Сталина отправили в назначенную ему деревню Курейку, а вскоре стало известно, что он захватил и перевез в полное свое владение все книги Дубровинского… Горячий Филипп поехал объясняться. Сталин принял его так, как примерно царский генерал мог бы принять рядового солдата, осмелившегося предстать перед ним с какими-то требованиями. Возмущенный Филипп (возмущались все!) на всю жизнь сохранил осадок от этого разговора»[489].
Дискутировать по поводу «воспоминаний о воспоминаниях» нет смысла. Чуть ли не в одинаковой степени их можно расценивать как достоверные, так и недостоверные. К тому же, необходимо сделать поправку и на то, что в среде ссыльных, оторванных от большой земли, варившихся в своем собственном котле, довольно частыми были склоки и конфликты на почве личной неприязни или антипатии. Большевики здесь на составляли счастливого исключения, с учетом сказанного следует, видимо, и подходить к оценке данного эпизода.
Теперь прежде чем затронуть некоторые вопросы политического свойства, связанные с туруханским периодом жизни Сталина, стоит немного сказать и о чисто житейской стороне его бытия в ссылке. Сухие сибирские морозы оказались благотворными для его здоровья. Об этом пишет его дочь С. Аллилуева, подчеркивая, что он полюбил Сибирь и часто вспоминал об этом отрезке своей жизни. Но его поражали не только сибирские просторы и сибирские морозы, но и весьма своеобразные нравы, господствовавшие в затерянных в этих просторах поселках, довольно суровая, если не сказать, жестокая психология, ставшая нормой обычного поведения людей в тех краях. Впечатления эти врезались в его память и оставили настолько глубокий след, что он даже в одной из своих публичных речей упомянул об этом. Выступая в 1935 году пред выпускниками военной академии, он рассказал о таком эпизоде, с которым столкнулся в ссылке: «Я вспоминаю случай в Сибири, где я был одно время в ссылке. Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили, что тридцатый остался там. На мой вопрос: «как же так, остался?» они с тем же равнодушием ответили: «чего ж там еще спрашивать, утонул, стало быть». И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что «надо бы пойти кобылу напоить». На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: «Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем. А вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу». Вот вам штрих, может быть малозначительный, но очень характерный»[490].
В ссылке и с самим Сталиным приключались различные происшествия, порой ставившие его на грань жизни и смерти. В соответствующей литературе в период власти Сталина они иногда предавались гласности, видимо, с целью героизировать образ вождя. Так, в одном из сборников, изданных в связи с его 60-летим, известный тогда летчик Г. Байдуков рассказывал о своих встречах со Сталиным:
«Незаметно разговор перешел на прошлое. Иосиф Виссарионович рассказал нам, как, будучи в ссылке, он чуть не погиб в Енисее, когда провалился в полынью и вынырнул уже обледеневшим перед глазами собравшихся у проруби женщин. Женщины с испуга побросали коромысла, ведра и убежали в деревню. Долго пришлось уговаривать, чтобы пустили отогреться. Только исключительно крепкий организм спас его тогда от смерти».[491]
Со слов Сталина А.С. Аллилуева так передает еще один весьма драматический эпизод, произошедший с ним в Туруханской ссылке. Конечно, и он призван был в выгодном свете представить образ вождя как человека, не раз подвергавшегося смертельным опасностям и мужественно преодолевавшим трудности. Вот этот рассказ:
«Однажды зимой он с рыбаками отправился проверить улов. Путь был не близкий — за несколько километров. На реке разделились. Сталин пошел к своим снастям. Улов был богатый, и, перекинув через плечо тяжелую связку рыбы, Сталин двинулся в обратный путь. Неожиданно завьюжило. Начиналась пурга. Мгла полярной ночи становилась непроницаемой. Крепчал мороз. Ветер хлестал в лицо, сбивал с ног. Связка замерзшей рыбы тяжелее давила на плечи, но Сталин не бросал ношу. Расстаться с ней — значило обречь себя на голод. Не останавливаясь, борясь с ветром, Сталин шел вперед. Вешек не было видно — их давно замело снегом. Сталин шел, но жилье не приближалось. Неужели сбился с пути?
И вдруг, совсем рядом, показались тени, послышались голоса.
— Го-го-го! — закричал он, — Подождите!..
