Мысль о поле как носителе сознания имеет прямое отношение ко всему, о чем говорилось до этого.
В монографии белорусского философа А. К. Манеева «Философский анализ антиномии в науке» вопросу биологических полей человека посвящена большая глава. Приводя слова Гераклита «сила мышления находится вне тела», автор также высказывает предположение, что структурой., которая порождает мысль, возможно, является «полевая формация биосистем». Соответственно весь жизненный опыт человека, ситуации, которые он пережил, все слова, им сказанные когда-то или сказанные ему, — все это фиксируется его биологическим нолем и хранится в виде своеобразных голограммах.
Н. П. Бочков
Перечень примеров возвращения к жизни, которые приводит автор, можно было бы продолжить. Но при этом для меня как для врача и биолога остается открытым вопрос о действительном состоянии человека в каждом отдельном случае. Это может быть состояние, близкое к анабиозу, состояние очень сниженных жизненных функций, когда даже профессионал при беглом осмотре может ошибочно констатировать клиническую смерть. Но такая констатация может не исключить того, что это было лишь резкое угнетение жизненных функций. Таким образом, первое, что хотел бы я подчеркнуть, — это необходимость констатации смерти на профессиональном уровне.
Другое мое соображение касается следующего. Выстраивая приводимые свидетельства в определенном порядке, автор действительно строит логически убедительную картину. Но, как показывает опыт истории науки, из серии фактов или описаний возможно выстроить далеко не единственную конструкцию.
Я, конечно, понимаю, что, излагая ту или иную концепцию или гипотезу, всегда существует соблазн приводить точки зрения авторитетов, высказавшихся в ее пользу. Такие высказывания, безусловно, воздействуют на восприятие материала, психологически как бы подкрепляя позицию автора. Но в точном знании высказывания авторитетов, самых высоких, никогда не могут считаться доказательствами. Единственное, о чем могут они свидетельствовать, это то, что думает по данному вопросу тот или Иной специалист, пусть самого высокого ранга.
Сам я как человек, занимающийся всю жизнь теоретическими проблемами биологии и медицины, факты, подобные описанным, всегда интерпретирую в рамках известных биологических явлений… О случаях спонтанного возвращения жизненных функций я, знаю, в том числе со слов моих коллег. Я мог бы назвать, например, эпизод, когда в крупнейшем нашем хирургическом институте из операционной после безуспешных попыток реаниматоров был отправлен в морг мальчик. К счастью, помещение это находилось не в самом институте, и в машине мальчик пришел в себя и заплакал. Произошло это, повторяю, после того, как реанимационная бригада прекратила усилия, исчерпав все возможности. Бригада, оснащенная последним и первоклассным оборудованием. Как биолог и врач, я интерпретирую этот эпизод в тех категориях, о которых говорил выше.
Но то, что я не во всем согласен с автором, отнюдь не исключает права Горбовского и тех, кто думает, как он, придерживаться своей точки зрения. Сам разброс точек зрения никогда еще не приносил вреда знанию и поиску истины.
И. А. Акчурин
Парадокс заключается в том, что каждому представляется, будто предмет, о котором говорится на этих страницах, имеет отношение к кому угодно, только не к нему лично. В то время как вопрос этот (посмертного бытия — или небытия) рано или поздно, хотим мы этого или нет, неумолимо и неизбежно встает перед каждым. Понимание, что это, по сути дела, центральная проблема человеческого существования, присуще как всем традиционным культурам, так и современным цивилизациям, не утратившим преемственности духовных ценностей.
Древнейшие традиционные представления о состояниях по ту сторону жизни обретают новую интерпретацию в работах современных исследователей, в частности, в работах о физических связях психического и квантового уровней. Прямое отношение к этому имеет, очевидно, и известный эффект Эйнштейна-Подольского-Розена, а из последних работ — исследования Уилера, Хаукинга, лауреата Нобелевской премии Брауна Джозефсона. Об интересе к этому комплексу проблем в нашей стране свидетельствует создание комплексного Проблемного научного совета «Физика и сознание» при президиуме АН СССР.
Со знаком реки и переправы связана загадка другого символа, также повторяющегося в разных культурах: знака ладьи в потустороннем мире. «Ладья мертвых присутствует во всех цивилизациях» (Ж. Шевалье, А. Шербрант. Словарь символов). По словам немецкого исследователя, «едва ли можно найти крупную часть населения Земли, где не имелась бы вера в корабль душ».
