«Среди офицеров, совершавших плавание в нашей эскадре, — сообщается в компилятивном опусе племянника Дрейка, — большим доверием и расположением генерала пользовался Томас Даути — человек способный, вдумчивый и хорошо образованный, знавший, например, и греческий, и древнееврейский языки. Генерал давал ему полную свободу, посвящал во все планы, выделял на первое место во всех собраниях, назначал своим заместителем на время своего отсутствия. Правда, еще в Плимуте перед отплытием его предупреждали насчет честолюбивых замыслов Даути, что будто он считает себя наравне с генералом и главным вдохновителем самой идеи предстоявшего путешествия… Но генерал тогда не придал значения неопределенным слухам и намекам, считая их порождением зависти и интриг. Он даже удвоил свое доверие и расположение к Даути и сердился, когда и потом, во время путешествия, те или иные из подчиненных пытались… открыть глаза командиру на подготовлявшийся среди экипажа мятеж.
Но в конце концов и ему кое-что стало казаться подозрительным в способном и исполнительном офицере. Слухи становились настойчивее, жалобы — чаще. Пора было разобраться в них и либо принять меры, либо заставить слухи умолкнуть. Генерал установил за ним строгий надзор, а затем, созвав всех офицеров, изложил им все, что знал или слышал о Даути, передал им и о своей любви к нему и просил всех высказаться. В собрании потребовали доказательств предъявлявшегося тяжкого обвинения — в подстрекательстве к бунту против генерала. Доказательства были даны…»
Данный пассаж рисует явно искаженную картину происшедшего. Перед тем как начать судебный процесс, Дрейк выдвинул против Даути обвинение «в отравлении графа Эссекса». Доказать это абсурдное обвинение было невозможно, но генерал и не стремился к этому — он хотел очернить Томаса Даути любыми возможными способами, внушить присутствующим, что обвиняемый — беспринципный, жестокий и коварный преступник, не заслуживающий снисходительного к себе отношения.
Распорядителем в суде был назначен Джон Уинтер — один из друзей Даути. Но поскольку большинство судей составляли сторонники Дрейка, было ясно, что вердикт вынесут не в пользу обвиняемого. Капитан Джон Томас зачитал пункты обвинительного заключения, составленного на основании показаний Брюэра, Брайта и других недругов Даути. Помимо обвинений в отравлении графа Эссекса, колдовстве и дружбе с дьяволом, Даути обвинялся в попытках сорвать экспедицию; в возведении напраслины на Дрейка; в упорном отстаивании своей невиновности; в утверждении, что именно он познакомил Дрейка с графом Эссексом; в угрозах разобраться со своими мучителями после возвращения в Англию; в попытках подкупа участников экспедиции; в заявлении, что Дрейк еще будет стыдиться самого себя; в утверждении, что лорд Берли возьмет его к себе своим секретарем.
По большинству обвинений свидетельствовали одни и те же люди: Джон Сэроколд, Джон Честер, Эммануэль Уоткинс, Грегори Кэри и Фрэнсис Флетчер. Даути, очевидно, не стал опровергать большинство из этих обвинений. Общее возмущение присутствующих вызвала угроза Даути отомстить всем, кто свидетельствовал против него, после возвращения их в Англию. Масла в огонь подлило также неосторожное признание обвиняемого в том, что еще до отплытия экспедиции он сообщил об истинных намерениях Дрейка лорду Берли. Из этого вытекало, что он мог быть шпионом лорда-канцлера и саботажником, заданием которого был срыв всего предприятия, санкционированного королевой.
«Все, слышавшие [это] признание, были тяжко поражены, особенно его друзья, — читаем в «Экспедиции вокруг света». — Но больше всех был огорчен сам генерал, который, не будучи в силах это скрыть, поспешил удалиться. Уходя, он потребовал от собрания разобраться во всех обстоятельствах дела и вынести нелицеприятный приговор, так как потом придется нести ответственность за этот суд перед государыней и Богом».
Даути и его друзья считали готовившуюся расправу незаконной. Обвиняемый, понимая, что Дрейк жаждет расправиться с ним, готов был признать все свои «преступления», если генерал гарантирует ему жизнь. Но Дрейк прекрасно понимал, что если Даути вернется в Англию живым, то там все обвинения против него будут признаны недоказанными, а признания, сделанные по принуждению, недействительными. Поэтому Дрейк настаивал на немедленном голосовании.
