Это был даже не разгром – резня. Татар гнали до Оки, а поскольку абсолютному большинству крымчаков пришлось убегать пешими, потери были огромными. Русские не только посекли отступающих, но и практически полностью вырезали оставленный для охраны переправы двухтысячный арьергард. В битве при Молодях погибли почти все янычары, войско хана не досчиталось большинства мурз, зарублены были сыновья калги – второго лица в ханстве. На Молодях легли в землю сын, внук и зять самого Девлет-Гирея, «а многих мурз и тотар живых поймали» [8]. В Крым вернулось не более 15 тысяч уцелевших.
Так и закончилась эта битва, обескровившая Крымское ханство на многие десятилетия. Сегодня она полузабыта, хотя по своему значению для России не уступает ни Куликовской битве, ни Бородинскому сражению.
Победителей с ликованием встречала вся Русская земля. Уже 6 августа гонцы добрались до царя и в новгородских храмах начались благодарственные молебны.
Россия спаслась. Спаслась чудом.
А вернувшись в Москву к концу августа, царь объявил об отмене опричнины.
России больше не грозило разделение надвое, земцам должны были возвратить отобранные земли, и даже само слово «опричнина» запрещалось произносить – нарушившего этот запрет полагалось бить кнутом у столба.
Все! Кончилось великое бедствие. Можно вздохнуть свободно.
Однако Иван Грозный не был бы самим собой, если бы дал стране спокойно жить, залечивая раны. Для начала он вновь обращает внимание на Ливонию.
Еще в 1570 г. Иван реализовал там очень удачный замысел – создал на части контролируемых земель буферное, вассальное России Ливонское королевство. Во главе его был поставлен датский принц Магнус, сын короля Дании Кристиана III, – «Арцимагнус Крестьянович», как его называли в русских летописях. В свое время брат Магнуса, датский король, откупился от него землями, захваченными Данией в Ливонии. Территории были невелики, никакой самостоятельности не гарантировали, поэтому Магнус с удовольствием принял покровительство «царя московитов» и даже женился на русской – оставшейся в живых после всех зверств опричнины дочери князя Владимира Старицкого. А удачным этот замысел оказался потому, что Магнус, в отличие от «диких московитов», был «свой» и население Ливонии активно шло под его руку.
Грозный же вскоре после битвы при Молодях отправляет войска в шведскую Ливонию, и этот поход оказался успешным: в 1573 г. русским удалось взять стратегически значимую и хорошо укрепленную крепость Пайде (Вейссенштейн). Именно под стенами Пайде погиб главный царский палач Малюта Скуратов, и это стало еще одним символическим подтверждением смерти опричнины. Так случается в жизни: прожил человек отмеренный век упырь упырем, а умер достойно, честной солдатской смертью.
Царя же в это время заботили куда более важные дела, связанные не с Ливонией, а с Литвой.
Претендент на престолЛетом 1572 г., находясь в Новгороде, кроме известия о победе в битве при Молодях Иван Васильевич получил еще одно сообщение. Царь узнал, что 19 июля в Литве скончался король Сигизмунд Август II. Это событие имело огромное значение для всей Европы и отличалось тремя обстоятельствами.
Во-первых, за три года до смерти короля, в 1569 г., давняя уния Польши и Литвы обрела новое качество – она перестала быть союзом двух стран. Польша и Великое княжество Литовское объединились в единое государство – Речь Посполитую.
Во-вторых, престол и в Литве и в Польше был выборным, правда, уже больше столетия поляки, дорожащие союзом с Литвой, послушно сажали на престол представителя литовской династии Ягеллонов.
Третье же обстоятельство, самое существенное: Сигизмунд II стал последним представителем этой династии и умер бездетным. Династия пресеклась, и престол огромного государства, включающего территории сегодняшних Польши, Литвы, Беларуси и большей части Украины, оказался вакантным. И теперь его владельца действительно будут выбирать – на стороне.
Это может показаться странным, и все же, несмотря на недавнюю войну, Иван IV считался в Речи Посполитой одним из наиболее вероятных кандидатов на престол. Ведь в случае создания огромного федеративного государства, простиравшегося от Западной Сибири до германских земель, решалось множество вопросов.
Прежде всего объединение обессмысливало продолжение тяжелой для обоих государств Ливонской войны – практически вся Прибалтика и так оказывалась в их руках, а вытеснить совместными усилиями шведов с контролируемых теми территорий не составило бы труда.
