зрения другой, можно только с интересом погрузиться в обычаи другой культуры и судить их по их же правилам.
Однако, по словам Гердера, попытка понять другие культуры – не лучшая культура. А попытка включить элементы других культур в свою культуру ведет к распаду собственной культуры: «В тот момент, когда люди начинают погружаться в заоблачные мечты о дальних странах, в которых они найдут надежду и спасение, они обнаруживают первые симптомы болезни, напыщенности, нездоровой роскоши, приближающейся смерти» [190]. Для того чтобы оставаться энергичным, творческим и живым, утверждал Гердер, следует избегать смешения собственной культуры с культурой других и вместо этого погрузиться в собственную культуру и впитать ее в себя.
Соответственно, для немцев, учитывая их культурные традиции, попытка привить ветви Просвещения к немецким корням была и всегда будет катастрофой: «Философия Вольтера распространилась, но главным образом, в ущерб всему миру» [191].
Немецкий язык не подходит для изощренных идей, либерализма, науки и прочих сложных вещей, поэтому немец должен придерживаться своих местных традиций, языка и чувств. Для немца низкая культура лучше высокой, и лучше всего быть неиспорченным книгами и обучением. Научное знание искусственно, вместо этого немцы должны быть более естественными и быть ближе к своим корням. Для немца верно говорит притча о древе познания в саду Эдема: не ешь от этого дерева! Просто живи! Не думай! Не анализируй!
Гердер не настаивал на том, что немецкий путь самый оптимальный и что немцы имеют право стать империалистами и навязывать свою культуру другим народам – этот шаг был сделан его последователями. Он просто, как немец, выступал за немецкий народ и убеждал его идти своим путем, а не следовать Просвещению.
Гердер оказал огромное влияние на националистические движения, которые вскоре должны были всколыхнуть всю Центральную и Восточную Европу. Идеи Гердера важны для понимания того, насколько далеко от принципов Просвещения было немецкое Контрпросвещение. В отличие от Канта, которого отчасти привлекали идеи Просвещения, Гердер отвергал эти элементы философии Канта. Хотя Гердер в целом придерживался кантианской эпистемологии, он отвергал универсализм Канта: по Гердеру, то, как разум оформляет и структурирует данные, определяется конкретной культурой. И в отличие от представлений Канта об итоговом достижении мирного космополитического будущего, Гердер предсказывает будущее, полное мультикультурных конфликтов. Таким образом, в контексте немецких интеллектуальных дебатов был предложен следующий выбор: с одной стороны спектра – полупросветительская философия Канта, а с другой – контрпросветительская философия Гердера.
Фихте об образовании как о процессе создания национального общества
Иоганн Фихте был учеником Канта. Фихте родился в 1762 году, изучал теологию и философию в Йене, Виттенберге и Лейпциге. В 1788-м он прочел «Критику практического разума» Канта, и это произведение изменило жизнь Фихте. Он поехал в Кенигсберг, чтобы познакомиться с Кантом, который в то время был ведущим философом Германии. Но великий человек вначале уклонялся от общения, поэтому Фихте работал учителем в Кенигсберге во время написания своего трактата о морали «Опыт критики всяческого откровения». Когда книга была закончена, Фихте посвятил ее Канту. Кант прочел ее, восхищался этим произведением и настаивал на его публикации. Оно было опубликовано анонимно в 1792 году, и это принесло Фихте известность в интеллектуальных кругах: произведение было настолько кантианским по стилю и содержанию, что многие считали, что оно было написано самим Кантом и было его четвертой критикой. Кант отказался от авторства и похвалил молодого автора, положив тем самым начало академической карьере Фихте.
Однако главный прорыв Фихте – событие, которое навсегда вывело Фихте на немецкую интеллектуальную сцену не только как ведущего философа, но и культурного лидера, – произошел в 1807 году. Через год после победы Наполеона над Пруссией Фихте публично обратился к немецкому народу с пламенным призывом к оружию в своей «Речи к немецкой нации».
В послании Фихте говорил как философ, который снизошел от абстракций к практическим вопросам, чтобы поместить эти практические вопросы в контекст метафизических тем [192]. Он обратился к побежденным немцам, призывая к обновлению их духа и характера. Немцы проиграли физическую битву, считал Фихте, но теперь ставки стали выше: настоящей битвой теперь стала битва характеров.
Почему Германия подпала под господство Наполеона? Фихте признавал, что причиной этого являются многие факторы, большинство из которых связано с проникновением смягчающих просветительских убеждений – «…все зло, корень которого мы ныне указали, зарубежного происхождения» [193] – и с необходимостью реформ в армии, религии и правительстве.
Но главная проблема была очевидна: система образования в Германии провалилась. Только полностью пересмотрев методы обучения детей, Германия могла надеяться обезопасить себя от Наполеонов будущего: «Одним словом, то, что я предлагаю в качестве средства сохранения существования немецкой нации, есть полное изменение воспитания» [194]. В философии образования Фихте темы, заимствованные у Руссо, Хаманна, Канта и Шлейермахера, интегрированы в систему, которая будет иметь влияние более ста лет.
В «Речи…» не стоит вопрос о том, какую абстрактную систему Фихте считал самой верной. Благодаря Канту «задача у нас была полностью решена, а философия завершена» [195]. Но философия Канта еще не применялась систематически в обучении детей.
Фихте начал с того, чтобы попытаться понять, как Германия оказалась в своем текущем бедственном положении. В прошлом Германия была великой. В Средние века «немецкие бюргеры были образованными» и «это время единственное в немецкой истории, когда эта нация стояла в блеске и славе».
Величие этих бюргеров заключалось в их «духе благочестия, честности, скромности, заботы о целом». Они были велики, потому что они не были индивидуалистами: «Редко где выдается отдельное имя и отмечает себя, потому что все чувствовали так же и были готовы на жертвы общему» [196].
Однако Фихте не был консервативным апологетом добрых старых дней. В контексте феодальной Германии Фихте был реформатором, который верил, что Германию разрушила коррумпированная аристократия: «Ее цветение было разрушено алчностью и жаждой власти князей» [197]. Немцы стали еще более испорчены новым миром, что привело к их бессилию перед лицом Наполеона. Какая же черта модерности в глобальном смысле стала причиной испорченности? Своекорыстие (эгоизм) – «эгоизм уничтожил самого себя посредством полного своего развития» и «народ может быть совершенно испорчен, т. е. эгоистичен, ведь эгоизм есть корень всякой другой порчи» [198].
А это, если вспомнить Руссо, случилось из-за того, что люди стали рациональными под маской Просвещения. Это подорвало религию и ее нравственную силу. «Просвещение рассчитывающего с помощью чувств рассудка стало той силой, которая устранила связь будущей жизни с нынешней посредством религии».
Вследствие этого правительство стало либеральным и морально слабым: «слабость правительства» часто допускала «безнаказанность
