Безусловно, такого рода программы требуют огромной концентрации материальных, финансовых и человеческих ресурсов. Последние в достаточной степени имеются в нашей стране. В достаточной степени имеются и природные ресурсы, а также некоторые резервы производственных мощностей. Главной проблемой становятся финансовые вопросы, вопросы, связанные с «вливанием» в экономику ликвидных ресурсов, которые позволят соединить в рамках единого воспроизводственного процесса имеющуюся рабочую силу, частично имеющиеся сырьевые ресурсы и оборудование при импорте ряда недостающих видов из развитых государств.
Каким образом могут быть найдены источники для финансирования такого рода проектов, если в предшествующих лекциях мы постарались доказать, что ни внутренних источников дополнительных свободных ликвидных ресурсов, ни источников, связанных с экспортом капитала из развитых стран, наша страна не имеет?
Во-первых, в качестве такого источника могут быть использованы потоки капитала, которые сегодня экспортируются развивающимися странами в экономику развитых стран. Переориентация многих десятков миллиардов долларов (ежегодно идущих сегодня из развивающихся стран в развитые государства) на развитие современных постиндустриальных технологий в рамках единых общемировых проектов, базирующихся на потенциале экс-МСС — такая модель является тенденцией, реалистичной во всех отношениях, за исключением политического и военно-стратегического.
Во-вторых, весьма прогрессивной могла бы стать переориентация инвестиций, которые сегодня осуществляются в рамках развитых стран транснациональными корпорациями и другими институтами с целью сохранения научно-технологической монополии, в противоположную сторону: создания открытых для мирового сообщества программ, позволяющих использовать достижения современного научно-технического прогресса. Безусловно, в этом случае встает главная проблема: такого рода деятельность будет осуществляться вопреки стратегическим и тактическим интересам основных «хозяев» современного мирового рынка как на микроуровне (вопреки интересам транснациональных корпораций, стремящихся сохранить монополию на высокие технологии), так и на макроуровне (вопреки интересам Международного валютного фонда и других бюрократических институтов, концентрирующих макроэкономическую власть в современном мире, поскольку последние стремятся к сохранению своей финансовой, политической и бюрократической монополии). И та, и другая монополия будут разрушены при условии развития крупномасштабных общемировых долгосрочных программ, позволяющих использовать финансовые ресурсы развивающихся стран, относительно дешевую рабочую силу и высокий научно-технический потенциал стран бывшего «социалистического лагеря» и опыт развитых государств.
Прежде чем ответить на очевидный вопрос — реальна ли предложенная выше стратегическая альтернатива процессу, который был обозначен словом «thirdworldisation», подчеркнем: она предполагает использование потенциала не только высоких технологий, но и таких, казалось бы, не значимых для экономической жизни сфер, как культура, образование, рекреация, производство экологически чистой продукции и т. п. Они являются постиндустриальными по своему типу и требуют относительно (по сравнению с высокими технологиями) меньших материальных и финансовых вложений. Отдача же от развития этих сфер может быть не меньшей, а пожалуй что и большей, даже в чисто экономической плоскости. Так, по расчетам одного из крупнейших отечественных экономистов, Струмилина, произведенным им более полувека назад, инвестиции в сферу образования являются наиболее эффективными даже с чисто экономической точки зрения. Напомним также о том, что инвестиции Южной Кореи в сферу образования, осуществленные ею на протяжении 60–80-х годов, позволили (в числе прочих факторов) этой стране превратиться в одного из самых мощных «азиатских тигров», конкурирующих во многом на равных с промышленно развитыми государствами.
* * *
Завершая характеристику общей стратегии включения стран с трансформационной экономикой в мировое сообщество, поставим вопрос о том, насколько реалистична модель демократической интеграции постсоветских стран с развивающимися и развитыми странами на базе программируемого развития высоких технологий, образования, науки, культуры. Ответ на этот вопрос, видимо, должен быть отрицательным. Такая перспектива является маловероятной с политической точки зрения, с точки зрения борьбы монополистических интересов, но не с позиций принципиальной технологической или социально-экономической возможности. Тем не менее, как всегда, определенные принципы этой стратегии могут быть реализованы, если не полностью, то хотя бы в половинчатых, паллиативных, переходных формах. Но даже такой паллиатив будет гораздо эффективнее и в экономическом, и в социальном плане, нежели модель «шоковой терапии» и «thirdworldisation» нашего Отечества.
