Вообще в подходе большевиков к национальному вопросу, особенно в предреволюционную эпоху и первые периоды после революции, явственно ощущается недооценка национального фактора, фактора национального самосознания как такового. Проистекало это из приверженности к известным постулатам марксизма в отношении наций и перспектив их развития. Отсюда как следствие и серьезная недооценка патриотизма как такового, и государственного патриотизма в частности. В целом такой подход хотя и не явно, но все-таки проглядывает во всей работе Сталина. Лишь впоследствии, когда он стал у государственного руля, ему пришлось, если не открыто, то молчаливо, провести серьезную переоценку ценностей. В конечном счете такой перекос он сумел преодолеть. Но об этом речь будет идти в дальнейшем.
Сейчас же мне хотелось отметить, что в пылу борьбы против царизма большевики, и Сталин в их числе, весьма однобоко трактовали некоторые проблемы национальных отношений в дореволюционной России. Ведь именно с их «легкой руки» широкое хождение получила не то что теория, а настоящее историческое клеймо, приклеенное к России. Я имею в виду безоговорочно принимавшийся за истину в последней инстанции тезис, что царская Россия была тюрьмой для народов, населяющих ее. Это клеймо, нацеленное своим острием против царизма, било не только, а возможно, и не столько по царизму, сколько по самой России. О том, насколько это выдуманное клеймо тяготело над общественным мнением, если считать, что таковое существовало в сталинские времена, можно судить хотя бы по такому факту. В самый разгар сталинских репрессий в статье о национальном вопросе, помещенной в Малой советской энциклопедии, рисовалась поистине ужасающая картина положения народов в дореволюционной России (с точки зрения их национального положения). Вот что там говорилось: «Царская Россия была «тюрьмой народов». Господствующие помещичье-буржуазные классы, жестоко угнетая трудящиеся массы русского народа, с еще большей силой обрушивались на трудящихся нерусских национальностей, которые составляли более половины (56,7%) всего населения царской России. Царский самодержавный строй базировался на порабощении десятков бесправных народов, на угнетении, удушении и ограблении обширных и богатых сырьем национальных окраин. Приведение к «покорности» сопротивлявшихся масс сопровождалось кровавым массовым истреблением коренного населения захваченных областей, насильственным выселением его из России, (куда выселялись из России? На луну что ли? — Н.К.) как это имело место на Кавказе. Многие национальности, в особенности на востоке и на севере, теряли свою экономическую базу — землю. Лучшие земли на территории покоренного народа отнимались у коренного населения и раздавались рус. генералам, офицерам, помещикам, фабрикантам, попам, кулакам. Больше чем для половины населения царской России язык, школа, театр, литература и печать на родном языке были запрещены. В итоге этой варварской колонизаторской политики десятки миллионов людей угнетенных национальностей (киргизы, башкиры, якуты, марийцы и др.) были доведены до крайней степени нужды; они буквально физически вымирали. Тяжелое положение трудящихся масс нац. районов усугублялось и тем, что наряду с рус. помещиками и капиталистами их эксплуатировали и угнетали местные кулаки, купцы, князья, муллы, ксендзы, раввины. Царизм культивировал атмосферу вражды между народами России, организовывал еврейские погромы, провоцировал резню между татарами и армянами, между армянами и грузинами и т. д. Царизм лишил 6 миллионов евреев элементарных человеческих прав, всячески стараясь привить массам антисемитизм, это наиболее варварское проявление бурж. национализма»[451].
Картина нарисована, что называется, почти апокалиптическая. Здесь во всем явные преувеличения, передержки, тенденциозная однобокость, голословность. И все во имя того, чтобы обличить как можно сильнее царизм. Нисколько не обеляя царизм и не рисуя какую-то идиллию о жизни нерусских народов в составе царской России, не ставя под сомнение ряда откровенно дискриминационных мер, практиковавшихся в отношении некоторых народов страны, тем не менее нельзя согласиться с мрачным полотном, нарисованным авторами статьи в МСЭ. Уклон здесь явно обвинительный, а точнее, очернительный. Совершенно вне поля зрения авторов остались положительные моменты в истории развития межнациональных отношений в России. А таковые безусловно имели место даже на фоне царской политики в национальном вопросе. Ведь нельзя, не вступая в конфронтацию с фундаментальными реалиями истории, отрицать тот факт, что именно в то время шел исторически прогрессивный процесс становления единого многонационального государства, в котором русский народ играл роль центра притяжения. И этот процесс протекал не в силу злой воли царских властей, а в результате действия объективных исторических причин. Приобщение многих народов России к русской культуре, их взаимное обогащение и влияние также являлись неопровержимыми фактами действительности. Многое можно было бы сказать в связи с этим, но все это выходит за непосредственные рамки нашего повествования. Я лишь мимоходом затронул данную тему, поскольку она непосредственно касается политической биографии Сталина и имеет непосредственное отношение к формированию и дальнейшей эволюции его как государственного деятеля. Думается, что своего рода исторический нигилизм, которым страдали на протяжении довольно длительного времени большевики и их лидеры, сыграл не самую благотворную роль в судьбах нашей страны.
