Но на смену тяжелым горным дорогам и пыльным большим трактам сейчас пришел великий Сибирский железнодорожный путь. У самого подножья Ильменской горы, на берегу Ильменского озера, приютилась небольшая станция Миасс, выстроенная из красивого сероватого камня, напоминающего по внешнему виду гранит, но в действительности являющегося редкой горной породой, названной в честь Миасса — миасскитом[14]. Крутой лесистый склон поднимается сейчас же за станцией и за окружающим ее небольшим станционным поселком. Отдельной горной вершиной кажется отсюда (с юга) Ильменская гора; но это только обман зрения, это лишь южный конец длинной цепи гор — целого, почти непрерывного хребта. Далеко тянется он на север и на протяжении более чем 100 километров сохраняет свою своеобразную форму и ряд особенностей химического состава.
На западе его окаймляет широкая долина реки Миасса с большими садами, редкими лесами и пашнями; на востоке — сначала слабохолмистый, покрытый лесом ландшафт со сверкающими озерами извилистой формы, а дальше — необозримые степи Западной Сибири. За три четверти часа можно подняться по крутому склону Ильменской горы на ее вершину, — и с отдельных скалистых гребешков прекрасная, незабываемая картина расстилается во все стороны.
У подножья станционного дома — лента Южноуральской железной дороги, маленькое сверкающее озеро, за ним другое, третье… Холмистые мягкие контуры гор сплошь заполняют горизонт на юге, отделяясь широкой долиной Миасса от горного запада. Здесь в бинокль можно различить на юге озеро Еланчик; западнее, на голых гранитных склонах Чашковских гор, виднеется город Миасс с длинным, уходящим вдаль прудом. Еще далее к югу — широкие низины с лентой Верхнеуральского тракта, с яшмовыми месторождениями, золотоносными россыпями и жилами, с прекрасными месторождениями талька. Левее, далеко на краю горизонта, за березовыми перелесками, скрыты в туманной дали знаменитые Кочкарские россыпи с розово-фиолетовыми топазами, нежно-зелеными или синеватыми эвклазами и другими редчайшими камнями, составившими славу «русской Бразилии», как прозвал этот край еще в середине XIX века знаменитый русский минералог Н. И. Кокшаров.
Долина реки Миасс. Южный Урал.
Гораздо более грандиозна картина на западе — здесь длинные цепи Уральского хребта тянутся сплошной стеной и тонут в тумане на юге. Здесь целая панорама гор, то покрытых густыми лесами, то неприветливо голых, сплошь заваленных обломками скал.
Голая скалистая Александровская сопка, около которой вьется железная дорога, прекрасный Таганай с огромными осыпями желтого и красноватого авантюрина — гора, давшая русским гранильщикам единственный в мире искристый материал для декоративных поделок; дальше Юрма и другие вершины главного Уральского хребта, то совершенно голые и дикие, то покрытые девственными лесами.
Образно описывал инженер Аносов в 1834 году этот грозный Урал: «Природа его в сих местах дика и угрюма. Величественные леса, мало еще истребленные, прозрачные струи вод, с шумом бегущие по своим крутокаменистым днам; уединенно лежащие нагорные озера; бедные, кое-где раскинутые юрты полуоседлых башкиров, их невозделанные поля и, наконец, дикие, перпендикулярно вздымающиеся сопки…».
Широкая низина Миасса отделяет Ильменские горы от главного Уральского хребта. Только на севере менее резка эта граница — там, где к небу поднимается тяжелое облако дыма и сернистого газа, выделяемого Карабашским медеплавильным заводом города Кыштыма.
Но больше всего нас, минералогов, должен привлекать вид на восток; и не на туманную даль беспредельной, безграничной Сибирской равнины, которая расстилается за Чебаркулем и Челябинском, — нет, а на то, что находится тут, непосредственно внизу, у самого подножья восточных склонов Ильменского хребта, где среди мягкого холмистого ландшафта лесистой местности сверкают извилистые озера.
Большая поляна отделяет склоны Ильменской горы от этих лесов, но это не поляна, а заболоченное озеро, сплошь заполненное торфом. В самих же лесах, пересеченных правильными лесосеками, и таятся знаменитые копи самоцветов и цветных камней — знаменитые топазы и аквамарины Ильменских гор.
