Владимир Попов - Стопы благовестника

Рядом с Василием Гурьевичем безучастно сидел сонный городовой, который спозаранку привел его в участок. Чуть позже в полицию доставили Амирханьянца, Воронина тоже усердно искали, но он куда-то отлучился из дома. Огласив указ высших властей, пристав сразу же приказал отправить Павлова и Амирханьянца в тюрьму.
Ловкие надзиратели, бесцеремонно раздев новоприбывших, облачили их в грубую арестантскую одежду. Втолкнув в камеру, им указали на голые нары из больших неструганых досок.

Обитатели камеры из коренного населения молчали, но к беседам о Христе прислушивались с почтением.
Наступающая ночь не предвещала отдыха. Жесткое ложе было сущей пыткой. Вместо подушек пришлось класть под голову башмаки. Столь суровое заточение продолжалось недолго, всего два дня. По ходатайству друзей, Павлова и Амирханьянца переместили в помещение, где условия были немного лучше. Почти ежедневно арестанты могли радоваться свиданию с родственниками и знакомыми. Дополнительные прошения, поданные влиятельными лицами властям, позволили через десять дней освободить Павлова и Амирханьянца из тюрьмы. В далекую ссылку предстояло ехать за свой счет под непосредственным полицейским присмотром.
Дождливой весной 1887 года площадь перед домом, где собирались баптисты, быстро заполнялась народом. Павлов, Воронин и Амирханьянц, облокотившись на повозку, стояли у парадного входа. Неподалеку, косясь на толпу, прохаживался угрюмый полицейский. Отыскав глазами знакомые лица, братья кротко улыбались и махали руками.

