Исследователи решили, что это были сновидения, снившиеся в том быстром сне, который предшествовал медленному. Может быть, люди, которые «никогда не видят снов», обладают способностью помнить в медленном сне о том, что было в быстром? Но почему они утром не помнят ничего? Может быть, сон для них означает нечто причудливое, фантастическое, чего в жизни не бывает и быть не может? Иногда они рассказывают утром, что думали во сне. Вот этот испытуемый «думал», что едет в машине по пустыне, и думал он, если судить по электроэнцефалограмме, именно во сне, а не в бодрствовании. Он не называет сновидением то, что имело внутреннюю последовательность. Язык снов у него подчиняется грамматическим правилам — вот и все. Если он будет утверждать, что сны ему не снятся, не верьте ему, ибо он сам не верит себе — не верит своим глазам.
А с какой скоростью забываются сны? Снова у Клейтмана в лаборатории спали испытуемые. Выяснилось, что через пять минут после быстрого сна подробных описаний не добьешься, хотя отдельные фрагменты сновидений человек еще помнит. Через десять минут фрагменты вспомнились лишь в одном случае из 26. Может быть, многие люди не запоминают снов оттого, что они им не интересны?
В некоторых странах нейрохирурги, чтобы облегчить страдания безнадежных психических больных, делающим лейкотомию — перерезают у них связи лобных долей коры с подкорковыми отделами. Все до единого, кто перенес операцию, говорили, что сновидений у них больше не бывает. У них тут же сняли электроэнцефалограмму. Всё как у здоровых:смена быстрого н медленного сна, движения глаз. Должны быть сны! Так и есть: разбуженные ночью, люди бормотали, что да, действительно, они только что видели сон, пересказывали его «в двух словах», тотчас же отворачивались от экспериментатора и засыпали.
Да так и быть должно! Лейкотомия спасает от буйного помешательства, но взамен вкладывает в пациента определенные личностные черты: получается человек, склонный к стереотипному поведению и стереотипной речи, живущий сегодняшним днем, инертный до крайности, добродушно-безразличный ко всему на свете, в том числе к собственным эмоциям. Лейкотомированные больные просто не желают утруждать себя запоминанием снов. Обратим, однако, внимание на черты лейкотомированной личности. Они ведь не так уж патологичны. Разве не встречаются нам люди, обладающие в той или иной степени подобными чертами? И не кроется ли в этом одна из причин их плохой памяти на сны?
Таинственный медленный сон
Что же еще остается неясным? Многое, увы, и прежде всего этот таинственный медленный сон, то есть не вообще медленный сон, а видим ли мы сны в нем или не видим? Снов как будто нет, однако психическая деятельность присутствует безусловно. В медленном сне выходят на ночные прогулки сомнамбулы и раскачиваются из стороны в сторону молодые люди. А как же сновидения? Ведь «думали» же о чем-то нью-йоркские испытуемые!
Американский исследователь Дэвид Фулкес подобрал ключик к медленному сну самым простым способом. Он чуть-чуть изменил форму вопроса, с которым обычно обращались к испытуемым. Раньше их будили и спрашивали, видели ли они какой-нибудь сон, Фулкес стал спрашивать: «Что-нибудь проносилось у вас в голове?» Эта перемена привела к таким результатам, которых не ожидал сам Фулкес. Те, кого будили в быстром сне, отвечали утвердительно в 87% всех случаев, а кого будили в медленном сне — в 70%.
Дэвид Фулкес также выяснил, много ли было зрительных образов в том, что проносилось в голове у испытуемых, что это были за образы, какие эмоции они вызывали. Оказалось, что все это было мало похоже на сновидения, поставляемые быстрым сном. В быстром сне человек почти всегда видит яркие события, фантастические сцены, приключения, сопровождаемые эмоциональными переживаниями. В медленном же сне — это почти чистое размышление, «думание», и в основном о событиях минувшего дня. И неспроста глаза в глубоких стадиях медленного сна неподвижны — смотреть нечего.
То ли дело быстрые движения глаз! Нет сомнения, что они означают «смотрение» снов. Как это доказать? В ходе экспериментов Клейтман и Демент научились по рассказам о сновидениях, предшествующих пробуждению, угадывать, какие движения глаз можно ожидать на электроокулограмме, а по электроокулограмме — каким было сновидение, «активным» или «пассивным». Разве это не доказательство?