Но тени метнулись в сторону и исчезли. Голоса смолкли. В шуме вьюги он только слышал, как ударялись друг о друга замерзшие рыбы за его плечами. Теряя силы, он все же продолжал идти вперед. Остановиться — значило погибнуть. Пурга все бушевала, но он упрямо боролся с ней. И когда казалось — надеяться уже не на что, послышался лай собак. Запахло дымом. Жилье! Ощупью добрался он до первой избы и, ввалившись в нее, без сил опустился на лавку. Хозяева поднялись при его появлении.
— Осип, ты? — Они в страхе жались к стене.
— Конечно, я. Не лешак же!
— А мы встретили тебя и подумали — водяной идет. Испугались и убежали…
И вдруг на пол что-то грохнуло. Это отвалилась ледяная корка, покрывавшая лицо Сталина. Так вот почему шарахнулись рыбаки там, по пути. Обвешанный сосульками, в ледяной коре, он показался им водяным. Да еще рыба, звеневшая за его плечами! Он не мог удержать смеха, глядя на остяков, смущенно окружавших его.
— Я проспал тогда восемнадцать часов подряд, — вспоминал он, рассказывая о пурге».[492]
Другой эпизод в пересказе приближенного к Сталину режиссера М. Чиаурели (постановщика выдержанной в апологетической манере фильма «Клятва») повествует о побеге Сталина из сибирской ссылки. Трудно сказать, о какой конкретно ссылке идет речь: по некоторым обстоятельствам, изложенным в рассказе, Туруханская ссылка вроде сюда и не вписывается. Но в данном случае точная привязка к определенному месту и времени не имеет какого-то принципиального значения. Здесь существенны сами детали, а также манера поведения самого беглеца. Вот что поведал Сталин о своем побеге: «Я находился в распоряжении исправника. Это был человек крутого нрава, заслуживший ненависть не только ссыльных, но и всего населения, особенно возчиков. Возчики, как известно, играли в суровых условиях Севера, с перегонами в сотни верст, немаловажную роль. Эти люди, видавшие виды, были буквально терроризированы исправником. Задумав бегство, я решил сыграть на этой ненависти.
«Я хочу подать жалобу на исправника. У меня есть связь в Зимней», — сказал я одному из возчиков. А Зимняя была ближайшая железнодорожная станция, до которой надо было ехать несколько дней. Возчик охотно согласился везти меня туда, выговорив себе, помимо платы, по «аршину» водки на больших остановках и по «поларшина» на малых.
Подгоняемый ненавистью к самодуру-исправнику, возчик вез меня отлично. На остановках для него кабатчики выстраивали за мой счет «аршины» и «полуаршины» рюмок с водкой.
Морозы стояли сорокаградусные. Я был закутан в шубу. Возчик погонял лошадей, распахнув свою шубенку и открывая чуть ли не голый живот жестокому морозному ветру. Тело его, видно, было хорошо проспиртовано. Здоровый народ! Так мне удалось бежать…»[493]
Такие зарисовки должны были оттенить облик Сталина как человека, близко стоявшего к народу, понимавшего его душу, умеющего находить общий язык с самыми простыми людьми. И хотя события, о которых шла речь, имели место в дореволюционном прошлом, они как бы перекидывали мостик к современности, подчеркивая близость вождя к массам. Но независимо от мотивов, двигавших колесо сталинской пропаганды, рисовавших столь близкий к народу его образ, едва ли можно поставить под сомнение то, что он в период своей подпольной работы, а также во время ссылок и пребывания в тюрьме, самым тесным и непосредственным образом соприкасался с повседневной жизнью простых людей. Он многое сумел почерпнуть из этого соприкосновения с реальной повседневной жизнью представителей низших слоев тогдашнего российского общества. И по свидетельствам многих, высоко ценил опыт простых людей, ставя его выше чисто интеллигентских знаний.
В литературе, посвященной пребыванию Сталина в Туруханской ссылке, неизменно присутствовали и эпизоды, рисовавшие его твердость и непреклонность, даже дерзость в отношении тех, кто призван был наблюдать за ним, предотвращать возможность побега. Рассказывалось, в частности, о конфликте со стражником, охранявшим его в станке Курейка. Столкновения со стражником у Сталина начались вскоре после прибытия в Курейку. По инструкции стражник должен был посещать ссыльного два раза в день, в девять утра и вечером. Выполнял он эту обязанность бесцеремонно.
