— Представьте себе, как Вы ехали на этой телеге… Они сидели по бокам от Вас. Какие у них были лица?
— Лица как лица, как у любого человека, только зеленые… а глаза такие… чуть-чуть раскосые и кости по бокам лица немного выступающие. И все это зеленое…
— А Вы видели их руки?
— Видел.
— Ну и как они выглядели?
— Тоже зеленые, как и лица… только вот здесь по бокам такие маленькие перепонки. Но я не знаю, были ли на них какие-нибудь перчатки или же они были разрисованы… Этого я не могу утверждать.
— И что же дальше? Они, сидя около Вас…разговаривали? Обращались к Вам?
— С разговором не обращались. Между собой все время говорили, но кто же поймет такой язык? Я, пан, до окончания века буду удивляться, как они умудрялись понимать друг друга… таким быстрым и мелким языком: та-та-та-та-та (подражает звукам, которые следуют очень быстро один за другим без заметных перерывов).
— И что же Вы о них подумали? Кто они такие? Кто это был?
— Видите ли, пан, я подумал, что это какие-то косоглазые иностранцы, что ли. Только вот лица зеленые и сами такие маленькие, ниже меня ростом (рост свидетеля 164 см., существа, по его словам, доходили ему до носа, т. е. имели рост около 1,5 м.)
— Ага. ну и что же дальше?
— И вот, как я выехал из-за тех зарослей, то увидел этот автобус… который висел в воздухе (по рассказу — на высоте 3–4 м. над землей)
— Вы увидели этот автобус. И что сделали дальше?
— Когда подъехали к нему на каких-нибудь 20 метров, тогда один из тех, что сидел на возу, машет мне, чтобы я остановится. Я привязал вожжи к краю телеги, а он машет, чтобы идти с ним. Тогда я слез и пошел. А они по бокам… один с одной, а другой с другой стороны. Ну, подходим к этому автобусу, а оттуда сверху съехала вниз такая площадочка на шпагатиках, и один показывает, чтобы я стал на ней. Ну, я и стал, а он возле меня… а второй посмотрел и повернулся к коню, который тем временем начал пастись.
— А как вел себя конь, когда Вы подъехали ближе к объекту?
— Конь боялся. Повернул в сторону и хотел его объехать.
— Вы стали на площадку и что дальше?
— Схватился рукой за эти шпагатики, а потом — "вжик"! — и уже оказался вверху… А там были такие дверцы, и он показывает, чтобы я входил. Так я и вошел.
— А кто вошел первым?
— Он мне показал входить.
— И что Вы там увидели?
— Таких же двух человек. Выглядели они так же, все были одинаковые, только один держал в руке что-то вроде сосульки, какие бывают на крыше… такую, вроде бы, соплю и так себе отламывал по кусочкам и ел. Она ломалась тихо, как тесто, не хрустело. Тот, что со мной поднялся, тоже подошел и себе отломил. А потом предлагает мне съесть. Но я покачал головой, что не хочу… так они мне больше не предлагали.
— А что там было в середине, кроме тех людей?
— А ничего. Пусто. Только стены, пол и потолок. Все черное, но не густо-черное, а немного сероватое (показывает кусок черного бакелита). Вот вроде этого. Комната вроде сундука, и все. Только под стенками были такие маленькие скамейки, 10 или 12 штук. Но, видите ли, пан, когда я туда въехал, так в двух шагах слева от двери там лежали на земле такие птицы… вороны, или круки, как их называют люди; я не знаю, как их там называют по-научному. Они были живые, но не двигались, лежали без движения, временами только чуть-чуть шевелились.
— Так, понятно.
— Ну и в середине тот человек показывает, чтобы я раздевался. Я снял пиджак, в то время утром было холодновато, так на мне был еще и свитер, он у меня сейчас дома… а под низом рубашка. Видите ли, пан, я думал, что хватит, но когда я это снял, он показывает, чтобы я разделся дальше, догола. Тогда я снял все и стою. А у одного из тех, что там были, в руках были… вот такие две тарелочки, так что они щелкнули. Потом тот, что со мной въехал, повернул меня боком, поднял мне руки вверх, а тот снова щелкнул. И так делали со всех четырех сторон. А потом показывают, чтобы я одевался. А когда я уже оделся, то они показывают, что можно идти. Подошел я к двери, и мне как-то неудобно стало так просто уйти… и шапка у меня была на голове… так я в дверях еще повернулся, снял шапку и говорю "До свидания" (в этом месте рассказа следует глубокий поклон). А они тоже все так поклонились и улыбнулись.
— А кто с вами съехал вниз?
— Никто. Стал я на ту площадку и сам съехал — фьють! — и уже был внизу. Подошел к телеге, оглянулся. Они стояли там в дверях вверху и смотрели на меня. Я сел на телегу, стегнул коня, он боялся этого автобуса… обогнул его слева, аж возле деревьев, и пошел…
— Вы приехали домой, что дальше?