Знак этот, напоминающий о реке, что преграждает путь в потустороннем мире, повсеместен. Не только территориально, но и во времени. Самый ранний, он — в глиняных моделях лодок древнейших египетских погребений. «Судя по форме челноков, — пишет исследователь, — они, по-видимому, всегда использовались с какими-то культовыми или религиозными целями».
В последующие тысячелетия на моделях, на рисунках лодок появляются мумии, сидящие под балдахином, или знак души, пересекающей на такой лодке некий водный предел. Иными словами, речь о рисунках или моделях лодок, изображающих «последнее странствие души умершего в загробном царстве»
Сама множественность таких моделей, их разнообразие, та старательность, с которой нередко изготовлялись они, свидетельствуют о том, сколь важным представлялось, чтобы душа совершила этот переход через некий рубеж в посмертном мире.
Но даже деревянные, изготовленные особенно тщательно и сохранившиеся в захоронениях фараонов лодки и ладьи эти оставались лишь знаками и были явно не приспособлены, чтобы держаться на воде. Одному из таких символов, ритуальной ладье из пирамиды Хеопса, 4500 лет.
В том же значении, что и в Египте, он присутствовал в Вавилоне и на Американском континенте — в культуре мочика (первые века н. э.). И в Китае — саркофаг императора Цин-Шихуанди в форме ладьи (III в. до н. э.). Об изображении корабля на эллинских надгробиях упоминал Флавий Филострат. Даже на Мадагаскаре в древности захоронения совершались в ладьях. Так же, в ладьях, хоронили славяне во времена Киевской Руси и позднее. Следуя той же схеме, скандинавы выкладывали каменную ладью на месте, где был похоронен кто-то. И сегодня лодка или модель лодки — обязательный атрибут погребальных обрядов в Индонезии, Океании, на Малайе и у аборигенов Австралии. И у народов Севера, в разных его списках тоже можно еще застать этот обычай.
Лодки египетских погребений, отстоящих от нас на семь тысяч лет, обозначают, очевидно, ту раннюю дату посмертного опыта, о которой мы можем судить. Вероятно, образ этот — реки и переправы в загробном мире — был привнесен кем-то, кто оказался по ту сторону черты, а затем вернулся или был возвращен к жизни. Воспоминания о посмертных его состояниях, воспринятые, как свидетельство очевидца, вошли в систему символов той эпохи. Впоследствии опыт этот подтвердился, надо думать, в рамках других культур.
В какой мере образы — реки, переправы и другие — отражают реальность, стоящую, возможно, за ними?
Структура человеческой психики состоит как бы из двух уровней: собственно сознания и того, что называют бессознательным. Или «ночного сознания», как обозначают его еще. Это — область внелогического восприятия реальности, интуитивного постижения тех зависимостей между явлениями, которые лежат вне причинно-следственных связей, вне рационального.
Швейцарский психолог К. Г. Юнг ввел понятие «коллективного бессознательного», включив в него «архетипы» — так он обозначил некие исходные первичные схемы, сгустки эмоциональных состояний, ожиданий и тревог, восходящих к опыту самых отдаленных поколений И присутствующих в психике человека сегодняшнего дня. Бессознательное «ночное сознание» заполнено символами, часто лишенными визуальных форм, плывущими, переходящими, замещающими один другой. Им нет прямых соответствий, нет аналогов в бодрственном, «дневном состоянии». Выйти из бессознательного, быть воспринятыми они могут, только приняв образы внешнего мира. Эти образы — страх, падение, вода, огонь, враг… — как бы код, на котором бессознательное может говорить о каком-то своем опыте, о той реальности, которую воспринимает оно. В том числе о реальности, возможно, лежащей вне диапазона наших пяти чувств.
Я говорю здесь об этом потому, что опыт посмертных состояний относится, как представляется мне, именно к этой области восприятия. К той области, о которой мы можем судить только по тем редким протуберанцам, которые, вырвавшись из этой зоны, попадают в сферу сознания. Но даже тогда они воспринимаются сознанием как символы, которым мы пытаемся подобрать смысловые значения в опыте нашей повседневной жизни.
