второй половине сумма страданий была-бы более суммы наслаждений. Правда даже такой расчет ни совсем верен, потому что из двадцати одного года мы должны вычесть пять-восемь лет бессознательной или малосознательной жизни; как бы в награду за то, что в лучшие годы жизни мы не можем сознавать нашего счастия, природа нередко „награждает“ нас под старость ослаблением психических сил, почему мы не можем сознавать вполне наших страданий. Такой расчет обыкновенно делают оптимисты по натуре; принято утешать себя, что молодость самый счастливый период жизни, затем наступает период сносного существования; старость в глазах большинства является как бы расплатой за избыток блаженства в молодости и старики очень часто именно утешают себя тем, что они „пожили“ в молодости 43.
Я не знаю ничего наивнее, неосновательнее и даже просто нелепее этого наиболее распространенного, можно сказать, общепринятого мнения; по знаю, чем объяснить, что столь по существу неверный расчет громадному большинству кажется правильным; есть-ли это невольный самообман людей, желающих себя чем нибудь утешить, или происходит он оттого, что, как это давно известно, мы меньше всего обращаем внимания на самые важные, самые крупные явления. Такой расчет был бы верен, если-бы земной шар был устроен специально для блаженства человечества, а ведь еще недавно люди именно думали, что мир создан только для них и потому еще и теперь большинство не хочет ясно сознать, что люди должны вести с природою самую упорную борьбу. В настоящее время на земном шаре не имеется в достаточном количестве всего того, что безусловно необходимо для нашего существования т. е. материалов для защиты от холода и жара и пищевых веществ.
Другой вопрос, будет ли в будущем достаточно того, что необходимо для людей. Я сомневаюсь, что это когда нибудь будет, но теперь положительно для людей не хватает очень, очень многого. Для добывания пищи и материалов для жилища и платья человечество должно работать свыше своих сил, то-есть убивать себя и, наконец, наша жизнь сокращается болезнями; не говорю уже о том, что только в Европе хищные животные не уничтожают людей. Обо всем этом почему-то забывается, а между тем лишь самое ничтожное меньшинство не страдает от лишений, работы, болезней. Трудно даже себе представить все значение этих неблагоприятных для нашего существования условий, а именно эти то уменьшающие нашу жизнь условия и причиняют те страдания, которые на много превышают сумму наслаждений, обусловленных жизнью.
Жизнь человечества постоянно уменьшается этими условиями, потому что на земле нет того, что необходимо для жизни всего человечества; очевидно, громаднейшее большинство должно умирать, то-есть страдать. В самом деле, если-бы все родившиеся доживали до глубокой старости, то на земле давно не хватало бы места для всех, а между тем вышеприведенный расчет был бы верен только тогда, когда все родившиеся доживали бы до глубокой старости; следовательно всякое страдание сверх суммы страданий в этом расчете обусловливает бесспорное превышение суммы страданий над суммою наслаждений, а очевидно, что все на земле устроено так, что убивает людей, то-есть увеличивает их страдания.
Нищета — иначе я не могу назвать недостаток в самом необходимом — непосильный, вредный для здоровых труд и болезни убивают столько миллионов людей, причиняют столько страданий человечеству, что до сих пор ни одному гению не было по силам нарисовать картину страданий человечества. Самые высокие и благородные умы обращали внимание на сравнительно мелкие, ничтожные причины человеческих страданий напр. на дурное государственное устройство, несовершенство нравственных воззрений и т. п. и упускали из виду, что громадное большинство человечества обречено на медленную смерть от нищеты, непосильной работы и болезней. Наш ум не может хотя бы приблизительно определить бесконечную величину человеческих страданий вследствие названных причин; мы только можем утверждать, что изменить эту величину мы не можем, что человечество должно страдать вследствие этих причин, влиять на которые мы бессильны. Не трудно доказать справедливость всего вышесказанного.
Бесспорно, что культурные народы заняли лучшие, то-есть наиболее удобные для нашего существования страны; на крайнем севере, также как и под тропиками, условия еще хуже, чем в цивилизованных странах. Мы не имеем хотя бы приблизительных сведений о смертности нецивилизованных народов, но довольно точные данные о продолжительности жизни в наиболее культурных государствах по истине ужасны. В Пруссии средний возраст только 25,17 лет 44; следовательно неблагоприятные условия сокращают нашу жизнь почти в четыре раза. Ведь если-бы нищета, труд и болезни не убивали нас и наших предков, то средний возраст умерших был бы 100 лет 45, потому что наш организм устроен так, что если неблагоприятные условия не подавляют жизни, то он должен существовать, то-есть бороться с процессами разрушения в самом себе, по крайней мере сто лет. Cabanis, не смотря на весь свой ум, до такой степени не понимал значения всех этих условий, что называл смерть c’est le soir d’un beau jour; смерть в глубокой старости по его мнению так прекрасна, что только ошибки ума и чувствительности могут помешать de gouter la mort comme un doux sommeil 46. Чтобы оценить, как глубоко ошибался Cabanis, нужно только посмотреть на таблицы смертности и мы увидим, что для громадной части человечества, вечер наступает на рассвете самого пасмурного дня, а умирать в старости, когда, по словам Cabanis, легко оценить прелести смерти, приходится ничтожному меньшинству. Из 100,000 родившихся до восьмидесяти лет доживают лишь 569, до сорока лет доживают менее половины, а именно 48157. Следовательно мы живем в таких неблагоприятных условиях, что только один из ста умирает естественной смертью; остальные даже в Пруссии умирают от неблагоприятных для жизни условий; эти условия, усиливая, увеличивая процессы разрушения в их организме, увеличивают сумму страданий преждевременно убитых.
Одно из наиболее ложных воззрений громадного большинства состоит в том, что нас убивают болезни; я напротив думаю, что болезни самый слабый враг человечества.
Я вполне понимаю, что мы не имеем никаких данных для определения значения болезней в сокращении пашей жизни; не менее ясно сознаю, как трудно изменить общепринятое мнение по этому поводу, но я утверждаю, что громадное большинство умирает не от болезней, а только во время болезни 47; люди умирают от нищеты и непосильной работы. Я знаю, что защищаемая мною мысль не войдет сейчас в общее сознание, но надеюсь дожить до того времени, когда эта мысль будет развита в сочинениях известных ученых и будет признана истиной.
За исключением тяжких травматических повреждений и некоторых заразных болезней (например собачье бешенство) ни одна болезнь не может убить совершенно здорового человека. Всякий врач видел тифозных, работающих как здоровые,
