Фантазии устроителей бала в Манеже пошли ещё дальше. Здесь соорудили некое подобие дворца в Монте-Карло, пещеру Вулкана с кузницей, грот подводного царства, египетский храм и торговую улицу в Пекине, на которой действительно шла торговля.
В ожидании наступления нового XX века, устроители гулянья в Манеже замахнулись на встречу следующего тысячелетия. В 1898 году там состоялось празднество под названием «Будущее тысячелетие». На стенах Манежа была развёрнута колоссальная панорама «Жизнь будущего на суше, в воздухе, на дне океана». Здесь было всё: торжество электричества, металла и стекла, царство алюминия, война будущего и межпланетные путешествия, воздушные корабли, освоение Сахары и Северного полюса. Были здесь балет под управлением Нижинского и русский хор Скалкина… Проводилось состязание на скорость между львом, лошадью и догом (правда, в последний момент льва кем-то заменили), выступали solo-клоун со своими кошками и собаками, знаменитый престидижитатор[9] и еврейский комик.
К концу века в Москве стало больше мест, где могла провести время «приличная публика». В 1880-е годы, и даже раньше, появились под Москвой «дачи», но не те, на которые москвичи переезжали на лето, а другие, напоминающие «базы отдыха» недавнего времени. Здесь можно было не только отдохнуть, но и закусить, увидеть выступление артистов, заняться спортом и пр. На берегу Москвы-реки, у самой Трёхгорной Заставы, стояла дача «Студенец». Её окружали роскошный парк с широкими аллеями и прудами, сад, в котором росли цветы и за 1–2 рубля можно было приобрести прекрасный букет, стоивший в цветочном магазине где-нибудь на Остоженке или Мясницкой рублей 7–8. На берегу Москвы-реки находился яхт-клуб, члены которого регулярно устраивали гонки на лодках. Но годы шли. Аллеи постепенно заросли травой, пруды пересохли, постройки обветшали и единственное, что осталось, так это пятилетняя школа садоводства, в которой училось 40 мальчиков. Существовала ещё дача Буркиной в Сокольниках, где среди деревьев стояли скамейки с надписями, какая кому принадлежит. По дороге на эту дачу москвичи останавливались для завтрака в гостинице «Санкт-Петербург». Здесь, между прочим, можно было побаловаться воздушной кулебякой со свежими сигами и вкуснейшими расстегаями.
В общем, погулять и подышать воздухом было где.
Однако не только народными гуляньями и балами славилась Москва. Здесь давно полюбили банкеты и товарищеские ужины с тостами, подарками и юбилярами. Не могу сказать, переняли ли мы этот обычай у немцев или нет, но полагаю, что если и переняли, то самую малость, значительно расширив его и усовершенствовав. Вряд ли какой-либо другой обычай более подходит русскому человеку, чем этот. Отличался же русский банкет от немецкого не только большей непринуждённостью и весёлостью, но и количеством съеденного и выпитого на каждого приглашённого.
Для сравнения можно побывать на том и другом вместе с агентами полиции, непременно присутствовавшими в те годы на всех общественных мероприятиях. О своих впечатлениях от увиденного и услышанного на них агенты делились со своим начальством в специально для этого составленных рапортах.
Итак, первый банкет состоялся 10 марта 1873 года в Немецком клубе и присутствовало на нём 150 человек. Германский консул Шписс произнес на нём краткую речь и провозгласил тост за здоровье императора Вильгельма. По такому случаю все присутствующие стоя исполнили прусский народный гимн. Затем прозвучал тост за здоровье его величества государя императора всероссийского, и все спели русский народный гимн. Третий раз собравшиеся подняли бокалы за здоровье прусского наследного принца и оркестр исполнил «Die Vachtam Rhein» («Встанем на Рейне»). После этого были произнесены речи секретарём вспомогательного общества, относящегося к сим торжествам, и редактором «Московской немецкой» газеты Ганеманом. Редактор в своей речи коснулся развития Пруссии за последние 60 лет и поделился с собравшимися мыслями о великой роли в этом развитии императора Вильгельма. За этими речами следовали опять тосты за здоровье соотечественников, консула, членов вспомогательного общества, распорядителей обеда и т. п.
Немецкий «Шустер клуб» посещали и русские. Бывало, они устраивали в нём скандалы, зная, что там им сойдёт с рук то, что не сошло бы в Благородном собрании.