На копях самоцветов
Впервые я посетил эти места в 1912 году. Меня встретили на вокзале прибывшие сюда уже ранее товарищи по минералогическому музею — члены экспедиции Академии наук. В красивой школе-даче, расположенной на склоне Ильменской горы над станцией, разместилась наша экспедиция; сюда мы свозили богатые сборы дня. За школой, на скалистом утесе виднелись одинокие обнажения желтого канкринита, красивого камня с жирным блеском, который иногда гранится кабошонами для мелких ювелирных изделий. Внизу расстилалось Ильменское озеро, и яркое весеннее солнце весело играло на его глади. После утомительного железнодорожного пути я, как очарованный, рассматривал это небольшое, всегда холодное горное озерко, затерянное между отрогами лесистых склонов гранитных гор и обрамленное темным лесом. На дне его тщетно искали золота и драгоценный камень. Но неосновательными оказались все надежды на эти открытия инженера М. П. Мельникова, который в восьмидесятых годах работал здесь несколько лет, добывая из копей прекрасные штуфы минералов для музея Горного института в Петербурге.
За озером медленно поднимается из-за леса дымок костра — это старатели добывают золото, промывая в незатейливо устроенных грохотах и вашгердах гранитную дресву, по промоинам и оврагам гранитных гор; и искрятся в ковшике редкие золотинки вместе с тяжелым магнитным шлихом и зернышками розового граната и бурого циркона. К востоку за озером вьется большая Чебаркульская дорога — некогда знаменитый Сибирский тракт, и ведет она мимо тех самых старых копей, где впервые счастье находки самоцветов улыбнулось казаку Прутову.
Но главные копи скрыты от нас лесистыми выступами Ильменского хребта, прорезанного линией железной дороги.
К копям нас провожал Андрей Лобачев, один из последних потомков тех славных штейгеров-рабочих, которые еще в конце XVIII века пристрастились к камню и передавали свои знания и свой опыт из поколения в поколение. Лобачев знал Ильменский лес, знал каждую яму и каждый ёлтыш[15]; к любой копи он умел провести так, чтобы ближе подъехать к ней и не попасть в болотную трясину покосов. При содействии этого своеобразного угрюмого человека, беззаветно любившего Ильменский лес и знавшего все его тайны, и работала несколько лет наша экспедиция. Тщетны были попытки вдохнуть веселый, бодрый дух в этого человека, у которого временами наступал период тяжкого запоя — и тогда не было больше нашего Андрея, всегда аккуратного, исполнительного и доброго. Тяжелым крестом была для него эта болезнь. Лесное начальство упорно отказывало ему в правах на добычу камня; и лишь украдкой, тайком, то в летнюю ночь, то в зимнюю пору рылся он в отвалах копей, с редким знанием и умением выискивая и эшинит, и монацит, и даже редчайший криолит.
Как определял он камни, как познакомился он с научными терминами, — сказать трудно. Но Лобачев не ошибался; на ощупь, на вкус, «на зубок» проверял он свои определения и много раз «осаживал» новичков, дававших с налету поверхностные неправильные определения хорошо знакомым ему ильменским диковинкам.
С утра Лобачев подавал «коробок» — уютную уральскую плетенку на дрожинах, и мы ехали к копям с тем «комфортом», к которому хочешь или не хочешь, а надо было привыкать. На Урале считалось зазорным много ходить, и вас непременно подвозили к самой копи или руднику, хотя бы для этого из вас и пришлось вытрясти всю душу или даже разок-другой на пне или корнях вывернуть из плетенки.
До копей от станции всего 4–6 километров. Сначала путь идет между озером и железной дорогой, потом по руслу речонки Черемшанки, далее — вдоль Ильменского болота с разработками торфа — до пологого лесистого холма на склонах Косой Горы. Направо, у самого полотна железной дороги — несколько каких-то обломков камня. И, к вашему удивлению, Лобачев объясняет, что это — бывшая копь амазонского камня. Здесь впервые, около 1783 года, знаменитый исследователь Урала И. Ф. Герман нашел амазонский камень. Камень отливал на солнце, а цвет его был так прекрасен, что было дано приказание добыть его для Екатеринбургской гранильной фабрики и из лучших сортов вытачивать вазы. Позднее, в 1831–1832 годах, когда из Петербурга последовал приказ всемогущего графа Л. А. Перовского добыть 25 пудов «лучшего синего шпата», к этой копи послали целую экспедицию. Действительно, прекрасными были здесь отдельные глыбы этого камня, то голубые с тонами лучшей бирюзы, то зеленоватые с желтым и серым узором морской пены. Но ничего не осталось сейчас от былого: постройка второй колеи Сибирского пути уничтожила все остатки прошлого и погребла под собой некогда знаменитую копь.
