Главная задача сказания о детстве Иисуса — представить его всемогущим божеством с самого рождения. Причем Иисус выступает в нем не как кроткий, милосердный спаситель; подобно древним языческим божествам, Иисус в рассказе Фомы бывает и мстительным, и жестоким, и капризным. Это можно подтвердить несколькими эпизодами. Однажды в субботу маленький Иисус играл с другими детьми на берегу реки. Он сделал на берегу ямки, наполнил их водой и стал лепить из мокрой глины птичек. Один из иудеев, проходя мимо, рассердился на мальчика и воскликнул: «Зачем ты делаешь в субботу то, что не положено?» Тогда Иисус хлопнул в ладоши и закричал: «Летите!» И птицы полетели. На этом чудеса не закончились. Один из мальчиков разбрызгал прутом воду из ямок. Маленький Иисус в гневе сказал мальчику: «Ты высохнешь, как дерево, и не принесешь ни листьев, ни корня, ни плодов». И мальчик сразу высох. В другом эпизоде рассказывается, как Иисус шел по деревне, к нему подбежал мальчик и ударил его. Иисус сказал ему: «Ты не двинешься дальше». И мальчик упал мертвым. Родители погибших детей пошли жаловаться Иосифу. Когда же тот стал выговаривать сыну за содеянное, Иисус ответил: «Ради тебя я буду молчать, но они должны понести наказание». Те, кто жаловался на него, ослепли.
Своенравие и жестокость, согласно этому сказанию Фомы, Иисус проявлял и в годы учебы. Отец пригласил к нему учителя, который начал показывать ему буквы греческого алфавита. Но Иисус не хотел заниматься. Он упорно молчал и не желал отвечать на вопросы учителя. Наконец сам задал ему вопрос: «А что такое альфа (название первой буквы греческого алфавита. — И. С.)? Разъясни мне значение альфы, а я разъясню тебе значение беты (вторая буква греческого алфавита. — И. С.)». Учитель, рассердившись, ударил Иисуса по голове. Тогда Иисус проклял его, и учитель упал замертво. Конечно, все эти акты жестокости не вяжутся с образом спасителя человечества, провозгласившего: «Иго мое — благо, и бремя мое легко» (Мф. 11:30). Но для автора сказания о детстве жестокость богов казалась естественной и неизбежной: сколько греческих мифов повествовало о наказании богами людей, осмелившихся противоречить им или равнять себя с ними! Бывшие почитатели античных божеств, став христианами, перенесли их черты на образ Христа. Таков был противоречивый путь христианской религии; привлекая к себе все новых людей обещанием спасения с помощью милосердного Иисуса, отдавшего свою жизнь ради искупления грехов человечества, она впитывала в себя груз укоренившихся суеверий, представлений, привычек.
Правда, в дальнейшее повествование вводятся чудеса исцеления и воскрешения: Иисус воскресил мальчика, упавшего с крыши, когда родители последнего стали обвинять Иисуса в том, что это он столкнул их сына. Иисус заставил воскресшего ребенка свидетельствовать о своей невиновности. В этом евангелии рассказывается также о том, как Иисус исцелил соседа, поранившего себя топором, и спас своего брата Иакова, которого укусила змея. Когда другой учитель признал Иисуса исполненным благости и мудрости, мальчик сказал, что ради него будет воскрешен и тот первый учитель. Таким образом, сначала устрашив читателя, автор евангелия затем показывает возможность милости, чуда исцеления. Он внушает, что за каждым сверхъестественным деянием Иисуса — будь то возмездие или исцеление — скрывается цель, недоступная для понимания простого смертного: проклятие должно открыть путь к «высшей» истине, чтобы, как сказано в апокрифе, «слепые в сердце своем узрели».
Почти все чудеса исцеления совершаются публично. Дважды Иисус говорит исцеленным: «И помни обо мне» (добавление это отсутствует при описании подобных сцен в канонических евангелиях). Совершаемые Иисусом чудеса должны служить обращению неверующих, а призыв помнить о чуде и чудотворце является как бы скрытым предостережением «забывчивым».
В Евангелие детства включены также рассказы о чудесах, которые призваны были в наглядных образах раскрыть учение Иисуса или предвещать его будущие деяния. Так, Иисус посылает лететь двенадцать воробьев — символ двенадцати апостолов; посеяв в землю одно зерно, он собирает невиданный урожай — в этом виден образ Иисуса — сеятеля веры.
