Если существо, подобное Homo sapiens, вырабатывает дополнительную способность: прогонять в уме офлайн-симуляции, оно может представлять и возможные миры – миры, которые не переживаются как настоящие. Такое существо может обладать эпизодической памятью. У него появляется возможность планировать. Оно может спросить себя: как будет выглядеть мир, в котором у меня много детей? Как будет выглядеть мир, в котором я совершено здоров? Или где я богат и знаменит? И как мне сделать, чтобы это свершилось? Могу ли я представить путь, ведущий в эти воображаемые миры из настоящего?
Такое существо может наслаждаться и мысленными путешествиями во времени, переключаясь от «внутреннего времени» к «внешнему времени». Оно может сопоставлять насущные переживания с прошлыми – а может и галлюцинировать или грезить наяву. Чтобы оно смогло должным образом использовать эти психические способности, его мозг должен обеспечить четкий и надежный способ отличать репрезентацию от симуляции. У существа должен быть якорь в реальном мире: затерявшегося в грезах наяву рано или поздно найдет и съест другое животное. Потому нужен механизм, который надежно демонстрирует разницу между одним реальным миром и множеством возможных. Причем этот фокус должен исполняться на уровне самого сознательного опыта, что не так-то просто. Я уже обсуждал тот факт, что сам сознательный опыт уже есть симуляция, и субъект переживания никогда не вступает в непосредственный контакт с реальностью. Итак, следующий вопрос состоит в том, как не заблудиться в лабиринте своего сознания.
Одна из главных функций транспарентной осознанной модели реальности состоит в том, чтобы репрезентировать действительное (философы также иногда говорят «фактичность») – то есть создавать надежную систему отсчета для использующего ее организма: нечто, без исключений и сомнений определяющее, что соответствует реальности (пусть даже это не так); нечто, с чем невозможно поиграться, обойти или обхитрить. Транспарентность решила проблему симуляции множества возможных внутренних миров без риска в них заблудиться: для этого она позволила биологическому организму в явном виде представлять, что один из миров – действительная реальность. Я назову это «гипотезой нулевого мира».
Человеческим существам известно, что некоторые из элементов их сознательного опыта не относятся к реальному миру, что они – всего лишь образы их разума. Теперь мы видим, насколько фундаментальным был этот шаг, и можем осознать его функциональную ценность. Мы получили не только способность к осознанному мышлению, но и способ переживать мысли как мысли, а не галлюцинировать и не теряться в фантазиях. Этот шаг продвинул нас вверх по шкале интеллекта. Он позволил сравнивать воспоминания, цели и планы с насущной ситуацией и помог отыскивать мысленные мосты от настоящего к наиболее желанной реальности.
Различение между вещами, которые являются нам определенным образом, и реальными, объективными фактами стало элементом реальности, в которой мы живем. (Прошу заметить, что это, вероятно, не соответствует действительности для большинства других живых существ на планете.) Осознанно переживая некий элемент нашего тоннеля как образ или мысль о мире, мы осознаем возможность неверных репрезентаций. Мы понимаем, что иногда можем ошибаться, поскольку переживаемая реальность – тоже особого рода явление. Став высокоразвитой репрезентационной системой, мы теперь способны представить главный факт относительно себя – а именно что мы и есть репрезентационные системы. Нам стали доступны понятия истинного и ложного, знания и иллюзии. Как только нам открылось различие между ними, произошел взрыв культурной эволюции, поскольку мы становились все умнее, систематически наращивая знание и сокращая число иллюзий.
Открытие разницы между явлением и реальностью стало возможным, потому что мы осознали, что некий контент нашего сознания конструируется, и мы смогли интроспективно постичь процесс его конструкции. Здесь подходит технический термин «феноменальной непрозрачности», который противоположен транспарентности. Все то в эволюции сознания, что старо, сверхбыстро и чрезвычайно надежно, является транспарентным – таковы наши сенсорные переживания. Абстрактное осознанное мышление таковым не является. С точки зрения эволюции мышление – совсем ново, чрезвычайно ненадежно (это известно каждому) и так медлительно, что мы можем даже отследить его процесс в мозгу. Рассуждая осознанно, мы наблюдаем формирование мыслей: некоторые стадии обработки доступны интроспективному вниманию. Поэтому мы знаем, что мысли не даны нам, а созданы.
