Здесь перед нами пример сепарационистской христологии. «Настоящий» Христос, «живой Иисус» – это божественный элемент, лишь на время вселившийся в человеческое тело. И именно низшая, плотская, составляющая, «дом бесов», подверглась распятию. Спасение приносит не умирающий Иисус; оно приходит через живого Иисуса, который неподвластен страданиям и не может умереть. Те, кто этого не понимает, кто полагает, что именно смерть Иисуса имеет значение, становятся объектом насмешки Христа. Очевидно, сюда входят и церковные лидеры, которые настаивали, что спасение принесли реальные страдания и смерть Иисуса. Однако для гностического автора эти церковные лидеры не просто заблуждались, но представляли собой посмешище.
Однако гностикам не пришлось смеяться последними. По целому ряду сложных социальных, культурных и исторических причин гностическая форма христианства в перспективе не сумела привлечь на свою сторону большинство обращенных. Ортодоксальные церковные авторы, такие, как Ириней Лионский, Ипполит Римский и Тертуллиан, в итоге оказались победителями. Названные ортодоксальные писатели подвергали гностиков нападкам за их вызывающие разногласия взгляды, основанные на спорных богословских верованиях: гностики, как заявляли ортодоксы, отделяли истинного Бога от его творения, человеческое тело от души, а Иисуса от Христа. Но в действительности мир был сотворен единым Богом, и он – место страдания не потому, что создан злым, но потому, что пал вследствие греха. Это случилось не по вине Бога. Этот единый Бог создал человеческое тело и душу, так что спасутся и тело, и душа. Истинный Бог послал в мир своего Сына, не просто в подобии человеческой плоти и не как временного обитателя человеческого тела. Как Бог был един, так и его Сын был един – тело и душа, плоть и дух, человек и божество.
Раннехристианские гетероортодоксии
К концу II столетия, вероятно, большинство христиан не принимало взглядов адопционистов, докетистов или гностиков. Все эти взгляды рассматривались большинством как богословские тупики – или, хуже, как богословские ереси, которые могли привести к вечному проклятию. Вместо этого большая часть христиан придерживалась взгляда, который стал – по крайней мере в следующем столетии – доминирующим во всем христианском мире: что Христос был совершенным человеком, который также был совершенным Богом, поскольку был одновременно человеком и Богом, но вместе с тем не двумя разными существами. Но как такое возможно? Если он был человеком, в каком смысле он был божеством? А если он был божеством, в каком смысле он был человеком? Этот богословский ребус и предстояло постичь и объяснить христианским мыслителям. В действительности это заняло у них очень много времени. Прежде чем остановиться на одном решении, христианские мыслители предлагали множество других, которые для своего времени могли казаться вполне уместными и удовлетворительными, но впоследствии отвергались как неуместные, неудовлетворительные и даже еретические. Этот твердо установленный факт – ирония судьбы христианской традиции: взгляды, которые одно время разделялись (или по крайней мере считались вполне приемлемыми) большинством, в итоге оказывались отвергнутыми; и по мере того как богословие двигалось вперед, становясь все более утонченным и запутанным, мнения, которые ранее разделяли практически все, осуждались как ереси. Мы уже наблюдали такого рода развитие на примере христологии возвышения, представляющей собой изначальную форму христианских верований. Ко II столетию христология возвышения уже широко осуждалась как еретическая10. Мнения более поздних авторитетов II столетия считались приемлемыми и даже доминирующими в свое время, но впоследствии и они вызывали подозрения и даже отвержение.
Поскольку эти более поздние мнения разделяли основной предмет заботы с ортодоксами – рассматривать Иисуса как человека и божество одновременно, и как одно существо, а не два – но, тем не менее, были признаны еретическими, я предложил для них новый термин, назвав их гетероортодоксиями (буквально, «другими ортодоксиями»). Ниже я рассмотрю два таких понимания, которые сыграли важную роль в формировании более поздней христологической мысли.
Первым из двух основных подходов был взгляд, которого, по-видимому, придерживалось большинство христиан к началу III века – включая самых видных лидеров христианской Церкви, епископов Рима (то есть, первых «пап»). Современные исследователи иногда именуют эту точку зрения модализмом.
Христиане того времени по большей части настаивали на том, чтобы придерживаться двух взглядов, которые поверхностно могут показаться (и казались окружающим) противоречащими друг другу. Одним из них был монотеизм. Есть только один Бог, а не два, как у Маркиона, и не целое царство божеств, как у гностиков. Бог один и только один. Но второй взгляд заключался в том, что Христос тоже был Богом. И не просто человеком, усыновленным Богом и возвышенным до равного ему статуса, как в (теперь считавшихся примитивными) христологических концепциях возвышения. Христос был предвечным божественным существом, которое по самой своей природе было, в некотором смысле слова, Богом. Но если Бог Отец есть Бог, и Христос – тоже Бог, то как получается, что они – не два разных Бога?
