В тот момент, когда захват власти Гитлером уже был свершившимся фактом (со всеми его угрожающими последствиями), Винтер начал выпускать выходивший раз в два месяца журнал «Politische Blätter» — тем самым он хотел внести свою лепту в дело спасения своего народа в трудный и критический момент. Показательно, что в первом номере журнала, вышедшем в апреле 1933 года, была объявлена публикация книги «д-ра Кобилински» под заглавием «Die Sophiamystik bei Vladimir Solowiew», которая должна была выйти в рамках новой серии под названием «Wiener Soziologische Studien»[2015]. Прозрения Кобылинского уже стали неотъемлемой составной частью политической деятельности Винтера. Последний тщательно проштудировал многочисленные переводы трудов Соловьева, сделанные Кобылинским и снабженные им обстоятельными введениями и комментариями. Винтер разделял идею всеединства, направлявшую мысль Владимира Соловьева, его взгляд на мир как единое мистическое целое. Таким образом, Соловьев во многом служил для него примером — как воссоединителя культур, так и «поэта-духовидца». С этой опорой на целостность бытия был связан и живой интерес к средневековью, присутствовавший и у Винтера, и у Кобылинского. В 1934–1936 годах в серии «Wiener Soziologische Studien» Винтер публикует двухтомное исследование, посвященное эрцгерцогу XIV века Рудольфу IV («Основателю») и его идее австрийского всеединства. Исследование частично базировалось на докторской диссертации Винтера[2016].
Интерес к русской культуре возник у Винтера рано; в молодости он даже начал изучать русский язык. Он придерживался того мнения, что Австрия, в силу своей неустойчивой национальной самооценки, должна в равной мере приобщиться как к западному, так и к восточному опыту, укрепляя свою самобытность на двуедином базисе. Он также ясно давал понять, что считал необходимым соединение науки и религии. «Politische Blätter» был, помимо его католической основы, ориентирован на «научное исследование политических вопросов»[2017].
Поначалу в «Politische Blätter» о фашистской Германии писалось довольно сдержанно; в то же самое время журнал проявлял пристальное внимание к Советскому Союзу. О какой-либо определенности позиции по поводу антисемитской политики нацистов не заботились. Однако когда в начале 1934 года бундесканцлер Дольфус, друг и товарищ Винтера по окопам времен Первой мировой войны, в своих маневрах, не обойдясь без кровопролития, был вынужден запретить социал-демократическую партию, в развитии австрийской драмы наметился новый поворот. Как раз в это время Винтер был избран Дольфусом на пост одного из трех вице-бургомистров Вены, с тем чтобы тот способствовал сближению левых и правых вопреки всем серьезным ограничениям свободы. Вскоре, 25 июля, австрийские национал-социалисты попытались поднять мятеж и совершить государственный переворот, при этом был убит Дольфус. На посту бундесканцлера его сменил еще более откровенно авторитарный фон Шушниг, который также был фронтовым другом Винтера. В этот момент, в сентябре 1934 года, «Österreichische Aktion» сформулировала программу из десяти пунктов, направленную на объединение нации. Оставшись без поддержки запрещенных социал-демократов, организация стремилась таким способом продолжить борьбу за дело рабочих (отсюда перемена названия на «Österreichische Arbeiteraktion»). Издавался еженедельник под названием «Aktion» — орган христианского рабочего движения, вынужденный действовать во все более жестких условиях и нередко подвергавшийся изъятию со стороны властей.
Со временем Шушниг обратился за поддержкой к Муссолини. Винтера же подобный ход событий уводил в сторону все большего радикализма. «Politische Blätter» стал призывать к созданию народного фронта для борьбы против диктатуры национал-социалистов. Одновременно журнал начал обращать свой взгляд в сторону Советского Союза. На страницах журнала с удовлетворением констатировалось, что ленинская идея революции становилась у Сталина все более консервативной. Винтер объявлял, что ничего не опасается так, как присоединения к Германии. Но именно в этом направлении двигался Шушниг. Вскоре он объявил Австрию «германской», но все-таки нуждающейся в независимости. В конце концов 11 июля 1936 года ему пришлось заключить дружественное соглашение с Германией. Вследствие этого диапазон действий «Politische Blätter» резко сузился, и Винтер несколько раз был подвергнут цензуре. По некоторым сведениям, многолетняя переписка между ним и Кобылинским в это время приобрела необычайную интенсивность[2018].