Внутреннее явление реалистичного мира, присутствующего здесь и сейчас, – это изящный метод создания системы отсчета и надежный якорь для всех видов психической активности, потребной для высших форм разума. Вы можете постигать и строить возможные миры, только имея уже готовую прочную реальность первого порядка. Это фундаментальный прорыв и основная функция сознания как такового. Оказалось, что тоннель сознания обладает явной ценностью для выживания, что он адаптивен, поскольку обеспечивает единую и прочную систему отсчета для высших уровней моделирования реальности. Однако это даже не половина истории. Нам предстоит еще один шаг по лестнице – большой шаг. Наш краткий обзор завершается глубочайшей и самой трудной загадкой из всех: субъективность сознания.
Проблема Кто: какой сущности свойственен сознательный опыт?
Сознание всегда привязано к взгляду от первого лица: именно поэтому оно столь неуловимо. Оно – субъективный феномен. Сознанием кто-то обладает. В глубоком, неоспоримом смысле ваш внутренний мир – поистине не просто чей-то внутренний мир, а именно ваш внутренний мир – личное пространство переживаний, вход в которое открыт только вам.
Сознающий разум – не общее достояние (во всяком случае, так принято считать, хотя это мнение, возможно, будет опровергнуто Революцией Сознания в будущем). Так или иначе, с традиционной философской точки зрения, считается, что научному исследованию подлежат только те объекты, свойства которых, хотя бы в принципе, доступны наблюдению каждого. Зеленый № 24 к таким не относится, как и отчетливое сенсорное качество запаха амбры с сандалом, как и ваше эмпатическое понимание чужих эмоций при виде плачущего человека. А вот состояния мозга доступны для наблюдения. Состояния мозга, к тому же, имеют то, что философы называют «репрезентационным контентом». Существуют рецептивные поля для различных сенсорных стимулов. Мы знаем, где берет начало контент эмоций, неплохо представляем, где в мозгу расположена эпизодическая память, и так далее.
Сознательный опыт тоже имеет контент – феноменальный контент – я касался этого во введении. Его феноменальный контент – его субъективный характер: какие внутренние и личные чувства он вызывает, каково им обладать. Но этот конкретный контент, по-видимому, доступен лишь вам, переживающему субъекту. Кто же этот субъект?
Чтобы развить успешную теорию сознания, следует сопоставить феноменальный контент первого лица с контентом состояний мозга, полученным от третьего лица. Нам придется как-то примирить внутреннюю перспективу переживающего Я с внешней перспективой научного взгляда. Многие из нас интуитивно полагают, что это невозможно. Многие думают, что сознание «онтологически нередуцируемо» (говоря языком философии), поскольку факты первого лица невозможно свести к фактам третьего лица. Однако более вероятно, что сознание (говоря языком философии) «эпистемилогически нередуцируемо». Мысль проста: одна реальность, один факт, но два типа знания: знание первого лица и знание третьего лица. Пусть даже сознание – физический процесс, но совместить эти две формы знания не удастся. Узнав все до капли о состояниях мозга, мы все равно не узнаем, каково сейчас тому, чей это мозг. Итак, нет никакой метафизической загадки, а есть просто два вида знания.
Но при ближайшем рассмотрении концепция «взгляда от первого лица» оказывается расплывчатой. Что это за таинственное «первое лицо»? К кому относится слово «я»? Если оно не просто указывает на говорящего, то относится ли оно хоть к чему-то в известной нам части реального мира? Считать ли существование переживающего Я непременным компонентом сознания? Я думаю, нет – в первую очередь потому, что, кажется, существуют формы сознательного опыта без «я». При некоторых серьезных психических нарушениях, таких как синдром Котара, пациенты вообще перестают использовать местоимения первого лица и, больше того, утверждают, что они вообще не существуют. М. Давид Энох и Уильям Третоуэн описали подобные случаи в книге «Необычные психиатрические синдромы»: «Таким образом, больной может последовательно отрицать собственное существование, отказываясь даже от использования местоимения „я“. Одна пациентка, чтобы подчеркнуть свое несуществование, называла себя Мадам Зеро. Другой сказал о себе: „От этого никакого проку. Выкрасить это и выбросить“»20.