Модаяистская точка зрения
Модалистская христология объяснила это. Согласно модалистам, Бог был Богом и Христос был богом потому, что они представляли собой одну и ту же личность. Для тех, кто принимал такой подход, Бог представлялся существующим в нескольких модальностях, т. е. способах или видах бытия (отсюда модализм): как Отец, как Сын и как Дух. Все трое являются Богом, но Бог только один, поскольку они не отличаются друг от друга, но представляют собой одно и то же, только в различных способах существования. Позвольте объяснить по аналогии: я – разная личность в различных отношениях, хотя остаюсь при этом одним и тем же человеком. По отношению к моему отцу я – сын, по отношению к сестре – брат, а по отношению к дочери – отец. Таким образом, я – сын, брат и отец одновременно. Однако нас не трое, а лишь я один. То же и в случае с Богом. Он проявляется как Отец, Сын и Дух, оставаясь при этом единым.
Согласно Ипполиту, этого взгляда придерживался Каллист, один из епископов Рима, (епископ с 217 по 222 год н. э.): «Отец не является одним лицом, а Сын – другим, но что они оба одно и то же». Более того, «Лицо только одно, их не может быть два» (Ипполит, Опровержение, 7). Вывод для модалистов был прямым и очевидным: «Если мы исповедуем Христа Богом, то Он Сам и есть Отец – если, конечно, только Он Бог. Христос страдал, а так как Он же – Отец, то страдал Отец» (Ипполит, Против Поэта, 2). Или, как выражается Тертуллиан, «диавол говорит, что Сам Отец сошел в Деву, Сам от Нее родился, Сам пострадал, наконец, что Он Сам – Христос» (Против Праксея, I).11 Противники модалистской точки зрения иногда насмешливо называли ее сторонников «патрипассианистами» – то есть теми, кто считает, будто именно Отец (лат. pater) был тем, кто пострадал (лат. passus).12
Как легко предположить, сторонники этого взгляда могли апеллировать к Писанию в качестве источника своего вероучения. Так, в Ис 44:6 Бог заявляет: «Я первый и Я последний, и кроме Меня нет Бога». Сказано предельно ясно – в буквальном смысле слова нет никакого другого Бога, кроме Бога Ветхого Завета. Но в то же время апостол Павел в Рим 9:5 говорит о Христе, который «над всеми Бог, благословенный вовеки». Если есть только один Бог, и Христос есть Бог, то, значит, Христос и есть Бог Ветхого Завета. Бог Сын и Бог Отец – это один и тот же Бог, одна и та же личность, а не две разных.
Те, кто придерживались этой точки зрения, подвергали нападкам тех, кто считал, что Христос мог быть богом, но при этом существовать отдельно от Бога Отца. Как признавал Ипполит Римский, модалисты, возражавшие против его собственного взгляда – что Сын и Отец были двумя разными личностями, – «называли нас служителями двух богов» (<Опровержение, 6). Или, как пишет Тертуллиан, «они публично заявляют, что мы проповедуем двух и даже трех [Богов], а себя считают почитателями Единого Бога» (Против Праксея, 3).
Не удивительно, что модалистское понимание завоевало такую популярность. Ипполит не без досады замечает, что не только епископы Рима придерживались этого взгляда, но что он «вызвал сильнейшее смущение среди верующих по всему миру» (Опровержение, 1). Тертуллиан признает, что «большая часть верующих» с трудом принимала его собственный взгляд, предпочитая точку зрения модалистов (Против Праксея, 3).
Однако Ипполит и Тертуллиан отнюдь не были слабыми противниками. Напротив, они были яростными полемистами, направляя острие своей атаки не только на таких «очевидных» еретиков, как Маркион и гностики, но и на тех, кто внешне казался ортодоксальным, утверждая как человеческую, так и божественную сущность Христа, но, тем не менее, доводил логические выводы из своих позиций до такой точки, которая сама по себе порождала ересь. В результате этих разногласий Ипполит, один из лидеров Римской церкви, откололся вместе с группой единомышленников от более крупной общины и стал своего рода епископом сектантов. Истории он известен как первый антипапа. В этой роли он видел себя защитником ортодоксии и считал епископов, признаваемых большинством Римской церкви, еретиками.
