и пролагает путь к христианскому Новому завету. Учитель из Галилеи (Иисус — Л. Л.)… во многих отношениях является поразительным воплощением Учителя справедливости. Подобно ему, Он проповедует покаяние, бескорыстие, покорность, любовь к ближнему, воздержание. Подобно ему, Он предписывает соблюдение Моисеевых законов, Закона как такового, однако улучшенного и завершенного его собственным откровением. Подобно ему, Он избранник и посланник Господа, Мессия — спаситель мира… Подобно ему, Он осужден и приговорен к смерти… Как в ессейской церкви, так и у христиан одним из важнейших обрядов является священная трапеза, руководители которой являются священники. И здесь и там во главе общины стоит надзиратель — „епископ“. И главным в идеале обеих церквей является единство и слияние в любви, простирающееся вплоть до общности имущества. Все эти черты сходства… образуют весьма впечатляющую картину. Они тотчас же порождают вопрос: какой из этих двух церквей, еврейской или христианской, принадлежит приоритет? Которая из них могла оказать влияние на другую? Ответ не оставляет места для сомнений. Учитель справедливости умер около 65–53 гг. до н. э.; Иисус из Назарета умер около 30 г. н. э. Во всех тех случаях, когда сходство заставляет или соблазняет нас думать о заимствовании, это заимствование у ессеев».
Проанализировав жизнь и религиозные принципы ессеев по свиткам Мертвого моря, Макс Даймонт, как и его коллеги, пришел к выводу, что Иисус, будучи величайшим пропагандистом «христианства», никак не был его зачинателем. При этом утверждении, слово «христианство» историк берет в кавычки, что усиливает во мне подозрение относительно того, было ли оно уже при жизни Иисуса. Скорее всего, нет. Было ессейство, отшельническую отчужденность которого честолюбивый Иисус решил трансформировать в жизненно активное духовное движение всей нации. И этот иисусовский вариант ессейства лишь после смерти своего вдохновенного вождя стал называться христианством.
Существует мнение, что в злополучный день, накануне казни, приехав в Иерусалим, он впервые собирался всенародно провозгласить себя Мессией, (т. е. по-гречески Христом). Если даже допустить, что о его намерении уже знала малая группа его ближайших учеников, то и тогда — о каком христианстве кто мог знать, думать или предвидеть! К тому же, изъяснялись евреи, надо полагать, на своем языке, и очень сомнительно, чтобы слово машиах они немедленно перевели на греческий — на язык ненавистного им народа. Сейчас много пишут о взаимовлияниях эллинской и иудейской культур, но на уровне мирской суеты греки и евреи, находясь вместе под римской пятой, враждовали, и греки не раз устраивали погромы в еврейских кварталах Александрии и Рима.
«Со смертью Христа, — заключает Даймонт, — христианство казалось обреченным. Его спасла еврейская доктрина воскресения». Это бесспорно, но в несколько иной редакции: со смертью Иисуса дело его жизни не только казалось, но и было обреченным на забвение, подобно той секте, из которой оно произросло. Честь превращения Иисуса Ессея в Иисуса Христа, а ессейства в христианство с помощью еврейской доктрины воскресения принадлежит другому еврею, а именно: Саулу.
В самом деле, из трех, наиболее известных сект того времени (фарисеев, саддукеев и ессеев), только секта саддукеев не верила в идею бессмертия души и воскресения из мертвых, что, очевидно, и придавало ей наиболее светский, эллинистический характер. Распространенная, в основном, среди зажиточной и образованной прослойки населения, она, хотя и выдвинула из своей среды ряд первосвященников и членов Синедриона, была, вместе с тем, и непонятной, и чуждой широким массам еврейства. Не случайно, саддукеи вызывают в проповедях евангелистского Иисуса почти столько же гнева, сколько и фарисеи.
Итак, кто же такой Саул, ставший «первопрестольным апостолом» христианства и «учителем вселенной»?
Родившись в небольшом малоазиатском городке Тарсе, Саул происходил из колена Вениамина и наследственно получил римское гражданство, что позволило ему в дальнейшем изменить имя, данное ему в часть царя Саула, на римское Павел (у православных — Савл), которое он и обессмертил в качестве основоположника христианства. Многие факты его биографии известны по новозаветным Деяниям Апостолов и по его собственным громокипящим речам, вошедшим в Новый Завет в жанре посланий.
Он получил хорошее римское образование, но был воспитан в строгой фарисейской традиции и учился, по сообщению Сергея Аверинцева, «в Иерусалиме у известного рабби Гамалиила Старшего». Прекрасно зная Тору и еврейский Закон, он мог сделать блестящую карьеру на этом поприще, но был долгое время не у дел, а потом, в поисках прокормления, занялся изготовлением палаток.
«Живи Павел сегодня, он бы, пожалуй, кончил свои дни в психиатрической лечебнице, — пишет Даймонт. — Всю свою жизнь он был одержимым всепоглощающим чувством собственной греховности и вины. Это чувство преследовало его беспощадно. Ранние изображения Павла в Новом завете… рисуют нам малопривлекательную внешность. Эрнест Ренан характеризует его как „отвратительного маленького еврея“. Павел был маленького роста, кривоног, слеп на один глаз, и тело его, по всей видимости, было искривлено. Он был подвержен периодическим приступам малярии. У него были повторяющиеся галлюцинации и, по мнению некоторых ученых, эпилептические припадки».
Великому Рембрандту, находившемуся на четыре почти века ближе нас к нему, этот ужасающе мизерный и болезненный облик был либо не известен, либо он скрыл его. Да так, что на его фоне любое приукрашивание действительности соцреалистами кажется детским лепетом. С портрета Павла, созданного гениальным реалистом Ренессанса, на нас глядит крупный, широкотелый, величественный старец, в усталой, но динамически мужественной позе которого сосредоточены вся мудрость и все заботы мира.
Таким он и вошел в сознание верующих христиан. «Скалой веры» — для Мартина Лютера. Но человеком, «суеверие которого сравнимо разве что с его хитростью» — для Фридриха Ницше.
Не знаю, хитрость или какие-то другие причины заставили этого неистового гонителя новых сектантов — последователей Иисуса — поменять направление своего пыла ровно на 180 градусов. По мне, это связано с патологической тягой людей, обделенных природой физически, к вождизму и мировой славе. Вот как описывает этот духовный пируэт Павла уже цитируемый мной Аверинцев, один из крупнейших русских мифологов и историков религии:
«Преданность консервативному иудаизму внушила ему ненависть к первым христианам… В молодые годы он участвовал в убийстве диакона Стефана, забитого камнями, в арестах христиан в Иерусалиме. Намереваясь начать широкое преследование христиан, он направляется в Дамаск. Однако на пути… он испытал чудесное явление света с неба, от которого пал на землю и потерял зрение; голос укорил его („Савл, Савл! Что ты гонишь меня?“) и велел слушаться тех, кто скажет ему в Дамаске, что делать. „Видение в Дамаске“ стало поворотным событием в жизни Павла. Исцелившись от слепоты по молитве христианина Анании (по другим источникам, Ханания — Л. Л.), Павел принимает крещение и начинает проповедь христианства…».
