Наряду с ним комнату украшают рамки и панно, барельефы, маленькие бюсты, резные фигуры, гербы, разные трофеи — всё из янтаря.
Теперь вспомним другую замечательную комнату дворца — Лионский зал.
Лионский зал, подобно Агатовой и Янтарной комнатам, — неподражаемое произведение искусства. Более поздние переделки, новая бронза, заменившая прекрасные произведения старых бронзовых мастерских, кричащие краски ярко-синих поделок нового времени, несомненно, ослабляют эффект первоначального замысла знаменитого архитектора Камерона.
Этот зал, подобно Янтарной комнате, облицован одним камнем — нежно-синим лазуритом, одним из самых замечательных цветных камней.
Лазурит был главным образом использован для облицовки нижних частей стен зала, для каминов и украшений рам, зеркал над каминами и наличников дверей. Простота линий, незагроможденность бронзой и мягкость контуров особенно привлекают в украшениях дверей, прекрасных по сочетанию красок различных сортов дерева. Нежно-синеватый лазурит с белыми и серыми пятнами, местами фиолетовой окраски, много включений слюдистых оторочек, кальцита и железного колчедана с ржавыми пятнышками вокруг — всё умело подобрано и продумано так, чтобы сгладить и уничтожить резкие переходы. Это и составляет красоту камня в этой старинной облицовке. Но именно эти самые включения, мягкость тона и неоднородность окраски позднее признавали недостатком русского камня, и он считался поэтому менее ценным. Присматриваясь к облицовке панелей и наличников дверей, нетрудно видеть, как мало было в руках мастера материала, как заботливо приходилось ему использовать каждый обломок. И это не удивительно! Облицовка Лазоревого зала переносит нас к тому времени, когда куски нашего камня ляпис-лазури были найдены на берегах реки Слюдянки около Байкала, в 1786 году. Генерал Соймонов доложил об этой находке Екатерине II, которая в это время интересовалась лазуритом и особым указом приказала покупать в Китае дорогой афганский камень. Как раз в 1787–1788 годах, когда в Царском Селе строились императорские ванны, в Петербург прибыла первая фура с камнями ляписа. Камни немедленно отшлифовали и употребили для облицовки комнаты. Тогда же Екатерина приказала отпустить три тысячи рублей для добычи лазурита. Уже в 1787 году из Иркутска отправили двадцать пудов минерала с серебряным караваном. Так сложились первые страницы истории открытия в России этого цветного камня. Мы идем дальше через залы Большого Екатерининского дворца в знаменитые Агатовые комнаты.
Агатовые комнаты — это отдельный павильон, состоящий из ряда зал. Наше внимание привлекают большой зал с колоннами и две комнаты, отделанные яшмой и агатом. Первая — прямоугольная, с круглым сводом, собственно яшмовая, а вторая — овальная, называемая аванзалом, — «агатовая». Большой зал в греческом стиле украшен колоннами из бельгийского серовато-розового мрамора. В нишах на постаментах мраморные статуи и вазы итальянской и русской работы; под первыми тумбы из шокшинского порфира, под вторыми — из красивого розового тивдийского мрамора. Камины и наличники окон и дверей из белого итальянского мрамора, с украшениями из древнего египетского порфира.
Обе комнаты отделаны исключительно русским камнем и потому особенно интересны. Они довольно сходны по стилю и формам, но первая покрыта по преимуществу темной ленточной яшмой с неровными сливающимися полосами зеленого, зеленовато-бурого и красно-бурого тона, а вторая отделана главным образом яшмой, называемой у нас на Урале «мясной агат». Особенно красивы двери обеих комнат; они выложены тремя сортами яшм зеленых и красно-бурых тонов, подобранных с таким тонким вкусом, что не остается впечатления пестроты. Красивые каменные вазы работы Екатеринбургской (Свердловской) и Колыванской гранильных фабрик, высоко поставленные на карнизах, дополняют общее впечатление исключительной красоты.
В каждом зале было много разного камня. Каждая ваза из порфира, стол, покрытый каменной доской, мраморный или порфировый камин, дверь, подоконник — всё нас, минералогов, наводит на воспоминания, и часами мог я водить своих слушателей по дивным залам Екатерининского дворца, рассказывая и раскрывая историю каждого камня, его добычу и длинный путь обработки на гранильных фабриках Урала и Алтая.
