Вячеслав Глазычев - Глубинная Россия: 2000 - 2002

В очередной раз Россия предстала перед миром и собственными обитателями как обширное белое пятно на карте. То, что за последние годы происходило в Москве и отчасти в Петербурге, у всех на слуху, однако о малых городах и поселках недурно осведомлены только их жители. Все прочие узнают обычно лишь об очередных сезонных неприятностях, временами перерастающих в катастрофы. Созданный телевидением и газетами образ уныния и запустения во многом довлеет над общественным сознанием. Серия экспедиций, организованных Центром стратегических исследований Приволжского федерального округа в 2000–2002 гг. под руководством автора книги, признанного специалиста по организации и развитию городской среды, профессора Московского архитектурного института и консультанта Комиссии по пространственному развитию Приволжского федерального округа, серия проектных семинаров, проведенных им в регионах округа, во многом меняют представления о российской глубинке. Мозаичная картина образа жизни и качества среды обитания на территории, где в 15 субъектах федерации проживают 32 миллиона человек, оказывается куда более пестрой, а перепады между соседними поселениями куда более резкими, чем кто-либо предполагал.

В ходе работы наблюдение бытовых деталей — от цены билета на дискотеку до состояния городских кладбищ — перемежалось с множеством интервью и анализом доступной информации, вместе складываясь в пёстрый ковер впечатлений. Главный интерес исследователя состоял в уяснении наличия или отсутствия различий между поселениями, расположенными близ границ субъектов федерации, так что от результатов не следует ожидать ни полноты, ни равномерности охвата территорий. Неточности в такого рода работе, к сожалению, неизбежны, но, во всяком случае, накопленного материала достаточно для того, чтобы разрушить миф о сонности провинции, о повсеместном упадке хозяйства и нравов.

Основное содержание строится по параллельной схеме. «Левая» книга — это предъявление собранных сведений о городах и поселках, расставленных в алфавитном порядке. «Правая» книга — размышления о городе как носителе культуры и о судьбе российского города в особенности. Обобщение наблюдений над двумя сотнями городов и поселков на протяжении двух экспедиционных сезонов замыкает эмпирический массив книги. Ключевым оказывается неожиданный для многих вывод: не только муниципальное начало с чрезвычайным трудом пробивает себе дорогу в городах, но и роль лидеров гражданского общества чаще всего перехвачена администрациями, втянувшими в себя немало наиболее активных жителей. Заключением для текста стал комментарий к очеркам Афанасия Фета. Десять лет после первой «перестройки», вызванной реформами 1860–1870 гг., взывают к тому чтобы установить немало соответствий между ними и десятилетием после перестройки 1980-х годов. При всех цивилизационных отличиях психологические рисунки обнаруживают явственное подобие.

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

Как всякий сугубо московский человек, я открывал для себя страну частицами и в разные времена. Сначала ближнее Подмосковье — по направлениям железных дорог, где были разбросаны дачи знакомых. Сейчас трудно вообразить, что в первые послевоенные годы Лианозово было ещё дачным поселком, Валентиновка могла казаться дальним местом, а Внуково или Абрамцево вообще находились уже где-то за горизонтом. Обычные маршруты вели на Юг, так что все, что между Москвой и Сочи, было только пейзажем из вагонного окна. Иногда при виде внезапно открывшегося, всхолмленного ландшафта, где между перелесками в отдалении виднелся неведомый городок, возникало острое желание заглянуть туда, но поезд убегал дальше, и желание тихо пропадало.

Под флагом студенческой практики случилось первое обнаружение жизни на селе, шоковое по силе. Сразу после зачисления в архитектурный институт мы были отправлены куда-то в Калужскую губернию, где возили на утомленных клячах мокрый картофель в хранилища, где эти корнеплоды должны были непременно сгнить к следующему лету. На бревенчатой стене избы, где мы спали на полу вповалку, висели две картинки: царское семейство из «Нивы» и портрет Георгия Максимилиановича Маленкова из «Огонька». Как раз вышло первое послабление крестьянству, колхозникам выдали паспорта, так что Маленков был вполне уместен, но было непонятно, как уцелело контрреволюционное изображение. Впрочем, людей в деревне было явно маловато. За шатким плетнем пространство условной улицы было залито жидкой глиной цвета какао, с дымчатыми разводами. Как там жили люди, было решительно непонятно.

