– Возвращаемся? – спросил его один из спутников.
– Нет, у нас есть еще одно дело.
Паламон развернул коня и направил его в пустыню. Его расчет оправдался. К вечеру они увидели поднимавшиеся из-за холмов дымы.
Вождь кочевников был представительным мужчиной. По обычаю племени его борода и пышная шевелюра были старательно заплетены в толстые, похожие на змей, косы.
– Что привело вас к нашему очагу? Война или мир? – традиционно приветствовал он Паламона.
– Война…
Вождь приподнял бровь. Одна из его жен, подававшая гостям миску с верблюжьим молоком опасливо застыла.
– Мы не хотим воевать с вами, – поспешно уточнил молодой человек.
Миска с молоком пошла по рукам.
– Тогда о какой войне ты говоришь? – вождь откинулся на подушку.
– Люди с реки пришли в Серсуру. Не с миром они пришли к нам.
– Да я слышал. Говорят людей с реки много как муравьев в плошке с медом. Пять раз по сто и еще десять раз по сто. Так я слышал…
Паламон вздрогнул. Он догадывался, что врагов будет в избытке. Но что столько.
– Люди с реки для вас тоже враги, – заметил он, стараясь не выдавать своего волнения.
– Почему? – спросил вождь, взяв с поданного женщиной блюда лепешку.
– Они разорят Серсуру, вам негде будет покупать товары…
Вождь отрицательно покачал головой, разломил лепешку и дал половину гостю.
– Всем нужны шерсть, мясо и молоко. Люди с реки тоже могут их покупать и продавать нам товары.
Паламон задумался. Нужны более убедительные аргументы.
– Люди с реки не будут иметь с вами дела, пока вы не откажетесь от поклонения демонам.
– Духи наших предков не демоны, – заметил вождь.
– Они не будут так терпеливы как мы, – покачал головой Паламон, – людей книги они заставляют выплачивать подать, от вас же потребуют отказаться от ваших обычаев.
– Наши отцы почитали духов, отцы их отцов почитали духов, почему мы не должны поступать так же?
– Времена меняются, – вздохнул Паламон, – рано или поздно свет истины придет и сюда, – но люди реки не будут иметь дел с вами, пока вы не примете их веры.
– Или вашей? – уточнил вождь.
– Или нашей, – согласился Паламон.
– Твои слова не совсем лишены смысла, – заключил вождь, доедая лепешку, – я буду думать. А вы оставайтесь моими гостями.
Макарий выглянул из бойницы. Уже светало, но огни костров окружавших Серсуру были еще хорошо видны. Осада велась старательно и терпеливо. Запасов еще хватало, но слишком уж ветхи стены и мало хороших бойцов. Жители города отважны, но они крестьяне и торговцы, а не воины.
– Рано или поздно нам придется сдаться, – заметил стоявший позади городской судья, – хорошо, если мы сможем выговорить себе достойные условия.
Макарий молчал. Каким бы ни были достойные условия, сдача города неминуемо закончится грабежом и погромом. И скорее всего жестоким. Предводитель осаждавших был настроен весьма решительно и кровожадно.
– Что это за человек? – спросил Макарий, заметив пробиравшуюся к стене фигурку.
– Наверное, лазутчик, сейчас я дам команду стрелкам…
– Подожди, кажется, я его знаю. Откройте ему ворота.
Слуга поставил перед новоприбывшим чашу с водой и пиалу с инжиром.
– Рассказывай, – сурово распорядился Макарий.
Тот быстро отхлебнул воды, и начал говорить.
– Паламон уговорил кочевников выступить. Четыре племени привели сюда воинов. Они готовы к бою и прячутся за грядой. Они присоединятся к вам, как только вы начнете атаку.
– Ты не лжешь? – с подозрением спросил судья.
– Я сам отбирал людей для Паламона, – отрезал Макарий, – я ему верю.
– Но если он врет, то наша вылазка станет для нас роковой!
– Все в руках господних, трубите сбор.
Приведенные Паламоном берберы с гиканьем метались по барханам, вылавливая беглецов и обирая мертвых. Макарий стоял у входа в город и в глазах у него блестели слезы. Когда Паламон и его изможденные спутники пересекли ворота, воздух содрогнулся от ликующих криков.
Пробившись через толпу, молодой человек поклонился старцу.
– Ты послал нас в далекий путь, но мы вернулись, выполнив все с честью.
Тот обнял гостя.
– Ты совершил великое дело и можешь просить любую награду.
Паламон еще раз поклонился.
– Разрешите мне вернуться в Перепутье. Я должен принести братьям радостную весть…
Легкая тень пробежала по лицу Макария.