Таким способом автор евангелия подчеркивает связь всего, что происходило с Иисусом в детстве, с его дальнейшей жизнью. И читатели этого евангелия невольно должны были переносить свое восприятие Иисуса как всемогущего божества на того Иисуса, о котором рассказывалось в ранних евангелиях. Но на самом деле образ Иисуса в Евангелии детства существенно отличается от его образа в иудеохристианских и канонических писаниях. Характерно, что даже в тех эпизодах, где вводится словоупотребление из новозаветных текстов, автор Евангелия детства редактирует их, подгоняя под свою теологическую концепцию. К примеру, в Евангелии от Луки свидетели чудес называют Иисуса «великим пророком» (7:16); в Евангелии детства при аналогичных обстоятельствах люди, дивящиеся его чудесам, называют его ангелом или богом, но ни разу — пророком. Ко времени создания Евангелия детства образ Иисуса для христиан, особенно в грекоязычной среде, все больше и больше терял человеческие черты; понятие пророка для читателей, далеких от иудаизма, было лишено того смысла, которое оно имело для первых последователей палестинского мессии.
Евангелие детства было написано для людей, далеких от реальных условий жизни в Палестине; автор его вводит в повествование детали, понятные его читателям (обучение греческой азбуке, например), называет одного из мальчиков греческим именем. Эти детали должны были создать ощущение достоверности рассказа о детстве Иисуса, заключить совершаемые им чудеса в рамку обыденности, что порождало надежду у читателей Евангелия детства на такие же чудеса в реальной жизни.
Мистическое значение букв греческого алфавита, о котором говорит Иисус, наводит на мысль о влиянии в этой среде гностических трактатов. Составитель сказания мог читать эти трактаты и перенести в свое произведение представление о скрытом знании, доступном Иисусу, но не доступном простому смертному.
Не занимаясь с учителями, Иисус, согласно этому сказанию, проявлял тем не менее невероятную ученость. Когда ему было двенадцать лет, родители взяли его с собой в Иерусалим. Он не вернулся с ними домой, а отправился в храм и стал там разъяснять «учителям народа и старшинам» (у автора не было, по-видимому, вполне ясного представления, что это за «учителя и старшины») закон иудейской религии. В основе этого эпизода лежит рассказ из Евангелия от Луки о том, как двенадцатилетний Иисус отстал от родителей и они нашли его в храме сидящим среди учителей (никаких «старшин» там нет), слушающим их и отвечающим. По словам евангелиста, все дивились разуму и ответам его. Автор сказания о детстве сильно приукрасил этот рассказ: Иисус не слушает учителей и не беседует с ними, а поучает их. «Учителя народа и старшины» не просто дивятся «его разуму», а говорят пришедшей за Иисусом матери: «Такой славы, такой доблести и мудрости мы никогда не видели и никогда о ней не слышали!» Автора этого сказания не интересует вопрос о том, почему позже те же руководители иудеев будут испытывать к Иисусу злобу и ненависть. Как и многие другие создатели христианских писаний, он меньше всего думал о достоверности и логической последовательности своего рассказа. Просто это предание отвечало его представлению об образе Иисуса, и он стремился внушить данное представление другим верующим.
Фантастическими рассказами, подобными приведенным, наполнено все сказание о детстве. У героя этого рассказа нет ничего общего с пророком эбионитов. Трудно представить себе, чтобы мстительный божок, став взрослым, добровольно пошел на мученическую смерть ради спасения человечества. Сказание Фомы о детстве Иисуса представляет собой своеобразную смесь народных преданий, сказочных мотивов с вульгаризованным учением гностиков об истинном знании, которое логос помогает открыть людям и которому нельзя научиться обычным путем. Но как перевернута в этом произведении философия гностиков! Непостижимость Иисуса, присущее ему «истинное знание» делают его грозным божеством и снова вносят в сердца людей страх и неуверенность, от которых стремился освободить своих единомышленников автор Евангелия Истины.
Первые христиане мало внимания уделяли матери Иисуса — Марии. Эбиониты, учившие, что святой дух снизошел на человека Иисуса во время крещения, считали его мать обыкновенной женщиной, женой плотника Иосифа. В писаниях гностиков имя Мария упоминается довольно часто, но, как правило, речь идет об ученице Иисуса — Марии Магдалине. Мария — мать Иисуса сама по себе существенного значения в их учениях не имела. У гностиков существовала версия рождения Христа, по которой сам Иисус-логос явился к ней в виде архангела Гавриила. В Евангелии Филиппа обыгрывается тот факт, что мать Иисуса, его сестра и Мария Магдалина носили одно и то же имя: «Ибо Мария — его мать, его сестра и его спутница». Здесь Филипп рассматривает это совпадение как выражение гностической идеи о единстве во множестве. Биография Марии, ее земная жизнь гностиков не интересовала.