Леонард Вайкери, назначенный одним из судей, попробовал возражать. Он заявил генералу, что суд не правомочен решать вопрос о лишении Томаса Даути жизни.
— А я и не поручал вам решать этот вопрос, — ответил Дрейк. — Оставьте его решение мне. Вы должны лишь определить, виновен он или нет.
— Если так, — сказал Вайкери, — то, полагаю, здесь нет никаких оснований для лишения человека жизни.
— Конечно, нет, мастер Вайкери, — с иронией промолвил генерал.
Сторонники обвиняемого попросили Дрейка показать полномочие, подписанное королевой, которое давало бы ему исключительное право распоряжаться жизнью и смертью дворянина в ходе экспедиции. Изворачиваясь, Дрейк ответил, что письменное полномочие королевы хранится у него в каюте и что он покажет его всем после вынесения вердикта.
В отредактированной версии дневника Флетчера сообщается: «Судьи в количестве [чуть более] сорока человек, выслушав все доводы и возражения со стороны друзей обвиняемого, вынесли скрепленное собственноручными подписями и печатью постановление, что обвиняемый Даути заслуживает смерти и что этого требует общая безопасность; определение же рода казни и дальнейшее предоставить на усмотрение генерала. Этот суд происходил в бухте Джулиана (30 июня. — Авт.), на одном из его островков, который мы назвали островом Истинного Правосудия.
Вердикт был вручен генералу, которому, кстати сказать, перед отправлением в плавание сама королева на последней аудиенции вручила меч со словами: «Мы считаем, что тот, кто нанесет удар тебе, Дрейк, нанесет его нам». Призвав преступника и прочитав ему приговор, генерал предложил ему на выбор: или казнь здесь, на острове, или высадку на материк, или возвращение в Англию, чтобы там быть судимым перед лицом Тайного Совета королевы».
Сохранение жизни осужденного и возвращение домой было возможно лишь при условии, что кто-либо из участников экспедиции поручится за него, взяв на себя ответственность за его «лояльное поведение» в отношении команды. Даути немедленно обратился с просьбой к другому своему товарищу — Джону Уинтеру, и тот охотно согласился взять его «на поруки». Подобный поворот дела, безусловно, стал полной неожиданностью для Дрейка. Он тут же начал придумывать дополнительные условия: Даути будет посажен в карцер и закован в цепи, а экспедиция в Южное море на этом закончится, так и не обогатив ее участников. Генерал не сомневался, что последнее условие будет неприемлемым для большинства моряков и солдат, — не для того они пустились в этот вояж, чтобы ради «высшей справедливости» лишиться перспективы набить свои кошельки.
«Даути смиренно поблагодарил командира за его мягкость и попросил дать время на размышление, — пишет автор «Экспедиции вокруг света». — На следующий день он ответил, что, хотя он и довел себя до тяжкого греха, за который теперь несет заслуженное наказание, у него есть одна забота превыше всех других забот: умереть христианином; пусть будет что будет с его бренным телом, лишь бы ему не лишиться жизни будущей и лучшей. Оставленный на суше один среди дикарей и язычников, он по слабости человеческой может не устоять в своей решимости. Что же касается возвращения в Англию, то для этого прежде всего нужен лишний корабль, нужен достаточный провиант, нужны, наконец, люди. Если найдется первое и второе, то на третье, на людей, он не рассчитывает: никто не согласится сопровождать его… к столь злому концу. Да если бы люди и могли заставить себя это сделать, самое возвращение домой было бы смертью, и смертью медленной, смертью не раз, а много раз».
— Поэтому, — заключил обвиняемый, — я от всего сердца принимаю первое предложение и прошу лишь об одной милости: причаститься в последний раз вместе с товарищами и умереть смертью джентльмена.
Большинство биографов Дрейка отмечает, что перед казнью Томас Даути вел себя мужественно и благородно, как подобает настоящему джентльмену. Дрейк спросил у приговоренного, какой смертью он хотел бы умереть. Даути выбрал смерть от топора, считая, что смерть через повешение не приличествует дворянину. Генерал предложил ему застрелиться, чтобы, таким образом, «умереть от руки джентльмена», но Даути отверг это предложение.
Казнь Даути и последующие события
2 июля капеллан Флетчер совершил богослужение, после чего Дрейк и Даути причастились, затем пообедали за одним столом, подбадривая друг друга, и, наконец, выпили за здоровье друг друга, «словно перед обычной разлукой».
