Официанты же эту публику терпели даже тогда, когда кто-нибудь из них мазал им рожи горчицей. Такое поведение легко объяснить исходя из рыночных отношений между людьми того времени. Однако нахалов, приносящих вместо прибыли убыток, терпеть, конечно, никто не собирался, даже официанты.
Восьмого августа 1898 года Константин Степанович Титаренко, обедавший в этот день в ресторане С. И. Никитина, заявил в полиции о том, что в ресторане ему была подана мясная солянка, в которой оказался таракан. При проверке половой ресторана подтвердил, что Титаренко, заканчивая есть солянку, заявил ему о том, что в ней находится дохлый таракан, но показать ему таракана отказался, сославшись на то, что тот всё равно в свидетели против своего хозяина не пойдёт. Ложку с тараканом Титаренко показывал также сидевшему рядом за соседним столом Скворцову, но тот таракана не видел, а может быть, ему просто было противно на него смотреть, поскольку он сам ел солянку и возможно опасался того, что при виде таракана его стошнит. Не добившись замены порции, Титаренко и его товарищ Дмитриевский из ресторана ушли, а перед самым его закрытием вернулись. Их не хотели пускать, но они ворвались в него силой. Титаренко предложил Никитину мировую, грозя в противном случае уголовным преследованием. Никитин рассердился и велел сторожам вывести гостей из ресторана. Те обратились в суд. Никитин рассказал в суде о том, что уже не раз случалось, что посетители, не желающие платить за съеденное или содрать с него денежную компенсацию, заявляют, что в кушанье находился таракан. Мировой судья подумал и решил, что доказать вину Никитина труднее, чем доказать его невиновность, и оправдал его. И, наверное, правильно сделал.
Трактиры и кабакиПодобные прохвосты появлялись и в трактирах. Спустя год после того, что случилось в ресторане Никитина, в трактиры, особенно загородные, стали наведываться весёлые компании. Они занимали вместе с дамами отдельные кабинеты, требовали вина, закусок, заказывали обед, ужин, а когда приходило время расплачиваться, придирались к чему-нибудь, поднимали шум, требовали к себе хозяина или распорядителя, угрожая им всякими карами. Когда же те, растерявшись, спрашивали: «Помилуйте, за что ж?» — наиболее представительный и строгий участник застолья отвечал: «А вот узнаете за что! Я вам покажу!» — а на вопрос: «А вы кто же будете?» — отвечал: «Вы меня не знаете? Я агент сыскной полиции. Этот дурацкий счёт оставьте себе, а вот вам моя карточка и с нею извольте прислать завтра к десяти часам утра ваш счёт к нам в управление».
После этого возмущённая компания уходила, естественно, не расплатившись. Однажды в трактире, когда там орудовали такие молодчики, оказался настоящий полицейский. Он проверил документы у наглеца, представившегося агентом полиции, и арестовал его. Забредали подобные субъекты и в аптеки. В 1887 году два прохвоста пожаловались врачу: один — на глаза, другой — на живот, и тот выписал им атропин и соляную кислоту. Они по рецептам получили в аптеке лекарства. Потом переклеили этикетки, пришли в аптеку и заявили, что им выдали не те лекарства. При этом они потребовали денежную компенсацию за причинённый им моральный ущерб. В противном случае грозили написать жалобу. Аптекарь испугался и отдал им 500 рублей. Когда же они решили этот фокус повторить, то были задержаны полицией.
Бывало, что взаимоотношения посетителей и трактирно-ресторанной прислуги доходили до крайности. На 1-й Тверской-Ямской, в трактире с бильярдом, некий Сергей Прохоров поспорил с маркёром — так его избили. При этом выбили зубы и рассекли губу. А однажды в трактире купца Макарова на Водоотводной улице Захар Куликов избил полового, который выпроваживал его из трактира. Половой от побоев скончался.
Половые служили в трактирах и чайных. Работали они по 12–15 часов в сутки. В Москве до Первой мировой войны существовало много ночных чайных, в которых коротали ночи бездомные. Такие чайные лавки работали с семи вечера и до семи или десяти часов утра. «Белорубашечников», бывало, били хозяева, а порой, как мы уже видели, доставалось им и от посетителей. Если бы не чаевые, то от работы этой не было бы никакой радости, ведь получали половые в месяц от своих хозяев 6–7 рублей, а то и меньше.
