Терри Пратчетт Йен Стюарт Джек Коэн
Наука Плоского Мира II: Земной шар
«Змейки с острым язычком,
Черви, ящерки, ежи,
Скройтесь, прочь, бегом, ползком,
Прочь от нашей госпожи!»
«Мне было редкостное видение. Мне был такой сон, что человеческого разума не хватит сказать, какой это был сон. И тот — осел, кто вознамерится истолковать этот сон. По-моему, я был… никто не скажет чем. По-моему, я был, и, по-моему, у меня было, — но тот набитый дурак, кто возьмется сказать, что у меня, по-моему, было. Человеческий глаз не слыхивал, человеческое ухо не видывало, человеческая рука не способна вкусить, человеческий язык не способен постичь, человеческое сердце не способно выразить, что это был за сон».
«Ничего глупее я в жизни не слыхала».
Уильям Шекспир, «Сон в летнюю ночь»[1]
«Не буду я их слушать! У них же бородавки!»
Артур Соловей, «Короткая комедия о Макбет»[2]
Приносим извинения: Эта книга правдиво описывает события, которые имели место в жизни Уильяма Шекспира — в некотором смысле.
Предупреждение: Может содержать орехи[3]
Глава 1. Послание в бутылке
В невесомой сдавленной тишине леса магия бесшумно охотилась на магию.
Волшебника можно довольно точно определить как огромное эго, которое сужается ближе к верху. Именно поэтому волшебники плохо сливаются с толпой. Это означало бы стать похожими на других людей, а волшебники не хотят быть похожими на других людей. Волшебники — это вам не другие люди.
И потому в этих густых лесах, наполненных пестрыми красками, молодой растительностью и пением птиц, волшебники, которые в теории должны были сливаться с окружением, на самом деле выделялись на его фоне. Теорию маскировки они поняли — по крайней мере, кивали, когда им ее объясняли — вот только практика у них подкачала.
Возьмем, к примеру, это дерево. Небольшое, с мощными узловатыми корнями. С блестящими зелеными листьями. Покрытое любопытными червоточинами. С веток свисает мох. Кстати, один из витков серо-зеленого мха довольно сильно напоминал бороду. Это было странно, потому что выступ чуть выше был похож на нос. А два пятна вполне могли оказаться глазами…
Но в целом это несомненно было дерево. На самом деле оно было даже больше похоже на дерево, чем обычные деревья. В лесу не было практически ни одного дерева, которое было бы таким же древообразным, как это. Оно создавало вокруг себя ощущение користости и источало лиственность. Голуби и белки выстраивались в очередь, чтобы поселиться среди его ветвей. На нем даже пристроилась сова. Другие деревья казались просто палками, покрытыми зеленью, в сравнении с лесистой зеленостью этого дерева…,
…которое подняло ветку и выстрелило в другое дерево. Крутящийся оранжевый шар пронесся по воздуху и шмякнулся в небольшой дуб.
С дубом что-то произошло. Кусочки веток, теней и коры, которые раньше без сомнения складывались в образ старого сучковатого дерева, теперь столь же четко изображали покрытое оранжевыми подтеками лицо Архканцлера Наверна Чудакулли, главы Незримого Университета (из-за его чрезвычайной волшебности).
«Попался!» — крикнул Декан, из-за чего сова спрыгнула с его шляпы. Для совы это было удачным решением, потому через секунду прилетевший откуда-то комок голубой краски сбил шляпу с головы.
«Ага! Получи, Декан!» — прокричал древний бук позади него. Изменившись и при этом не претерпев заметных изменений, он превратился в Преподавателя Современного Руносложения.
Декан обернулся, и оранжевый шар врезался прямо ему в грудь.
«Отведай разрешенных цветов!» — с восторгом завопил волшебник.
Декан свирепо посмотрел на дикую яблоню, стоявшую на другой стороне полянки, которая оказалась Заведующим Кафедрой Беспредметных Изысканий.
«Ты что делаешь? Я же на твоей стороне, идиот!» — крикнул он.
«Да ты что! Из тебя получилась отличная мишень!»[4]
Декан поднял свой посох. В ту же секунду оранжевые и голубые шары взорвались у него над головой, когда волшебники перестали сдерживаться.
Архканцлер Чудакулли протер глаза от краски.