Пример классового анализа российского капитализма
(Кое-что о макроэкономической мудрости журнала «Эксперт»)[8]
Первый номер журнала «Эксперт» за 2004 год содержит целую обойму концептуальных статей, анализирующих прошлое, настоящее и будущее российской экономики. Отдавая должное профессионализму аналитиков журнала, проницательность которых, спору нет, существенно превосходит прозорливость государственных мужей из правительства и администрации президента, нельзя не обратить внимание на несколько односторонний характер этой проницательности. И чем более общие вопросы развития российской экономической системы ставят перед собой господа аналитики, тем более усиливается их односторонность. С природой этой странной односторонности я и хочу разобраться.
Моя задача — вовсе не рецензирование или критика специально статей в «Эксперте». В конце концов, с чем-то подобным приходится сталкиваться во множестве других, более или менее солидных бизнес-изданий, да и в большинстве других средств массовой информации вообще. Однако к делу.
Статья «Постколониальная матрица» является в этом смысле наиболее показательной. Ключевой вопрос, с которым разбираются авторы статьи, — случайно или нет ускорение темпов экономического роста, которое произошло в 2003 году? Ведь если в 2002 году валовый внутренний продукт (ВВП) вырос на 4,3 %, то в 2003 году — на 7 %, инвестиции же, соответственно, на 2,6 % и на целых 12 %.
Ответ, данный в статье, категоричен: «Это не случайность и не следствие одних только высоких цен на нефть, а результат накопленных позитивных изменений в нашем хозяйстве»[9]. И это правда. Правдой являются и те факты (и некоторые выводы), на которые ссылаются авторы. Во-первых, экономический рост, 2002 год, начал впервые за годы реформ коррелировать с динамикой инвестиций (т. е. включился нормальный механизм роста, основанного на накоплении нового основного капитала). Во-вторых, этот экономический рост связан в первую очередь с функционированием слоя новых (в смысле ориентированных на рыночную экономику) фирм, основанных в первую очередь на обслуживании внутреннего рынка.
И здесь наши авторы склоняют головы перед мудростью Евгения Ясина и прочих реформаторов, которые были убеждены, «что рано или поздно в условиях свободного рынка новая экономика вытеснит старую». Авторы даже подтрунивают над своим прежним неверием в эту рыночную мудрость.
А зря. Ох, совсем не напрасно задавался вопрос: «Как именно это у вас получится?» И хотя в статье с гордостью констатируется: «Но теперь все вместе мы это знаем» — на деле получается, что авторы не только не знают, но и не хотят знать.
«Как именно получится» означает — «какой ценой»? Вот о цене-то аналитики «Эксперта» предпочитают вспоминать пореже. А когда вспоминают, стараются эту цену оправдать.
«Люди, которые взялись реформировать советскую экономику, имели дело с мертвым объектом. И это не фигуральное выражение. Темпы роста ВВП СССР в середине 80-х гг. были равны нулю»[10].
Логика железная. Нулевой темп роста ВВП — это мертвый объект. А как именовать тогда объект, который в результате первого года «реанимации» заимел минус 16 % прироста ВВП в год и бегство 12 млрд долл. за рубеж? (В последующие годы, правда, масштабы спада стали малость поскромнее, чего не скажешь о бегстве капиталов.)
Мы потеряли, утверждают авторы, «с экономической точки зрения ровно столько, сколько и должны были потерять»[11]. Дескать, если мы и потеряли 40 % ВВП за 90-е годы, то это за счет сброса накопленного ранее старья. Ну, вообще-то, не 40 %, а около 50 %, но в данном случае это не главный предмет спора.
Давайте взглянем, как вообще на практике происходил переход от экономической системы, где была накоплена масса капитала, неэффективного с точки зрения рыночной экономики, к экономической системе, эффективно работающей в условиях рынка?