Работы в питейных заведениях хватало всем, поскольку их было много. В Даниловской слободе, например, в конце XIX века было 11 винных лавок, восемь трактиров, четыре харчевни и семь портерных, а проще говоря, пивных, поскольку портером называли крепкое пиво, что-то вроде нашего «ерша», страшная гадость, одурманивающая человека. Подавали пиво и в кофейнях, завлекая посетителей такими объявлениями: «Пиво продаётся прямо из бочки». Все эти заведения поглощали оставшиеся у людей от работы силы, их жалкие средства и свободное время. В 1898 году в Москве, по скромным статистическим подсчётам, насчитывалось 554 трактира с продажей крепких спиртных напитков. Так уж устроен русский человек, что, придя в какое-нибудь заведение, парой пива (двумя бутылками) не ограничится. Ему всегда мало. Единственное, что могло хоть как-то сдержать пьяницу, так это отсутствие у него денег на спиртное, несмотря на всю его дешевизну: за бокал пива брали 3 копейки, а бывало, что за два брали 5. Водка тоже стоила недорого, однако и на неё денег не хватало, и тогда мастеровые закладывали в трактирах под проценты свои вещи (рубахи, картузы и пр.). В кабаках пьяниц подстерегали «услужливые» проходимцы, делавшие «сменку», то есть меняли за копейки их приличную одежду на худшую. Через несколько таких «сменок» пьяница оказывался в лохмотьях, в которых было страшно явиться домой. Проходило некоторое время, и в газете появлялось объявление о том, что где-нибудь «на Грачёвке поднят в бесчувственном состоянии гражданин, который был доставлен в больницу, где в приёмном покое скончался. Документов при нём не оказалось».
В чайных тоже сидели тёмные личности, которые брали у рабочих в залог кафтаны, жилеты, рубашки и пр. Деньги рабочие часто пропивали до последней копейки, а выкупать им вещи обычно было не на что. Но даже когда было на что, не всегда получалось. Газета «Московский листок» сообщала об одном благообразном старце, дававшем в пивной деньги под проценты. В залог у должника он на три дня брал вещи. На третий день он в пивную не являлся, а на четвёртый приходил и заявлял, что вещи не вернёт, так как залог просрочен, а потому «считается пропавшим».
Особенно активно в питейных заведениях Москвы шла торговля спиртным в субботу, так как в этот день православные раздавали подаяния у церквей. Большая часть этих подаяний прямым ходом шла в кабак.
Пьяницы называли водку «белым чаем», «холодным чаем», а некоторые портерные и пивные украшались вывеской «Парикмахерская» или «Булочная». Сделано это было неспроста. В стране, и в Москве в частности, шла упорная продажа водки, не оплаченной акцизом. Ну не хотели все эти «самогонщики» делиться с государством своей прибылью. Когда в середине 1880-х годов открылись чайные, в них тоже стали торговать водкой, только из-под полы. Содержатели ночлежных домов возмущались тем, что чайные лавочки отбили у них постояльцев, предоставляя им возможность проводить у себя всю ночь. Не давало им покоя и то, что в лавочках этих не проводилось полицейских обходов, как, скажем, на Хитровке. Ради наживы хозяева заведений игнорировали и другие распоряжения властей, касающиеся, например, ограничения времени продажи спиртного. «Захотели чаю попить. Зашли в трактир, — читаем мы в газете тех лет рассказ репортёра. — Предлагают: „Есть прекрасная водочка. — Как же, ведь ещё семи часов нет“, — оказывается, всё можно: для хозяина закон не писан. А сколько анонимок написано по этому поводу в акцизное управление! Но стоит только прийти двоим, сесть за столик, сказать: „Ну-ка, любезный, порцию холодненького чайку“, — и шабаш, в чайнике и подадут».
С 1873 года в Москве действовали «Правила о раздробительной продаже крепких напитков». В них было расписано устройство питейного дома, время торговли и, в частности, говорилось: «Питейный дом должен помещаться в одной комнате, имеющей не менее 16 квадратных саженей, а в высоту не менее 3,5 аршина, на первом этаже, совершенно отдельно, без всякой связи с другими помещениями, и иметь все окна на улицу. Окна не должны быть завешиваемы или закрываемы, и на окнах не допускается никаких выставок Питейный дом должен иметь не менее двух выходов на улицу (не считая хозяйского). Часть комнаты должна быть отделена стойкою. Кроме стойки и полок для хранения напитков никакой мебели не дозволяется кроме для сидельцев за стойкою. Не допускается никаких украшений: картин, портретов, бюстов. Запрещается пускать нижние чины, то есть солдат, воспитанников учебных заведений и вообще малолетних. Торговля с 7 утра до 11 вечера, а в праздники и воскресенья до 12 часов. Запрещается торговля во время крестных ходов и других процессий и по приказу градоначальника и губернатора… В портерных лавках дозволяется продажа пива, портера и мёда. Игры в домино, шахматы, шашки дозволяются в портерных и пивных с разрешения полицейского начальства. В трактирах и ресторанах, где допускается продажа спиртных напитков, не дозволяется иметь перегородок и отделений». Соблюдались все эти предписания далеко не всегда.
