Некритическое отношение к войне и к причинам ее возникновения оказало серьезное воздействие на события последующих лет. Во-первых, надежды президента Вудро Вильсона на подписание договора, в котором учитывались бы интересы побежденных, дабы избежать повторения конфликта, развеялись из-за амбиций одержавших победу союзников и отсутствия поддержки у себя дома. Во-вторых, его видение Лиги Наций как форума для разрешения всех возникающих международных конфликтов почти не встретило понимания в его собственной стране, находившейся в плену военной риторики, и Соединенные Штаты так и не вступили в Лигу Наций. К этому времени многие церковные деятели начали отказываться от предрассудков времен войны, но видели, что призыв к любви и взаимопониманию не встречает такого широкого отклика, как раздававшиеся ранее призывы к ненависти и предубежденности.
Отчасти в результате войны Соединенные Штаты в очередной раз вступили в период изоляционизма, страха перед всем иностранным и подавления инакомыслия. В 20-х годах ку-клукс-клан переживал возрождение и беспрецедентный рост своих рядов как на Юге, так и на Севере и включал в число злейших врагов американского христианства и демократии не только чернокожих, но также католиков и евреев. Это движение поддерживало немало религиозных лидеров и церквей. То было время "красной опасности", первой из серии охот на радикалов, коммунистов и подрывных элементов, происходивших в Соединенных Штатах в XX веке. Многие церкви подливали масла в огонь и извлекали из всего этого пользу, представляя себя и христианскую веру передовой линией обороны против красной опасности. Известный проповедник Билли Санди заявил, что депортация "радикалов" – слишком мягкое для них наказание и что она была бы дорогостоящим предприятием для страны. Вместо этого, предложил он, их надо выстроить в ряд и расстрелять.
Некоторые христиане, принадлежавшие в основном к традиционным церквам, создавали комитеты и проводили кампании для противодействия этим тенденциям. Такие комитеты нередко добивались поддержки со стороны конфессионального руководства. В результате возникла ситуация, характерная для многих традиционных церквей на протяжении нескольких десятилетий: раскол по богословским и политическим вопросам между национальным руководством, придерживавшимся либеральных тенденций, и значительной частью рядовых членов церквей, считавших, что конфессиональные лидеры неправильно выражают их позицию.
В послевоенный период конфликт между либералами и фундаменталистами еще больше обострился. Именно в это время состоялся знаменитый "обезьяний процесс", символизировавший апогей усилий фундаменталистов, добивавшихся запрета на преподавание теории эволюции в государственных школах. Отношение к фундаментализму способствовало разделению почти всех конфессий, особенно по части непогрешимости Писания, ставшей к тому времени отличительным признаком фундаменталистской ортодоксии. Позднее эти разногласия привели к открытым расколам. Например, в результате деятельности среди северных пресвитериан преподавателя Принстонской семинарии Грешема Мейчена, видного сторонника фундаментализма, была создана новая семинария, отделившаяся от уже существовавшей, а затем, в 1936 году, образовалась Ортодоксальная пресвитерианская церковь.
Но в 20-х годах почти все протестанты были едины в одном: в необходимости запретить продажу алкогольных напитков. Эта инициатива очень быстро получила поддержку со стороны как либералов (видевших в ней практическое воплощение социального Евангелия), так и консерваторов (рассматривавших ее как попытку вернуться к былым временам, когда страна, как считалось, была чище). Многие связывали пьянство со всеми пороками, которые, по их утверждению, принесла иммиграция евреев и католиков, выражая то же самое предубеждение против иностранцев, евреев и католиков, которое служило движущей силой для роста ку-клукс-клана. Сначала кампания привела к изменению законодательства в нескольких штатах, а затем и федеральной Конституции. В 1919 году восемнадцатая поправка сделала запрещение продажи спиртных напитков законом страны, действовавшим в течение более десяти лет.
Но закон легче принять, чем провести в жизнь. Бизнесмены, гангстеры и пьющее население разными путями и общими усилиями нарушали закон. К пьянству добавилась коррупция, которой способствовала подпольная торговля, ставшая чрезвычайно прибыльным делом. Ко времени, когда закон отменили, выражение "мораль законом не изменишь" стало частью американского фольклора. Этот принцип, популярный сначала среди либералов, отказавшихся от антиалкогольного идеала, впоследствии восприняли консерваторы, противившиеся принятию закона, направленного против расовой сегрегации.
