Фрагмент плана Александровского парка. «Т» – «Собачий домик»
Периодически об этом теннисном корте упоминалось в дневнике Николая II: «От 6 до 7 играли в теннис очень оживленно. Он[132] хорошо оброс вокруг кустами» (27 мая 1903 г.); «После чая играли в теннис, было очень жарко» (28 мая 1903 г.). Об этом теннисном корте император упоминает в дневнике после отречения. Видимо, это был корт, периодически устраиваемый из дощатых щитов, так же как это делалось в Финляндии, близ стоянки императорской яхты «Штандарт». В годы Первой мировой войны еще один теннисный корт был сооружен на территории Федоровского городка.
Одновременно со строительством теннисного корта по распоряжению императора к ноябрю 1899 г. построили «теплое помещение для собственных Его Величества собак», так называемый «Собачий домик», окруженный металлической решеткой.[133]
Любопытно, что ежегодно, несмотря на развитую гидротехническую сеть Александровского парка со всеми каналами и прудами, его подтапливало в районе Ламского павильона. Например, 20 марта 1909 г. император записал в дневнике: «В парке в обычном месте началось наводнение»[134]; «Сделал прогулку по всему парку и увидел наводнение около фотографии (9 апреля 1911 г.); «Посмотрел на наводнение и поработали на старом месте» (10 апреля 1911 г.).
Шли годы, но характер записей, так или иначе связанных с Александровским парком, практически не менялся. Иногда просторы парка становились для царя индикатором его физической формы. Например, в свой день рождения 6 мая 1909 г. он записал в дневнике: «Мне минул 41 год, а внутренне чувство еще 30 лет с хвостиком!» Через несколько дней – новая запись: «Покатался в „Гатчинке“ ради моциона и обошел весь парк в 40 минут» (9 мая 1909 г.)[135]. Иногда у царя в одном предложении соединялись события совершенно разного масштаба: «Утром утвердил бюджет на этот год и погулял» (5 апреля 1911 г.)[136]. Поясню, что речь идет об утверждении годового бюджета Российской империи и о прогулке по Александровскому парку.
В 1911 г. устоявшийся облик Александровского парка обогатился настоящим сказочным домиком. После Царскосельской выставки 1911 г. руководство Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги, финансировавшее создание этого, так называемого Великокняжеского охотничьего домика (павильона), ходатайствовало о возможности всеподданнейшего его подношения Николаю II. В прошении указывалось, что «Павильон с внутренней обстановкой исполнен по рисункам художников Васнецова и Билибина и представляет собою высокохудожественный образец русского искусства»[137].
Поскольку вкусы императора, тяготевшего к искусству допетровской Руси, были общеизвестны, то это был беспроигрышный ход. Великолепные интерьеры, выполненные по эскизам И. Билибина и В. Васнецова, никого не могли оставить равнодушным.
Охотничий домик. 1911 г.
Билибин И. Эскиз Охотничьего домика
И действительно, 13 июля 1911 г. Николай II распорядился подарок принять, а дарителей благодарить.
Естественно, возник вопрос как о размещении домика в уже сложившемся и устоявшемся пространстве Александровского парка, так и о его функциональном использовании. Последнее определилось довольно скоро. Дворцовые хозяйственники предложили «приспособить этот павильон к продаже молока с Императорской фермы». Предполагалось, что молоко будет продаваться «во время отсутствия Высочайшего двора», и полученная прибыль пойдет на содержание павильона.
Что касается места, то одним из условий было обязательное расположение домика поблизости от решетки Александровского парка, для того чтобы имелась возможность торговать молоком, пропуская на территорию парка покупателей. Было составлено несколько проектных эскизов, для того чтобы представить, как будет выглядеть домик с той или иной стороны. Наконец, с местом определились: «Рядом с Белой башней на развилке дороги на Ферму и к Железнодорожному павильону».[138]
Билибин И. Эскиз интерьера Охотничьего домика
Хотя за Александровским парком следил довольно многочисленный штат, это не избавляло его от текущих и внезапно возникающих проблем. В январе 1917 г., буквально накануне Февральской революции, покончившей не только с 300-летней династией, но и с привилегированным положением Александровского парка, был составлен документ, который можно считать неким итоговым отчетом о состоянии парка на начало XX в.