С детства я привык, что каждое географическое название что-то говорит моей минералогической душе. Когда называют Боровичи, я думаю о кристаллах свинцового блеска в углях этого города. Называют Милан — я вспоминаю его мраморный собор. Рассказывают о Париже — я весь переношусь в его знаменитые гипсовые ломки. А станция Березайка Октябрьской железной дороги говорит о великолепном известняке, который обжигают на известь.
Но особенно поучительны для нас странствования по нашим большим городам, где на каждом шагу минералога ждет целый «университет», где можно изучить самые трудные и сложные вопросы нашей науки.
Пойдемте, друзья, по улицам Ленинграда и Москвы и послушаем, что нам рассказывают камни.
На берегах нашей северной красавицы Невы, на широких просторах набережных мы любуемся ее синими водами, этим чистым жидким минералом нашей земли. Под ногами путиловская плита — силурийский известняк, осадок глубоких морей с загадочными образованиями углекислого кальция. Кубики мостовой — это обломки диабазов — вулканических лав, которые некогда в районе Онежского озера изливались из глубин в виде расплавленных покровов. Гранитный поколь зданий говорит о застывших в глубинах массах расплавленных пород. Розовые мраморные подоконники — осадки древних ятульских морей, обожженные дыханием вулканов. Но среди всех этих камней меня больше всего поражает один: из него сделаны колонны в Казанском соборе-музее, из него сложены замечательные портики Исаакиевского собора-музея, им выложены каменные берега красавицы Невы, — это замечательная порода рапакиви (по-фински — гнилой камень), гранит как бы с большими глазами полевого шпата. Я внимательно слушаю его историю, и она мне говорит о явлениях, которых мы не видим вокруг нас, но которые где-то медленно, может быть еще и сейчас, разыгрываются под нашими ногами в недоступных глубинах.
Когда-то, немного больше полутора тысяч миллионов лет тому назад, наш Север был одним из первых застывших твердых щитов на расплавленном океане нашей еще раскаленной планеты.[3] На его поверхности разыгрывались пустынные бури. Первые тропические дожди падали потоками на раскаленную землю. Снизу расплавленные массы вырывались к поверхности, переплавляя нагроможденные обломки и навеянные бурями пески, внедряясь в первые осадочные породы земли.
В эти времена из глубины внедрился и красный гранит, называемый рапакиви. В виде вязкой тягучей массы застывали его массивы: сначала в нем плавали глазки выкристаллизовавшихся полевых шпатов, — целыми потоками увлекались они, сплавлялись и снова обволакивались кристаллами, пока весь остальной расплав не застыл в общую массу. Горячие пары и газы далеко уносились из этих очагов, они внедрялись в древний щит и, застывая, накапливали особые богатства камня.
Так, на берегах Белого и Балтийского морей, всюду встречаем мы каменные жилы — следы этих горячих дыханий древних гранитов.
В огромных ломках Швеции и Норвегии добывают розовый полевой шпат, прозрачный, как стекло, кварц, блестящую розовую слюду, а в них какие-то черные неказистые камешки, очень тяжелые и непрозрачные. В этих черных камнях таится еще много минералогических диковинок: здесь и тяжелая урановая руда, дающая нам радий, и кристаллы черного турмалина, а среди них темно-зеленый апатит…
Я иду вдоль прекрасных набережных Невы. Белеют глаза полевых шпатов; под действием холодных и морских ветров Севера черные листочки слюды золотеют, превращаясь в пластинки «кошачьего золота»; выкрашиваются серые кварцы, ржавые железистые пятна смываются осенними водами, — заканчивается «коротенькая» история камня на тысячемиллионном году его жизни.
Мы можем совершить замечательную минералогическую экскурсию по городу Москве.
Мы будем любоваться белым московским известняком старых зданий «Белокаменной», вспоминая, что ему примерно триста пятьдесят миллионов лет и что отложился он в глубинах каменноугольного моря.
Можно целыми часами изучать природу гранитного цоколя гостиницы «Москва»: это — древние граниты с замечательными пегматитовыми жилами, которые кипели, бурлили и прорезали своим горячим дыханием остывавшие гранитные массивы.
Темная облицовка из лабрадорита со сверкающими синими глазкáми украшает дома улицы Дзержинского. Вы подходите к историческому мавзолею на Красной площади. Замечательные сорта камня габбро, темного и светлого лабрадорита, шокшинского порфира и гранитов подобраны с таким искусством, что камень как бы одновременно выражает и величие, и скорбь советского народа о смерти великих вождей.