А вот как выглядел банкет в правлении Московского Кредитного общества по случаю его десятилетия в начале 80-х годов XIX века. По окончании обычного в таких случаях молебствия член распорядительного комитета Полянский поднёс директору общества Шильдбаху на блюде альбом в серебряной оправе с фотографическими портретами членов общества и видами дома, занимаемого обществом, и при этом сказал краткую речь о его деятельности. После этого нотариус Барсов поднёс господину Шильдбаху, также на блюде, свой портрет и торт с надписью «Сбоку припёку», вызвавшую у присутствующих оживление и смех. Значение этой надписи Барсов объяснил тем, что он не принадлежит к членам общества, но искренне сочувствует ему, так как живёт рядом с помещением правления. Служащие общества поднесли председателю калач с медальоном и надписью «10 лет служения Обществу». Затем состоялся обед, на котором присутствовало 100 человек Обед сопровождался многими тостами, а когда он закончился и большинство гостей разъехалось, оставшиеся стали качать Шильдбаха, Лазарика и других членов правления на руках. Надо полагать, что после сытного обеда им это доставило особое удовольствие.
Теперь, чтобы ощутить атмосферу тех обедов и ужинов, услышать слова выступавших на них людей, мы снова почитаем А. П. Чехова, его пьесу «Юбилей». Начало поздравительной речи, обращённой одним из работников коммерческого банка к его председателю, господину Шипучину, выглядит в произведении так «Многоуважаемый и дорогой Андрей Андреевич! Бросая ретроспективный взгляд на прошлое нашего финансового учреждения и пробегая умственным взором историю его постепенного развития, мы получаем в высшей степени отрадное впечатление…» Да, умели наши предки говорить красиво…
Глава четвёртая
МОСКОВСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Чудеса, шарманщики, актёры. — Лентовский, Омон и другие. — Жизнь артистов эстрады. — Цензура
Но жизнь Москвы не ограничивалась только банкетами и застольями. Москвичи болели сыпным и брюшным тифами, корью, скарлатиной, ветряной оспой, дифтеритом, дизентерией, рожей, коклюшем, гриппом, крупозным воспалением лёгких, перемежающейся лихорадкой, а проще говоря, малярией. После вакцинации и прививок по методу Луи Пастера, которого у нас первое время называли Пастёром, болеть люди стали меньше, но они продолжали погибать при пожарах, тонуть в прудах и реках, замерзать на улицах, попадать под трамваи. Их кусали собаки и лошади, на головы им падали сосульки, они вешались, стрелялись, травились, в общем, всё шло так, как обычно происходит в большом многолюдном городе.
И всё-таки в Первопрестольной что-то менялось. В середине XIX века многие московские чиновники писали ещё гусиными перьями. Для приготовления их к работе в лавках продавались специальные машинки, а в департаментах имелись особые чиновники, занимавшиеся сим ответственным делом: починкой перьев для начальства. В конце века на смену гусиным пришли перья стальные, вместо сальных свечей появились свечи стеариновые, вместо курительных трубок — папиросы. В середине XIX века в московских лавках, а также в магазине с прогрессивным названием «Паровоз» на Лубянке продавались бенгальские спички, с серой и без, «отличнейшей доброты», «китайские спички» и спички без запаха. Постепенно, от фосфорных спичек, которые загорались от любого прикосновения и выпускались у нас вплоть до 1889 года, москвичи стали переходить к бесфосфорным, зажигать которые стали о шершавую наклейку на коробке.
Изменились кое в чём и кулинарные пристрастия москвичей. В середине века пользовались у них успехом так называемые «гречневики» — булочки из гречневой муки, в форме усечённого конуса, довольно вкусные, как тогда считали, что весьма сомнительно, поскольку были они полусырыми и грязными. Ещё в 1870-е годы их носили по городу лотошники, прикрыв промасленной тряпицею, и продавали по копейке за штуку. Салтыков-Щедрин в «Пошехонской старине» так описывает действия лотошника. «Лоточник, — пишет он, — если его позовут, остановится, обмакнёт гречневик в конопляное масло, поваляет между ладонями, чтоб масло лучше впиталось, и презентует покупателю». Можно ещё добавить, что гречневик ещё густо солили крупной солью. В 1880-е годы они стали редкостью. Их не столько ели, сколько играли в них. Продавец для этого делал на своём лотке кружок величиною в ладонь, ставил на этот кружок гречневик, а на его вершину клал двухкопеечную монету. Игроки ударяли по гречневику палочкой, и если монета падала вне круга, то получали гречневик бесплатно. Правда, случалось это редко и монета обычно доставалась продавцу.