А 24 октября 1936 года Винтера снимают с поста вице-бургомистра. Тогда же налагается окончательный запрет на издание «Politische Blätter». На тот момент Винтер был наиболее откровенно высказывающимся противником Гитлера в Вене, явно критически относясь к своему старому другу Шушнигу. Немецкое вторжение было вопросом времени. Таким образом, борьба, которую во все более неравных условиях вел Винтер, касалась самого существования австрийской нации. Наконец, в марте 1938 года в страну вступили немецкие войска. Аншлюс был одобрен после унизительного апрельского псевдореферендума. Уже через несколько дней после вторжения немецких войск Винтер с семьей покинул страну. На какое-то время он решил обосноваться в Швейцарии.
Во второй половине дня 29 июня 1938 года в Монти Кобылинского (и ван дер Мойлен) посетил Винтер. Очевидно, эта встреча стала первой и единственной. Сын Винтера, по его словам, помнит, что отец после встречи вернулся домой в сильном возбуждении[2019]. Имевшая место беседа была, судя по всему, оживленной, собеседники, надо полагать, в этот момент разошлись во мнениях по поводу и фашизма, и коммунизма. Примиренческое отношение Кобылинского к Гитлеру должно было шокировать Винтера[2020]. Отношение же Кобылинского к Сталину носило, наоборот, однозначно враждебный характер — в этом вопросе Винтер питал явные иллюзии по поводу Советского Союза и, по выражению его политического противника, «плясал под дудку Кремля»[2021]. Интерес Винтера к диалогу с Востоком в сочетании с его деятельным участием в рабочем движении стал внезапно развиваться в совершенно чуждом Кобылинскому направлении.
Вскоре после этого, с отъездом семьи Винтер в США, связь между ними, видимо, прервалась. Винтер вернулся в Австрию уже в 1955 году, после ряда лет университетского преподавания в Америке. Тогда же он выпустил своего рода политическое завещание — большое исследование о святом Северине. В исследовании он обратил свой взгляд далеко назад, в V век. Северина он рассматривал как первого создателя австрийской нации, как человека, сумевшего соединить два звена, «der Heilige zwischen Ost und West», цитируя заглавие книги[2022]. В 1959 году Эрнст Карл Винтер умер. Десять лет спустя венское издательство левой ориентации «Amandus» выпускает им же самим написанную книгу о его жизни с показательным подзаголовком «Bahnbrecher des Dialogs» («Пионер диалога»)[2023].
Однако сразу после войны, в 1946 году, все еще в обстановке неопределенности в судьбе нации, в Вене с новой силой возникает интерес к мировоззрению Intermediarius’a в интерпретации Кобылинского. В среде интеллигенции вновь активизировалось христианское движение левого крыла, которое стремилось достичь более глубокого понимания той России, которая теперь стала одной из держав, оккупировавших Австрию. Центральной фигурой этого движения был Август Цехмайстер (1907–1963), сторонник католического социализма. Он издавал религиозно-философские работы, нередко в издательстве «Amandus», серьезно интересуясь восточной мистикой. Цехмайстер находился под сильным влиянием Владимира Соловьева, но был также знаком с трудами Николая Бердяева, Сергея Булгакова и Павла Флоренского[2024]. С Кобылинским венский кружок связаться не успел, однако со временем завязались отношения с ван дер Мойлен[2025]. Теперь никто уже не пребывал в заблуждении по поводу тождества Кобылинского и Intermediarius’a. В письме кружку ван дер Мойлен подчеркивала, что писала под воздействием высших сил, в состоянии транса. Всеми способами она стремилась умалить свое личное значение[2026].
Можно сделать вывод, что, во-первых, концепция Intermediarius’a должна учитываться при изучении эмигрантского наследия Льва Кобылинского, а во-вторых, что бывший московский фантазер, чародей из одноименной цветаевской поэмы, вовсе не сидел, как это могло бы показаться, в изгнании, на культурных задворках южной Швейцарии. Наоборот, его экуменический призыв в действительности сыграл хотя и незаметную, но весьма определенную роль в центральноевропейской политике в критическое десятилетие — тридцатые годы. Для русского символиста это было в высшей степени уникальным путем развития в период, когда центральные фигуры этого движения уже сошли со сцены истории. Развитие символизма могло идти по разным путям — своеобразный путь Кобылинского был одним из них.