В течение всего этого периода Первой мировой войны и последовавшего за ней десятилетия в Америке царили настроения больших надежд. С этой далекой земли война и ее ужасы казались туманными воспоминаниями. В Соединенных Штатах на повестке дня все еще стоял прогресс. В церквах и на кафедрах очень мало слышали о развивавшемся в Европе новом богословском направлении, отказавшемся от оптимизма предшествующих поколений. А то немногое, что слышали, казалось чуждым, относящимся к миру, далекому от радужных надежд "земли свободных и родины смелых". Затем наступил крах.
Депрессия и мировая война
24 октября 1929 года нью-йоркскую фондовую биржу охватила паника. С краткими перерывами, когда курс стабилизировался, акции продолжали падать до середины 1930 года. К тому времени большая часть западного мира впала в экономическую депрессию. В Соединенных Штатах работу потеряла четверть трудоспособного населения. В Великобритании и других странах существовали системы социального обеспечения и пособий по безработице. В Соединенных же Штатах страх перед социализмом не позволил принять такие меры, поэтому безработные оказались предоставленными самим себе и были вынуждены обращаться за благотворительной помощью к родственникам, друзьям или церквам. Бесплатные столовые и очереди безработных в них стали обычным зрелищем во всех крупных и во многих небольших городах. Число востребованных вкладов в банках, банкротств и просроченных платежей достигло рекордного уровня.
Поначалу страна отнеслась к Великой депрессии с оптимизмом, характерным для предшествующих десятилетий. Президент Гувер и его кабинет отрицали, что в стране кризис, в течение нескольких месяцев после обвала рынка. Признав наконец, что депрессия все-таки наступила, они заявили, что американская экономика достаточно сильна, чтобы справиться с ней, и что свободное действие рыночных отношений – лучший способ оздоровления экономики. Сам президент был сострадательным человеком, тяжело переживавшим тяготы безработных, однако в его окружении были люди, которые радовались всему этому в надежде, что депрессия подорвет профсоюзное движение. Когда правительство наконец вмешалось, чтобы предотвратить дальнейшие банкротства в промышленности и торговле, комик Уилл Роджерс пошутил, что деньги дали тем, кто наверху, в надежде, что они "тонкой струйкой потекут вниз к нуждающимся".
Все это положило конец оптимизму предшествующего десятилетия. Историки утверждают, что депрессия, поразившая Соединенные Ш тэты в конце XIX века, носила гораздо более серьезный характер, однако к Великой депрессии 30-х годов американцы были менее готовы психологически. В один миг развеялись мечты целого поколения, доселе никогда не знавшего нужды и жившего с убеждением, что жизнь будет неуклонно улучшаться. Но когда речь зашла просто о выживании, поверхностные представления о розовом будущем стали казаться нереальными.
Именно в это время в Соединенных Штатах начали распространяться менее оптимистические богословские концепции. Работа Карла Барта "Слово Бога и слово человека", опубликованная на английском языке незадолго до краха на бирже, начала приобретать смысл и для американцев, на которых Великая депрессия произвела такое же впечатление, как и Первая мировая война на Барта и на его поколение. На первый план выступили богословские взгляды братьев Рейнхольда (1892-1970) и Ричарда (1894-1962) Нибуров. В 1929 году Ричард Нибур опубликовал работу "Социальные истоки деноминационализма", в которой утверждал, что деноминационализм в Соединенных Штатах – не что иное, как приспособление Благой Вести к различным расовым и социально-экономическим слоям населения и что тем самым он знаменует "преобладание в церкви классовых интересов и стремления к самосохранению над этическим учением Евангелия"{27}. Его вывод, кажущийся еще более горьким в свете приближения самой страшной войны за всю историю, заключался в том, что "христианство, уступающее лидерство националистическим и экономическим силам общества, не может предложить никакой надежды разделенному миру"{28}. В 1937 году в книге "Царство Божье в Америке" он подверг еще большему осуждению такую религию, заявив, что, по ее учению, "Бог без выражения гнева приводит людей без греха в царство без суда над ними просто благодаря их поклонению Христу без креста"{29}.