Кроме того, соединившись, царство, княжество и королевство почти наверняка смогли бы сообща решить острейшую для всех них «крымскую проблему» – от набегов с юга Речь Посполитая страдала ничуть не меньше Московского княжества. Грозный в одном из посланий прямо говорил, что при объединении «татарскому хану указал бы я дорогу за море» [27].
Возникновение славянской сверхдержавы решало бы вековечную задачу «собирания русских земель» – незавершенность этого процесса периодически провоцировала войны.
К наведению мостов с Москвой жителей Речи Посполитой толкали не только стратегические, но и тактические соображения. Вторая половина XVI в. – это время обострения противоречий между шляхтой и магнатами. Магнаты все сильнее притесняли рядовую шляхту, и мелкопоместное дворянство видело в Иване фигуру, которая обуздает аппетиты крупных феодалов, – про борьбу царя с московскими «сильными родами» в соседней стране знали все.
Всесильные магнаты тоже искали выходы на московского самодержца, правда, у них был несколько иной план. Они сделали ставку на младшего сына царя Федора. 19-летний претендент устраивал их по всем параметрам. Слабовольный (многие даже считали, что слабоумный) юноша без каких-либо связей в Речи Посполитой ничем не мог угрожать их власти. Кроме того, близкое родство с самым сильным соседом гарантировало защиту от постоянной угрозы с востока. А царь московский с сыном, глядишь, и земель каких из недавно отобранных пожалует.
Надежды и тех и других пошли прахом. Иван не только категорически отказался передавать «за Федором» земли («…наш сын не девка, чтоб за ним еще приданое давать» [25]), но и вообще не отпустил Федора на царство, настаивая на собственной кандидатуре. Но та не устроила «панов» из-за неприемлемых требований, выдвинутых Грозным – просившим, в частности, передать Московскому княжеству Киев и в дальнейшем выбирать правителей исключительно из московской династии.
Поэтому сначала престол занял французский принц Генрих Анжуйский из династии Валуа, а когда утонченный парижанин сбежал из варварской Польши, не продержавшись у власти и полгода, новые выборы выиграл семиградский (трансильванский) князь Стефан Баторий.
Но на этом сюрпризы не закончились. Осенью 1575 г. Иван IV опять удивил своих, казалось бы, привыкших ко всему подданных – отрекся от престола в пользу татарского «царевича». Официальное летописание об этом сообщает скупо: «Произволением царя и великого князя Ивана Васильевича сажал на царьство Московское царя Семиона Беидбулатовича и царьским венцом венчал в Пречистой большой соборной на Москве» [14].
Симеон Бекбулатович, до крещения звавшийся Саин-Булатом, был правнуком знаменитого хана Большой Орды Ахмата и властителем Касимовского ханства. Был на Руси такой «заповедник Чингизидов», где жили выехавшие на службу московскому князю потомки татарских родов царской крови. Чаще всего их использовали в восточной политике в качестве претендентов на престол и периодически усаживали править тем или иным ханством, чтобы они проводили там выгодную Московскому княжеству политику.
Саин-Булат, выехавший на службу Ивану IV вместе с отцом, султаном Бек-Булатом, крестился в 1573 г., приняв имя Симеон, после женился на овдовевшей княгине Анастасии, представительнице одной из знатнейших русских фамилий – дочери князя Ивана Мстиславского, бывшего главы земщины. После этого ценность свою в качестве «кандидата на престол» он потерял, поэтому служил как обычный князь, воевал в Ливонии, в основном неудачно. И вдруг царь-затейник нашел способ воспользоваться его знатным происхождением.
Сам же царь, формально уже бывший, повелел называть себя удельным князем Иваном Московским и демонстративно съехал из Кремля, поселившись как обычный боярин «за Неглинною на Петровке, на Орбате против каменново мосту старово» [14]. Симеона Бекбулатовича возвели на царство, совершив положенный обряд, себе же Иван Грозный выделил удел и с удовольствием изображал обычного подданного. Как писал летописец, «…ездил просто, что бояре, а зимою возница в оглоблех. А как приедет к великому князю Семиону, и сядет далеко, как и бояря, а Семион князь велики сядет в царьском месте» [14]. Даже челобитные недавний всевластный властитель страны писал, придерживаясь обычного в общении с царем уничижительного стиля: «Государю великому князю Семиону Бекбулатовичю всеа Русии Иванец Васильев с своими детишками, с Ыванцом да с Федорцом, челом бьют…» [10].