Доказательством являются и опыты со слепыми. Люди, ослепшие в молодости или в зрелом возрасте, видят во сне предметы, и у них можно наблюдать быстрые движения глаз. У слепых же от рождения или ослепших в раннем детстве и забывших облик предметов нет ни зрительных снов, ни быстрых движений глаз. Но быстрые движения глаз свойственны всем новорожденным. Остается предположить, что и у ослепших в детстве они были, но потом механизм этот из-за неупотребления вышел из строя.
В последние годы удалось установить даже такую тонкость: интервалы между движениями глаз часто соответствуют таким моментам в сновидении, когда человек останавливает взгляд на неподвижном объекте. Данные исследований указывают на несомненную связь между интенсивностью движений глаз и интенсивностью сновидений. У здоровых людей движений этих в целом больше, чем у больных, не считая больных нарколепсией, которые буквально погружены в яркие и длительные сны. Одним словом, во сне происходит то же, что и во время бодрствования, когда мы сидим, например, закрыв глаза, и представляем себе игру в теннис или в футбол: наши глазные яблоки непроизвольно следуют за полетом воображаемого мяча. Поэтому можно смело утверждать, что мы смотрим сны буквально физиологически.
После того как выяснилось, когда люди видят сны, трудно было удержаться от соблазнительных попыток вторжения в сюжеты сновидений. Около спящих зажигали свет, включали музыку, переливали воду. Затем их будили и требовали отчета. Кое-что из внешних стимулов действительно вплеталось в сон. Особенно хорошо получалось с водой: испытуемые в сновидениях то и дело попадали под дождь и вымокали до нитки. Звонок, которым их будили, естественно, превращался в телефон.
Интересные опыты провел в Эдинбургском университете Ральф Бергер. Он расспросил каждого испытуемого об образе его жизни, в том числе о прошлых и настоящих увлечениях. Затем каждого попросили прочитать вслух длинный список имен, среди которых было имя той, в кого был влюблен испытуемый. Регистратор кожно-гальванической реакции исправно фиксировал эмоциональный всплеск, когда очередь доходила до заветного имени; прибор подтвердил, что имена были названы правильно и что они действительно небезразличны испытуемым.
Этим молодым людям, не подозревавшим о цели эксперимента, предстояло провести в лаборатории много ночей. Засыпать они привыкли под записанный на пленку шум водопада и разные шорохи; им нужно было привыкнуть к шумам вообще, чтобы в ответственную ночь не проснуться от случайного шума, в том числе и от имен, которые будут произнесены комнате. На тридцать седьмую ночь, во время быстрого сна, Бергер начал будить своих испытуемых и записывать на пленку их рассказы о сновидениях. Каждый видел несколько снов этой ночью; каждому в разных фазах сна говорили по нескольку раз четыре имени в разных сочетаниях; среди четырех было одно, имевшее особое значение.
Чтобы исключить так называемый субъективный фактор, Бергер решил привлечь к анализу сновидений человека, который бы не знал, какое имя он произносил и когда. Этим человеком был Освальд. Бергер дал ему описания сновидений испытуемых и списки из четырех имен, которые говорили у них над ухом. Освальд попытался установить ассоциативные связи между снами и именами. Каково же было удивление обоих ученых, когда обнаружилось, что он угадал в 32 случаях из 89. Для психологического эксперимента такого типа это было невероятной удачей.
Один из молодых людей, участвовавших в эксперименте, любил прежде рыжеволосую девушку, которую звали Дженни. Когда проигрывали ее имя, ему снилось, что он отпирал сейф отмычкой, у которой была красная ручка. По-английски «отмычка» будет jemmy — обычная в таких случаях звуковая ассоциация. Как только другой студент услышал имя Шейла, ему приснилось, что он забыл в университете книгу Шиллера.
Девушка-испытуемая услышала во сне имя Роберт, и ей стало сниться, что она смотрит фильм о кролике (rabbit), «но этот кролик был как-то искажен». Находя в отчетах отмычку, Шиллера и кролика, Освальд угадывал, какие имена вторгались в сюжеты снов.
Над ухом одного из испытуемых произнесли имя Джиллиан; так звали девушку, в которую он был когда-то влюблен. Он рассказал, что ему снился приезд старой женщины, которая была чилийкой (Chilean). «Она бегала босиком по сырой земле, и ей, видимо, было очень холодно», — рассказывал студент. По-английски «холодно» — chilly. Самый простой случай — это звуковая ассоциация «Шейла — Шиллер».