После третьего курса мы строили кирпичные коттеджи в Ельнинском районе Смоленской области. Строили на краю огромного льняного поля над речкой, которая этим нашим строительством была обречена на погибель. Лен был низкорослый, пригодный исключительно на масло, но маслобойка в Ельне не работала. Найти металл для оконных перемычек было невозможно, но мы обнаружили выход, распилив рельсы узкоколейки, оставшейся после немцев. Год был 1960-ый, от начала «оттепели» четвёртый, и тем более странно было обнаружить там такую глубокую нищету, какой москвич, снабжавшийся по т. н. первой категории, представить себе не мог. На местных огородах не было ничего, кроме картошки и лука — даже свеклу удавалось обнаружить с большим трудом. Впрочем, молоком с колхозной фермы нас снабжали изрядно, и хлеб тоже был. Наличных денег у колхозников не было, так как рассчитывались с ними исключительно «палочками» в ведомости, однако же налоги казне следовало выплачивать рублями. Наши мизерные стипендии в этих местах казались огромными деньгами, и бидон самогона с нашим приездом подорожал на местном рынке в два раза. Как раз минуло полгода с того момента, когда в рамках упорной реализации идеи агрогородов, обложили налогом каждую яблоню, так что плодовым садам России пришел конец — яблоневые стволы валялись у плетней повсюду.

Через год пожил неделю у няни своего младенчества в Тульской области, рядом с Новомосковском. Няня считалась инвалидом (справка об инвалидности обходилась недешево), в колхозе не работала и потому все время проводила на огороде и с птицей. Ее муж сумел занять выгодную позицию возчика, что давало толику личной свободы и возможность использовать подводу для собственных нужд и в качестве ценной услуги. Это было тем более важно, что самовольно косить траву было запрещено даже на лесных полянах: создание агрогородов решили начать с изничтожения скотины на подворьях, так что косили по ночам, и главным делом было вывезти свежее сено до наступления утра.

Наконец-то моим «буржуям» удалось осуществить давнюю мечту о мотоцикле с коляской. Во-первых, надо было накопить для этого денег, что предполагало немалый объем продажи на рынке. Во-вторых, следовало попасть в список очередников, ибо в свободной продаже серьёзных мотоциклов не было. В-третьих, законное место в этом списке надлежало оправдать обязательными поставками шерсти, яиц и сливочного масла. Яиц в хозяйстве хватало с избытком, шерсть тоже была, но вот масло пришлось покупать в соседней области в магазине (в дурном сне не придумаешь, что тогда творилось со статистикой сельскохозяйственного производства!). Как раз той осенью в булочных Москвы вместо привычного хлеба стали торговать чем-то зеленоватым, с добавкой гороха, немедленно пересыхавшим и малосъедобным. К зиме подошли транспорты с американским зерном (о чем ходили только глухие слухи), и хлеб появился снова.

Я не принимаю в расчет туристические поездки по городам, поскольку не было ни оснований, ни возможности выйти за рамки более ли менее серьёзного знакомства с памятниками архитектуры и музеями. Жизнь людей оставалась за этими рамками, а так как газетные статьи никто всерьёзне воспринимал, телевизора у меня вообще не было за полной бессмысленностью этого прибора, то я гораздо лучше знал перипетии распада американского фермерского хозяйства или новые способы уничтожения джунглей Амазонки, чем жизнь российской глубинки. Когда стала появляться «деревенская» проза, она, разумеется, прочитывалась разом с другими публикациями в «Новом Мире», но при всей ее эмоциональной напряженности эта проза была мало информативна. Как-то журнал «Литературное обозрение» заказал мне материал о городской теме в советской литературе. Взявшись за дело с азартом и пересмотрев сплошь «толстые» журналы, я быстро обнаружил, что, строго говоря, городские сюжеты завершились в довоенное время, когда в моде была индустриализация, тогда как за два десятилетия между 1964 и 1984 годами мне удалось обнаружить только две повести, действие которых развертывалось в городе. До появления хлестких очерков Стреляного и Черниченко в эпоху ранней Перестройки источников дельной информации не было вообще, что как-то можно было компенсировать только одним — внимательным чтением многотомной «России» под редакцией В.П. Семенова и выпусков губернских краеведческих обществ.