На следующий день Маккартни пригласили на прием по случаю дня рождения императора. Император принял Маккартни в своей ложе на театральном представлении. Маккартни решил – вот сейчас состоится разговор о задачах английского посольства. Но император внезапно вручил ему еще один подарок – шкатулку с драгоценными камнями и, как записал потом Маккартни, «маленькую книжечку с записями и рисунками, сделанными им самим, которую он хотел бы через меня подарить королю, моему господину, в знак дружбы, прибавив, что шкатулка хранилась в его семье 800 лет»[62].
Теперь, когда император оказал все знаки высочайшего внимания, китайские высокопоставленные лица предположили, что с учетом приближающейся холодной зимы настало время и для отъезда Маккартни. Изумленный Маккартни возразил, что обеим сторонам следует только еще «начать переговоры» по вопросам, указанным в инструкциях для него: он «едва приступил к исполнению обязанностей». Как подчеркивал Маккартни, король Георг желал бы получить для него разрешение обосноваться при китайском дворе в качестве постоянно действующего британского посла.
Рано утром 3 октября 1793 года один из чиновников разбудил Маккартни, попросил его надеть парадные одежды и отправиться в Запретный город, где ему ответят на его прошение. После многочасового ожидания его проводили вверх по лестнице к обитому шелком креслу, где вопреки чаяниям не восседал император, а лежало письмо от императора королю Георгу. Китайские мандарины совершили коу тоу письму, разрешив Маккартни преклонить перед письмом колено. В итоге императорское послание препроводили в занимаемые Маккартни апартаменты с соблюдением всех протокольных церемоний. Как оказалось, Маккартни присутствовал при одном из унизительнейших способов передачи послания в анналах британской дипломатии.
В начале полученной таким образом грамоты отмечалось «уважительное уничижение» короля Георга, направившего миссию с данью в Китай:
«Ты, о Король, живущий далеко за многими морями, тем не менее возгоревшийся смиренным желанием приобщиться к благам нашей цивилизации, направил миссию, несущую с почтением твое послание».
Затем император отклонил все существенные просьбы, с которыми обращался Маккартни, включая предложение дать разрешение Маккартни учредить свою резиденцию в Пекине в качестве посла:
«Что касается твоих просьб направить одного из твоих соотечественников для аккредитации при моем Небесном Дворе для контроля за торговлей твоей страны с Китаем, то она противоречит обычаям моей династии и не может быть ни в коей мере поддержана… [Твой представитель не может] получить согласие на свободу передвижения и привилегию связи со своей страной, посему ты не сможешь ничего получить от того, что он поселится рядом с нами».
Предложение о том, что Китай мог бы направить своего посла в Лондон, как далее говорилось в грамоте, в глазах императора выглядело еще более нелепым:
«Предположим, Я направлю Посла в твою страну, как же ты сможешь организовать для него все необходимое? В Европе много других государств, кроме твоего собственного: если каждое и все они захотят иметь представительства при нашем Дворе, как же мы можем согласиться на это? Такое никак не возможно».
Возможно, как далее уточнял император, король Георг посылал Маккартни поучиться благам цивилизации из Китая. Но и это тоже никак не приемлемо:
«Если ты испытываешь благоговение перед нашей Божественной династией и хочешь ознакомиться с нашей цивилизацией, то наши церемонии и свод наших законов в корне отличаются от твоих. Даже если твой Посланник был бы способен познать основы нашей цивилизации, ты вряд ли смог бы перенести наши манеры и обычаи на свою почву, чуждую для них».
В том, что касается предложения Маккартни относительно выгод от торговли между Англией и Китаем, Двор Небесного императора уже оказал англичанам большую честь, разрешив им «свободно торговать с Китаем в течение большей части года»; все свыше этого «полностью нерационально». Маккартни, к сожалению, ошибался, думая о выгодах от торговли Англии с Китаем:
«Диковинные и дорогие предметы меня не интересуют. Если Я и отдал распоряжение принять дань, отправленную тобой, то только из уважения к твоему желанию, которое побудило тебя послать их из такой дали… Как твой посол смог убедиться, у нас есть все»[63].
При таком положении дел увеличить объем торговли сверх того, что уже имело место, представлялось невозможным. У Англии не было ничего, что Китаю было бы нужно, а Китай уже дал Англии все, что позволяли его божественные правила.