Перекидывая мост из прошлого к событиям совсем недавнего времени, нельзя отделаться от искушения провести некую историческую параллель. После развала Советского Союза ставшие у власти в бывших союзных республиках так называемые национальные элиты (а по существу — народившаяся национальная буржуазия, формировавшаяся в значительной части из бывших крупных партийных функционеров и заправил теневой экономики) также развернули в своих странах открытую и скрытую пропаганду, цель которой состояла в том, чтобы изобразить Советский Союз также чуть ли не в виде некоей «тюрьмы народов». Истины ради, надо сказать, что такая терминология не использовалась. Однако смысл такой кампании состоял именно в этом. Говорить открыто они не могли, ибо даже заведомым вралям приходится считаться с общеизвестными фактами. Но путем всякого рода рассуждений и намеков постоянно протаскивалась мысль о неких национальных притеснениях, ущемлении национальных прав и интересов, якобы широко практиковавшихся в советских условиях. До «тюрьмы народов», конечно, пока еще не договаривались, но с радостью вопили и вопят о «закономерном крахе империи», о том, что, наконец, обрели свободу и независимость от ненавистной Москвы. Хотелось бы воспользоваться известными словами, что история повторяется сначала как комедия, а потом как фарс. Но эти слова никак неуместны. Ибо изначально не было комедии, а была трагедия, и ее сменил не фарс, а самая что ни есть настоящая трагедия исторического размаха[452].
Возвращаясь к теме, следует отметить, что печать упомянутого выше исторического нигилизма косвенно отразилась и в некоторых акцентах, которые делал Сталин, рассматривая проблематику национальных отношений в России в период царизма. При этом, разумеется, не надо выскакивать за реальные исторические рамки, памятуя о том, что он писал свою работу, ориентируясь на революционную борьбу против царизма по всем направлениям, в том числе и на национальном фланге. Именно это доминировало в его подходах, определяло набор аргументов и направленность выводов всей работы в целом.
Особым пафосом отмечены те страницы его статьи, где он в соответствии с марксистской доктриной защищает и обосновывает право наций на самоопределение. В его формулировке это выглядит следующим образом: «Право на самоопределение, т. е. — нация может устроиться по своему желанию. Она имеет право устроить свою жизнь на началах автономии. Она имеет право вступить с другими нациями в федеративные отношения. Она имеет право совершенно отделиться. Нация уверенна, и все нации равноправны.
Это, конечно, не значит, что социал-демократия будет отстаивать любое требование нации. Нация имеет право вернуться даже к старым порядкам, но это еще не значит, что социал-демократия подпишется под таким постановлением того или иного учреждения данной нации. Обязанности социал-демократии, защищающей интересы пролетариата, и права нации, состоящей из различных классов, — две вещи разные»[453].
Немало места в работе Сталина отводится и критике национализма. Однако эта критика порой носит довольно абстрактный и схематический характер. Проскальзывают в работе, на мой взгляд, и нотки некоторого преувеличения успешности опыта решения национальных проблем в США и других странах Западной Европы. Но все эти моменты находятся как бы на втором плане. Центр тяжести сосредоточен на критике социал-демократических теорий культурно-национальной автономии. В тех условиях этот вопрос являлся одним из коренных вопросов составлявших водораздел между позицией большевиков и их оппонентов по национальному вопросу. Поэтому Сталин детальным образом анализирует несостоятельность и порочность идеи культурно-национальной автономии, показывает ее вред для развития рабочего движения как в рамках России, так и в более широких международных масштабах. Обстоятельной критике подвергнуты теоретические и политические установки Бунда, грузинских меньшевиков, поддерживавших идею культурно-национальной автономии. Критика бундовских позиций ни в коей мере не выражает или отражает приписываемый Сталину некоторыми авторами антисемитизм. На этой теме мы в дальнейшем остановимся специально, прежде всего потому что она является объектом самых бессовестных и низкопробных спекуляций и инсинуаций. Здесь же сделаем всего одно замечание, имеющее, как мне кажется немаловажное значение.