«Ладно, коллеги», — вздохнул он. — «На сегодня хватит. Может, выпьем чайку?»
Он задумался о том, насколько же тяжело давалось волшебникам понимание «командного духа». Оно просто не укладывалось в их образ мышления. Волшебники могли понять, к примеру, противостояние волшебников и какой-нибудь другой группы, но терялись при мысли о противостоянии двух групп волшебников. Один волшебник против группы волшебников — это другое дело, с этим у них сложностей не было.
Вначале они разделились на две команды, но стоило им вступить в схватку, как волшебники пришли в такой бешеный восторг, что начали обстреливать друг друга без разбора. Каждый волшебник в глубине души знал, что все остальные волшебники были для него врагами. Если бы на их посохи не было наложено ограничение, запрещающее любые заклинания, кроме создания краски — а Чудакулли очень тщательно за этим проследил, — то они бы уже подожгли лес.
С другой стороны, свежий воздух пошел им на пользу. Чудакулли всегда считал, что в Университете было слишком душно. А здесь — и Солнце, и пение птичек, и приятный теплый ветерок…
… холодный ветерок. Температура начала стремительно падать.
Чудакулли взглянул на свой посох. Он покрывался кристаллами льда.
«Как-то вдруг похолодало, да?» — сказал он. В застывшем воздухе его голос отдавался звоном в ушах.
А потом мир изменился.
Ринсвинд, Отъявленный Профессор Жестокой и Необычной Географии, занимался систематизацией своей коллекции камней. Эти дни были самыми спокойными в его жизни. Когда ему было больше нечем заняться, он приступал к сортировке камней. Его предшественники на этой должности потратили многие годы, собирая маленькие образцы жестокой и необычной географии, но у них не было времени на то, чтобы занести эти образцы в каталог, так что Ринсвинд считал это своим долгом. К тому же, это занятие было невообразимо скучным. Ему казалось, что скуки в этом мире явно не хватает.
Среди профессорско-преподавательского состава Университета Ринсвинд занимал самое низкое положение. Собственно говоря, Архканцлер ясно дал ему понять, что даже живность, обитающая в деревянных частях здания, по рангу стоит чуть выше него. Он не получал зарплату и не мог рассчитывать на постоянную должность. С другой стороны, он мог рассчитывать на бесплатную стирку своего белья, место за обеденным столом и ведро угля в день. Еще у него был собственный кабинет, в который никто не заглядывал, и ему было строго-настрого запрещено что бы то ни было преподавать. В целом он считал, что с жизнью в университете ему крупно повезло.
На то была и другая причина, ведь в действительности Ринсвинд получал не одно, а целых семь ведер угля каждый день. К тому же, его вещи стирали настолько тщательно, что накрахмалены были даже носки. Просто никто еще не догадался, что господин Бланк, который занимался доставкой угля и обладал мрачным до непроницаемости выражением лица, распределял ведра в строгом соответствии с табличками на двери кабинета.
Таким образом, Декан получал одно ведро. Как и Казначей.
А Ринсвинд получал семь ведер, потому что Архканцлер счел целесообразным повесить на него все звания, кафедры и должности, которые Университет (в силу древних завещаний, соглашений и, по крайней мере, одного проклятия) был обязан заполнить. В большинстве случаев никто не имел понятия, для чего они нужны и не хотел с ними связываться, если они подразумевали присутствие студентов, поэтому все они были переданы Ринсвинду.
И вот, каждое утро Бланк стоически доставлял семь ведер угля к общей двери Профессора Жестокой и Необычной Географии, Заведующего Кафедрой Экспериментальной Прозорливости, Доцента Слуд-Динамики, Преподавателя Ажурной Резьбы[5], Заведующего Кафедрой Общественного Недопонимания Магии, Профессора Виртуальной Антропологии и Преподавателя Приблизительной Точности, который обычно открывал дверь в своих подштанниках — то есть открывал дверь в стене, стоя в одних подштанниках и радостно забирал уголь, даже если на улице стояла невыносимая жара. А все из-за университетского бюджета: если вы не используете все, что вам дают, то в следующий раз получите меньше. Обливаться потом в жаркие летние дни, чтобы немного согреться зимой — это небольшая плата за возможность получить выгоду от бюджетных операций.
В тот день Ринсвинд перетащил ведра в кабинет и высыпал уголь в кучу, наваленную в углу.