Расценив свое дальнейшее пребывание в Китае как безнадежное, Маккартни решил вернуться в Англию через Гуанчжоу. Уже приготовившись к отъезду, он обнаружил, что, как только император решительно отказался от британских предложений, мандарины стали, пожалуй, более внимательными. Маккартни задумался: а вдруг за этим что-то кроется? Он попытался это выяснить, но китайцы ограничились лишь проявлением дипломатической вежливости. Поскольку варвар-проситель, по-видимому, не понимал всякие тонкости, к нему относились в соответствии с императорским эдиктом на грани применения угроз. Император заверял короля Георга в том, что ему известно о расположении «его острова вдали от других стран, отрезанного от остального мира широкими морскими просторами». Китайская столица, напротив, была пупом земли и центром, вокруг которого все вертится. «Подданным наших вассалов никогда не разрешалось открывать дела в Пекине». Он закончил свою грамоту в назидательном тоне:
«С учетом всех перечисленных в деталях фактов твоим непременным долгом является принять с почтением мои чувства и подчиниться этим указаниям отныне и на все времена, дабы ты мог получить благословение о вечном мире»[64].
Император, явно незнакомый с дикой ненасытностью западных лидеров, играл с огнем, хотя и не понимал этого. Вывод, с каким Маккартни покидал Китай, не предвещал ничего хорошего:
«Парочка английских фрегатов по своей мощи превзошла бы все военно-морские силы этой империи… за полтора летних месяца они бы полностью прекратили всю навигацию вдоль ее берегов и поставили бы население приморских провинций, живущее в основном за счет рыболовства, на грань вымирания от голода»[65].
Каким бы излишне высокомерным ни выглядело сейчас поведение китайцев, следует помнить – такой стиль применялся веками в процессе становления и поддержания масштабного международного порядка. Во времена Маккартни преимущества от торговли с Западом были далеко не столь очевидны: поскольку валовой внутренний продукт Китая приблизительно в семь раз превышал английский, возможно, императору было бы простительно думать, что именно Лондон нуждался в помощи со стороны Пекина, а совсем не наоборот[66].
Императорский двор, без сомнения, поздравлял себя с тем, как ловко он обошелся с варварской миссией, каких больше не повторялось в течение 20 с лишним лет. Но причиной тому стала, скорее, не умелая китайская дипломатия, а наполеоновские войны, поглотившие все ресурсы европейских государств. Новая британская миссия появилась у берегов Китая в 1816 году, сразу же вскоре после свержения Наполеона. Ее возглавил лорд Амхерст.
На сей раз задержки из-за протокола переросли в физическое столкновение между британскими посланцами и придворными чиновниками, собравшимися в комнате перед тронным залом. Когда Амхерст отказался выполнить обряд коу тоу перед императором, которого китайцы назвали «Владыкой Вселенной», его миссия тут же и закончилась. Принцу-регенту Великобритании было приказано проявлять «сдержанность», если он хочет «добиться прогресса в переходе к цивилизованным отношениям»; и в довершение указано на то, что больше нет необходимости направлять миссии и «доказывать, что вы действительно наши вассалы»[67].
В 1834 году английский министр иностранных дел лорд Пальмерстон направил еще одну миссию, решив добиться большого прорыва. Пальмерстон, известный как человек, слабо разбирающийся в тонкостях регламентаций Цинской династии, направил морского офицера – шотландца лорда Напье – с инструкциями, противоречащими одна другой. С одной стороны, требовалось «быть законопослушными и соблюдать обычаи Китая», с другой – одновременно просить установления постоянных дипломатических отношений и размещения британского посольства в Пекине, получения доступа в другие порты на китайском побережье и в то же время установления свободной торговли с Японией[68].
После прибытия Напье в Гуанчжоу он и местный губернатор попали в тупиковое положение: каждый из них отказывался принимать письма другого, считая унизительным общаться с лицом такого низкого уровня. Напье, к тому моменту получившему от китайских властей прозвище Старательный обманщик, стал повсюду в Гуанчжоу развешивать плакаты воинственного содержания, написанные при содействии местного переводчика. Судьба сама распорядилась в пользу китайцев, избавив их от заносчивого варвара, когда оба – и Напье, и его переводчик – подхватили малярийную лихорадку и покинули сей мир. Однако перед отбытием Напье обратил внимание на Гонконг, малонаселенные скалистые острова, чьи воды, по его мнению, могли бы послужить отличной естественной бухтой.