В отчете указывается, что в результате заболачивания почвы в 1909 г. отмечена гибель деревьев. Эту проблему, естественно, пытались решить и в 1912–1913 гг.: провели несколько совещаний «об улучшении парков», на которых рассматривались различные способы осушения Александровского парка. 6 марта 1913 г. под председательством князя М. С. Путятина провели совещание, посвященное всестороннему обследованию природы Царскосельских парков, т. к. в них обнаружили короедов. В целях борьбы с ними в парках начали вырубать мертвые и больные деревья. О масштабе проблемы свидетельствует то, что в Александровском парке больных деревьев насчитывалось 772, из них предназначались к вырубке 636 стволов. В Баболовском – 2151 больных деревьев, в Екатерининском парке – 119, в Отдельном парке – 234. Всего было выявлено 3276 мертвых и больных деревьев. В результате проведенной работы с 26 июля 1913 г. до января 1917 г. в Царскосельских парках вырубили 1572 ствола. Кроме того, в это же время были намечены работы по устройству птичьих гнезд, посадке ягодных кустарников у мест гнездования птиц и отстрелу хищников.
Не единожды деревья Александровского парка валили сильные ветра. Например, 2 июня 1912 г. Николай II записал в дневнике: «…погулял до 12 ч. В это время началась гроза, сопровождаемая таким вихрем, что масса старых деревьев оказалась поваленною. Когда мы вышли погулять – по многим дорогам нельзя было проехать шарабанчику Аликс».
Катастрофически на Царскосельских парках сказалась буря 17 апреля 1914 г., приведшая к гибели свыше 6000 деревьев. Работы по уборке поваленных деревьев носили такой масштабный характер, что к ним привлекли солдат лейб-гвардии Стрелкового Его Величества полка «при надзоре и содействии садовников и сторожей парков».[139] Работы по расчистке парка продолжились и после отречения Николая II, который принимал самое деятельное личное участие в распилке поваленных и мертвых деревьев. Записями об этом пестрит его дневник за весну-лето 1917 г.: «После завтрака хорошо поработали там же; срубили две ели – подходим к седьмому десятку распиленных деревьев» (11 июля 1917 г.); «Поработал на той же просеке; срубили одну ель и начали распиливать еще две. Жара была большая» (30 июля 1917 г.).
Николай II пилит ствол дерева в Александровском парке. 1917 г.
Нельзя не упомянуть и о захоронении Г. Е. Распутина близ территории Александровского парка[140]. Старца, столь чтимого семьей Николая II, решением императрицы Александры Федоровны временно[141] похоронили поблизости от Александровского парка, на месте, где началось строительство Серафимовской церкви и приюта для выздоравливающих воинов. В день похорон (21 декабря 1917 г.) Николай II записал в дневнике: «В 9 час. поехали всей семьей мимо здания фотографий и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 дек. извергами в доме Ф. Юсупова, кот. стоял уже опущенным в могилу.
О. Ал. Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой. Погода была серая при 12° мороза».
Спустя годы А. А. Вырубова вспоминала, что в этот день «Его похоронили около парка, на земле, где я намеревалась построить убежище для инвалидов. Приехали Их Величества с Княжнами, я и два или три человека посторонних. Гроб был уже опущен в могилу, когда мы пришли; духовник Их Величеств отслужил краткую панихиду, и стали засыпать могилу. Стояло туманное холодное утро, и вся обстановка была ужасно тяжелая: хоронили даже не на кладбище. Сразу после краткой панихиды мы уехали. ‹…› Государыня не плакала часами над его телом, и никто не дежурил у гроба из его поклонниц».
Лили Ден уточняет в воспоминаниях, что Александра Федоровна поначалу была категорически против захоронения Г. Е. Распутина в Царском Селе, но ее сумели убедить, что это захоронение будет носить временный характер: «Анна уладила вопрос, предложив похоронить тело Распутина в центральной части часовни, рядом с ее лазаретом для выздоравливающих. Часовня и лазарет строились на земле, приобретенной Анной на ее собственные средства»[142].
