class="a">[9] Матурана высказал идею, что нервная система обладает определённой закрытостью и её следует рассматривать с информационной точки зрения как закрытую систему.
Эти идеи почерпнул философ и социолог Никлас Луман, который на основе теории аутопоэзиса разработал свой оригинальный подход к пониманию общественного развития. Так же как и чилийские учёные, Луман исходил из определённой закрытости социальных систем. По его мнению, существует множество относительно закрытых социальных систем, которые, однако, наблюдают друг за другом и тем самым создают нечто сложное, комплексное – окружающий мир. Социальные системы [10], по Луману, так же как и биологические системы по Вареле, являются самоформирующимися. Именно путём этого самоформирования они устанавливают границы с окружающим миром. Важно, что эти системы не выстроены в иерархию, поэтому в известной степени эту теорию можно считать разновидностью слабого плюрализма, который подразумевает наличие независимых систем, однако не настаивает на их онтологически разном происхождении.
По Луману, коммуникация есть часть процесса самовоспроизводства социальных систем. И это существенный момент, поскольку он проливает свет не только на природу самовоспроизводства, но и на природу коммуникации. Здесь Луман, как нам кажется, вплотную приближается к ответу на вопрос, зачем вообще существует коммуникация. Скажем, почему древний человек начал создавать наскальную живопись, почему появилась речь, зачем природе потребовалось прикладывать такие усилия, чтобы создавать существ, использующих вторую сигнальную систему, и т. д.
Нам очень близок теоретический посыл Лумана, который стремится избавиться от необходимости говорить о субъекте в субъективном смысле слова. Нашим ожиданиям соответствовала бы такая теория, где субъект не фигурирует с самого начала, а возникает в процессе из объекта как органическая часть природы. В конце концов, стремясь понять природу субъекта, всегда следует иметь в виду, что это слово – «субъект» – в предложении всегда приводит к путанице, когда мы стремимся его определить. Мы это показывали на примере определений, данных С.Л.Рубинштейном в «Бытии и сознании», который несколько запутывает свои определения, стараясь провести границу между тем, где имеет место субъект, а где – источник психики.
Он пишет: «Мозг – только орган психической деятельности, человек – её субъект… познаёт и изменяет мир не мозг, а человек» [11]. Он же ранее замечает: «Мозг – только орган психической деятельности, а не её источник. Источником психической деятельности является мир, воздействующий на мозг» [12]. Таким образом, мир признаётся источником, а человек – субъектом. Но в таком случае субъект не может быть активным началом психической деятельности.
Например, есть некий вид деятельности, который мы можем назвать «вождение автомобиля». Кто или что является источником этой деятельности? С одной стороны, автомобиль не сдвинется с места без двигателя и топлива. Следовательно, источник движения автомобиля должен быть в работающем двигателе. Но при этом водитель обладает некоей свободой действий. Например, он может припарковать машину, и движения снова не будет. Вынося источник психической деятельности за пределы субъекта, Рубинштейн по духу следует диалектическому материализму, но при этом обескровливает субъекта. Граница между субъектом и миром, между человеком и обществом оказывается почти прозрачной.
Субъект для нас дан как источник психики, поэтому, говоря о субъекте, мы всегда говорим и об источнике психической деятельности, то есть, значит, и о мире в том числе. Но субъект каким-то образом обособлен от мира, хотя и является, как принято полагать, его частью. Чтобы уйти от затруднения, где же провести границу между активным агентом и миром, Луман прибегает к весьма оригинальному способу. Используя упомянутую теорию аутопоэзиса, он как бы зацикливает активное (биологическое или социальное) начало само на себе. Оно начинает саморепрезентировать в рамках некоторого отношения «система – среда». И граница между системой и средой у Лумана определяется именно этим процессом саморепрезентации. Иными словами, живая клетка определяет себя сама тем, что строит свои мембраны и осуществляет деление.
На этом пути Луман столкнулся с двумя методологическими проблемами. Во-первых, он вынужден был разбирать терминологические завалы, оставленные предыдущими исследователями, которые подходили к теме активного агента с самых разных сторон, используя самые разные понятия. Он называет эти последствия «терминологическая окрошка». Во-вторых, ему приходится сделать выбор в пользу одной из теоретических моделей и на ней базировать свою социологическую систему.
Он пишет: «В отличие от общепринятых изложений теорий, заимствующих, если это вообще имеет место, из публикаций лишь небольшое число понятий, которым даётся определение в полемике с существующими толкованиями, чтобы в дальнейшем работать в контексте понятийных традиций, здесь требуется увеличить число привлекаемых понятий и дать им определение посредством соотношения друг с другом. Это касается таких понятий, как смысл, время, событие, элемент, отношение, комплектность, контингентность, действие, коммуникация, система, окружающий мир, мир, ожидание, структура, процесс, самореференция, закрытость, самоорганизация, аутопойеис [аутопоэзис], индивидуальность, наблюдение, самонаблюдение, описание, самоописание, единство, рефлексия, различие, информация, взаимопроникновение, интеракция, общество, противоречие, конфликт. Легко заметить, что такие традиционные теории, как теория действия и структурализм, утопают в этой „окрошке“. Мы сохраняем „теорию систем“ как фирменный знак, так как в области общей теории систем можно найти важнейшие предварительные разработки теории искомого типа» [13].
Так Луман сохраняет теорию систем и уже в ней, как в старой печке, старается печь новые пирожки. Как бы по-новому он старается провести границу между субъектом и миром, человеком и обществом, полагая, что биологическая теория аутопоэзиса для этого подходит как наиболее общая модель. Но к чему это приводит? К тому, что, как сам он признаётся, возникает теоретический конфликт между психическим и социальным уровнем. С одной стороны, Луман утверждает, что психическое лежит в основе социального как его фундаментальное условие, но, с другой стороны, это психическое не может быть рассмотрено в рамках социальной науки. Он пишет:
«Тем самым то, что мы будем рассматривать как разные конституционные формы социальных систем, в конечном итоге переходит обратно в психические системы, а именно сводится к различию личной и социальной идентичности. Только благодаря умению индивидов пользоваться этим различием поверх интеракции возникает общество. Такие понятия всё-таки остаются социально-психологическими и непригодны для работы с особыми проблемами высококомплексных общественных систем, несводимых ни к индивидуумам, ни к их интеракциям.
Поэтому мы продолжаем исключать системную референцию психических систем из анализа социальных систем и понимаем различение общества и интеракции как различение разных видов социальных систем» [14].
Итак, какой же в этом может быть смысл? Очень простой: активное психическое начало, которое промелькнуло, как тень, на пере Лумана, было мгновенно отброшено в сторону. «Умение индивидов», благодаря которому «возникает общество», оказывается недостаточно пригодным материалом для социолога.
И здесь мы подошли к тому существенному моменту, когда, рассуждая о современном человеке, о