— Въехал и говорю жене: "Где сыновья? Пусть сбегают в лес, увидят там таких уродцев странных зелененьких…"
Реакция польской общественности, как и следовало ожидать, получилась различной. В польской печати (см. ж-л. «ГТД» № 13 за 1979 г.) высказывались и энтузиасты и скептики. Среди последних, увы, оказался и Станислав Лем. Вот его, блещущее сомнительными остротами интервью:
"Мы хотим во всем быть первыми. Не можем удовлетвориться чем-то третьестепенным, как, например, посмотреть издалека на летающую тарелку. Нам сразу подавай встречу третьего рода. Уфологи ездят по Польше, разыскивая по хатам крестьян, которых спрашивают: "Расскажи, как все было".
"Светилось, пан, светилось".
Разве это не великолепно? Позже приходит кто-нибудь, вроде меня, и начинает портить впечатление, высмеивать, утверждать, что ничего не было. Однако я не сажусь сразу за пишущую машинку, чтобы написать уничтожающую и высмеивающую статью, нет! Прежде всего потому, что я убедился в справедливости сказанных кем-то слов: "Есть две вещи, которые потрясают: бесконечность неба и бесконечность человеческой глупости. Причем, утверждаю, что вторая бесконечность намного больше".
Как все это характерно для всех отрицателей! Сколько тут самодовольного снобизма и, увы, "человеческой глупости"! Ведь даже Канта с его известным афоризмом перепутал и исказил известный фантаст. Напомним читателю, что Канта поражали две вещи: "звездное небо над моей головой и нравственный закон во мне". Как часто мы нарушаем этот закон в пылу газетной полемики!
Другой скептик, журналист Конрад Туровский опубликовал «зубодробительную», по его мнению, статью о «вероятном» рассказе 71-летнего Яна Вольского. На это последовало следующее письмо Збигнева Вольнара в газету «Одглосы» (3 сентября 1978 г.):
"В № 33 «Одглосов» Конрад Туровский опубликовал репортаж "Марсиане в Эмильцине". Поскольку в нем он упомянул мое имя, я хотел бы заявить следующее:
Все журналисты, которые до настоящего времени написали несколько десятков статей и заметок на тему эмильцинского инцидента, не знают 90 % фактов, полученных в процессе расследования. Единственное, что они сделали, — это выслушали рассказ крестьянина, да щелкнули несколько снимков, а это не дает им основания для суждения. Недостаток данных вызывает бесплодные спекуляции и домыслы, опирающиеся на так называемый здравый смысл (это не является научным методом) и общее мировоззрение автора. Создается впечатление, что все упомянутые статьи являются переливанием из пустого в порожнее вследствие недостатка информации. Полемизировать с ними не следует и особенно мало с чем можно спорить. Но нужно, однако, исправить ошибки, которых не избежал даже такой солидный собиратель фактов, как редактор К. Туровский.
Он пишет: "Луг Вольского, окруженный березами и ольхами, представляет из себя настолько очаровательный уголок, что здесь легко себе вообразить что угодно. Особенно когда пригревает весеннее солнышко, а монотонный шаг кобылки и колыхание телеги навевает дрему…"
Ничего подобного! Все это — фантазия и поэзия. Не было ни пригревающего солнышка, ни монотонного шага кобылки. Инцидент произошел между 7 и 8 часами утра. В 7 часов температура воздуха составляла 7,3 °C, а в 9 часов только 6,6 °C и продолжала снижаться. Наблюдался временами дождь, имелась тенденция к появлению грозовых туч, отмечалась высокая влажность и туман. Было холодно, сыро и неприятно, так что концепция "пригревающего солнышка" противоречит фактам, имеющимся в распоряжении метеорологического института.
Не было также и монотонного "шага кобылки". Кобыла Вольского молодая, неспокойная и норовистая. Плохо слушается ездового и управление ею требует постоянного внимания, а это, как известно, не способствует дремоте. Кроме того, на участке, по которому ехал крестьянин, дороги в обычном значении этого слова нет — там довольно густые заросли, в которые сама кобыла без понуждения не вошла бы, а если бы и вошла, то крестьянин должен был бы проснуться (два существа были замечены им сразу же после того, как он выехал из этой чащи). Следует обратить внимание на то, что лошадь шла по этому пути впервые и, будучи пущенной свободно, не знала бы, куда идти.
За время двухнедельных наблюдений было отмечено, что у крестьянина нет ни малейшей склонности к дреме в течение дня — нет у него ни такой привычки, ни физиологической потребности. Нельзя даже считать, что в предшествовавшую событиям ночь он плохо выспался — ежедневно он поднимается в 4 часа утра, также и в тот день выехал из дома перед пятью. Крестьянин, названный в репортаже «престарелым», отличается хорошим физическим и психическим состоянием здоровья. Нет и никаких оснований подозревать, что он мог спутать сон с явью.