Вслед за повозкой тронулись провожающие. Их было так много, что вереница растянулась по всей улице. Требуя прибавить ходу, полицейский толкал извозчика в бок до тех пор, пока тифлисцы не скрылись из виду провожающих. За городом повозку все-таки догнали несколько фаэтонов с друзьями. Ссыльные еле-еле уговорили полицейского остановиться для последнего прощания. Прощались по апостольскому обычаю. Упав на колени, братья в слезных молитвах просили Бога благословить их путь в неведомые земли.
От сильного холода на горных дорогах заболел лихорадкой и воспалением глаз малолетний ребенок Павлова. Сделать остановку было невозможно, и родители, опасаясь за жизнь ребенка, лечили его, как могли. Кое-какую помощь оказали владикавказские братья. Они сумели встретить ссыльных за пределами города.
От Владикавказа до Ростова добирались железнодорожным транспортом, оттуда пароходом по Дону до Калача. Выехав поездом к Волге, снова пересели на пароход и достигли Самары. В Оренбург прибыли по железной дороге в конце апреля.
Оренбург, а его окрестности и степи за рекой Урал в особенности, были населены тюркскими племенами киргизов/ Огромные табуны киргизских лошадей пасутся в степях круглый год. Зимой они разгребают ногами снег и едят сухую траву. Морозы после оттепели действуют на животных губительно. Невозможность достать корм из под ледяного панциря приводит к неисчислимым потерям породистых скакунов.
Летом на базарах снуют проворные киргизские повозки с продавцами кумыса. Целебный напиток интересует многих, но не каждый европеец решается отведать его. Дело в том, что киргизы хранят кумыс в турсуках, специальных мешках, сделанных из лошадиного меха волосами внутрь. Чувство брезгливости удается преодолеть только смельчакам и местным жителям. Люди, страдающие чахоткой, обходят базарных торговцев и пьют кумыс в лечебницах, где условия его приготовления соответствуют гигиеническим нормам.
С азиатским и восточным бытом Оренбургские новоселы сталкивались и в Тифлисе, но здесь на каждом шагу они наблюдали новые обычаи и традиции. Интересно было видеть, как на медлительных верблюдах не только перевозили тяжести, но и пахали и молотили, как на лошадях. Привыкшие к оседлой жизни киргизы строят около города глиняные хижины, сеют пшеницу и просо. Киргизы-кочевники находят себе прибежище прямо в степи, наскоро устраивая круглые войлочные кибитки. И киргизы, и татары исповедуют мусульманскую веру. Однако татары считают киргизов не истинными последователями ислама за то, что киргизские женщины ходят с открытым лицом, да и к многоженству у киргизов нет тяготения. Забота русского правительства о благе этих народов выражалась только в открытии нескольких школ, где киргизы изучают все предметы на русском языке. Киргизы с образованием практически не могут жить среди своих кочующих соплеменников и работают чиновниками в русских учреждениях. Не проникаясь глубоко магометанством, основное население пребывает в полном невежестве в вопросах веры.
"Если бы правительство позволило мне проповедовать Евангелие эти людям, — размышлял Павлов, знакомясь с окружающей жизнью. — Свет Христа устранял бы темное невежество, но государственный закон гласит, что миссия между инородцами — это привилегия православной церкви. Фанатичные мусульмане не послушают и православных миссионеров. Они ни за что не смирятся с иконопочитанием, иконы они считают идолами и православных называют идолопоклонниками".
О приезде ссыльных баптистов в Оренбург услышали молокане, живущие в селении Гумбет. Они явились на беседу большой группой и целый день толковали о важнейших принципах христианского учения. Двое молокан пришли к убеждению, что водное крещение есть воля Божия.
Амирханьянц часто встречался с магометанскими муллами. Муллы легко и заинтересованно поддерживали разговор на ветхозаветные темы, так как Ветхий Завет входит в состав Корана и многие библейские события им хорошо знакомы. Стоило только Амирханьянцу перейти к личности Христа, к Евангелию, в глазах мулл сразу появлялась настороженность. Они неопределенно качали головой и скороговоркой произносили: "Исса ваш пророк, наш Магомет"…
Кроме христианской просветительской работы Амирханьянц взял на себя большой научно-просветительский труд. Он переводил Библию на турецко-адербейфлянское наречие, желая дать Писание кавказским татарам. Павлов же занимался земледелием, а свободное время отдавал семье. К концу ссылки Воронин и Павлов распрощались с Амирханьянцем. Он получил разрешение посетить конгресс ученых-востоковедов в Копенгагене.
7 февраля 1891 года завершился срок Оренбургского жития Павлова, но сразу отправиться на родину он не смог, денежных средств не хватило бы до Тифлиса, да и жена сильно занемогла после тяжелых родов. Все деньги ушли на лечение, благо еще, что хозяин-еврей оказался добросердечным человеком. Не требуя платы за жилье, он иногда давал ссыльным квартирантам деньги взаймы. В октябре предыдущего года Василий Гурьевич получил из церковной кассы двести рублей на путевые расходы, но вся эта сумма пошла только на покрытие долгов. Здоровье жены к весне улучшилось, она стала кое-что делать по хозяйству. До ее выздоровления почти все домашние дела лежали на плечах Василия Гурьевича. Изредка приходили друзья из молоканской общины помочь Павлову в бытовых затруднениях.
Наступил наконец день, когда обрадованный Василий Гурьевич сообщил жене, что получено жалование от Онкена и теперь они могут тронуться в путь. Денег, правда, хватит только до Ростова, но там они займут у местных братьев. В Воронеже семейству Павловых пришлось сделать вынужденную остановку из-за болезни грудного ребенка Миши. Врач нашел у него лихорадку. Как только здоровье малыша поправилось, они поехали дальше.
Турецкая гостиница в Ростове, где разместились Павловы, располагалась напротив собора. Это место было выбрано не случайно, так как здесь обычно останавливались баптисты и молокане. Надежда не обманула постояльцев. Прямо в дверях гостиницы Павловы столкнулись с Анной Яковлевной Мазаевой. Радостно поприветствовав путников, она тут же отвела Василия Гурьевича к Дею Ивановичу. Мазаев долго расспрашивал Павлова обо всех мытарствах. Василий Гурьевич сдержанно и кратко отвечал на вопросы, попутно намекая на то, что некоторые переживания не коснулись бы его, окажись среди братского союза больше ревности к делам благотворения.