– Не спеши. Сперва нам надо поговорить. Пройдем внутрь…
Лицо молодого человека побледнело. Он вскочил и пробежал взад-вперед по келье.
– Вы ошибаетесь!
– Как ты смеешь! – насупился судья.
Макарий жестом остановил его.
– Пусть говорит. Он не глуп, и он спас наш город…
– Руками язычников, между прочим, – пробурчал судья себе под нос, – лучше бы их бурей засыпало…
– Отче! Отгородившись от мира, мы лишь заключим сами себя в тюрьму, – с горячностью проговорил Паламон.
Макарий покачал головой.
– Мир меняется. И нам с ним не по пути. Мы должны сохранить то, что божьей волей оказалось в наших руках. На этот раз мы смогли устоять, но враги будут приходить снова и снова, и что тогда?
Паламон на минуту замялся. Но затем возразил.
– Мы не одни. Мы не должны впадать в гордыню и почитать себя единственными чистыми среди грешников.
– У нас выбор либо покориться, либо погибнуть, – холодно произнес судья, – я предпочту третий путь. Отец Макарий прав, нам нужно отгородиться от мира.
Паламон лишь развел руками в бессильном несогласии.
– Я не заставляю тебя быть с нами, сын мой, – вздохнул Макарий, – но я был бы рад видеть тебя здесь.
Молодой человек отрицательно замотал головой.
– Нет, отче, я должен вернуться к братьям в Перепутье. И я останусь в мире, а не буду искать укрытия в песках. Бегство не выход.
– Мы не бежим.
– Вы прячетесь. Прячетесь от мира, от его изменений. Они могут вам не нравиться, но такова божья воля.
– Ну что же, – Макарий приподнялся, – раз таково твое решение, я не буду тебе перечить. Но покинув Серсуру, ты больше не сможешь сюда вернуться.
– Я это понимаю, – кивнул Паламон, – но перед отъездом я хотел бы напомнить вам, отче, о вашем обещании вознаградить меня.
– Проси, что хочешь, я выполню данное слово.
– Это, – молодой человек развязал пояс и высыпал четыре каменные статуэтки.
– Что?! Ты не можешь!
– Вы дали слово.
– Но зачем? Неужели ты хочешь нам отомстить?
– Нет. Просто я хочу, чтобы вы помнили о том, что не сможете уйти от мира. И рано или поздно передумали. И тогда ключи от тайника вернутся.
– Негодяй! – судья вскочил.
Макарий остановил его жестом руки.
– Я не буду предлагать тебе иных наград, – сказал он, – я тебя знаю, ты все равно их не возьмешь. Что же. В твоих словах есть доля правды. Если миру суждено до Страшного суда вернуться на круги своя, то и ключи вернутся в Серсуру. И мы отпразднуем воссоединение. Но и я своего решения не изменю. Ты покинешь город утром, вместе со всеми кто еще пожелает. И не вернешься, пока не придет время. Пока миру снова не потребуется то, что мы храним. И когда это случится, ты принесешь эти ключи сюда. И тайник будет открыт.
Звук работающего двигателя вернул меня к реальности.
– Выспался?
Я поднял глаза на Эрику. Она явно ожила. В ее глазах появился озорной блеск.
– Поднимайся, мы перегоняем самолет в Харгу. Там есть временная посадочная полоса рядом с французским гарнизоном. Автомобиль заберем потом…
Авиабаза, организованная при французском гарнизоне, выглядела захудалой даже по сравнению с Луксорским аэродромом. Просто расчищенный пятачок в пустыне, несколько палаток и парусиновых навесов. Я сидел под одним из этих навесов и задумчиво разглядывал лежавшую на импровизированном столе карту. Стол был сооружен из снятой с петель двери и двух установленных на попа ящиков. Карта была настоящая. На ней я чертил циркулем круги, отмечавшие расстояния от разыскиваемого нами оазиса до тех или иных населенных пунктов. Если сведения, подчерпнутые мной из монастырских свитков правильны, то наша цель должна располагаться где-то на пересечении этих окружностей.
Я взял лежавшее рядом полотенце и старательно вытер лоб и затылок. Жарко… Под навес заглянул Хеммет.
– Погода сегодня особенно удалась, – заметил он глядя на мокрое полотенце у меня в руках.
– Не то слово… Меня пора поливать маслом.
– Это еще зачем?
– Я уже начинаю подгорать… Это не пустыня, это сковородка.
– Да. Жарковато. Вычислил что-нибудь новое?
Я отрицательно покачал головой.
– Эрика будет вне себя, – вздохнул Хеммет, – уже неделя полетов, и никаких результатов… Кстати, сегодня она что-то задерживается.
