Подобных – редко преступных, но неизменно нелепых – следствий массовой неграмотности всегда было немало. И, как правило, за любым поверьем при глубоких раскопках обнаруживаются чьи-то деньги.
Вспомним моду на кактусы около компьютерных мониторов – якобы ради защиты от вредоносного электромагнитного излучения. Ранние конструкции электронно-лучевых трубок и впрямь изрядно фонят, а массовому сознанию свойственно преувеличивать невидимые опасности – но уж кактус-то никоим образом не защищает от частот, соответствующих многокилометровым волнам! Да и организм поглощает лишь ничтожно малую долю столь длинных колебаний – то есть защищаться фактически незачем. Зато кактусоводы изрядно обогатились (и, возможно, сами охотно поддерживают слухи о чудодейственной защитной силе своего колючего товара).
Увы, когда кому-то удаётся придумать угрозу – механизм критики в нашем сознании зачастую отказывает. Более того, чужая критика – сколь угодно обоснованная – зачастую воспринимается как подлый замысел заговорщика. Что раскрывает простор для подлинных заговоров. В наш меркантильный век – чаще всего против наших кошельков.
Многие наши опасения пока не поддаются монетизации. Например, перламутровый блеск мясного среза, помянутый мною в начале, вроде бы ещё не коммерциализирован. Так что владельцы продовольственных магазинов могут заранее подготовиться к возможным обвинениям в торговле бракованной – судя по внешнему виду, заплесневевшей – нарезкой. А жуликам, уже радостно составляющим планы использования описанного мною факта для шантажа коммерсантов, лучше поискать иную кормушку.
Вовсе без кормушки махинаторы не останутся. Ибо никто не знает всего. А бесстрашие неведения – дело редкое: в естественных условиях, где шла наша эволюция, полезнее перестраховка. Обычно незнание порождает не просто осторожность, а страх. Умельцы же, способные превратить общественное беспокойство в личный доход, найдутся всегда и везде. По старой немецкой поговорке, нет такого свинства, откуда нельзя выкроить кусок ветчины.
Полицейские и пираты Форма не должна препятствовать содержанию
Тему для этого монолога мне дал мой брат. Он по работе связан с морскими перевозками. Прежде всего – перевозками нефти. Раньше он занимался и многими другими ценными грузами, но уже довольно давно сосредоточился на нефтепродуктах. Естественно, он внимательнее меня следит за обстановкой на море. Поэтому именно он сообщил мне о решении германского правительства использовать военный флот для защиты судоходства от сомалийских пиратов.
И он же обратил внимание на изобретательный обход ограничений германского законодательства. По закону вооружённые силы не вправе противодействовать уголовной преступности. Они предназначены только для защиты от внешнего врага – так сказать, законно действующего. Поэтому на германский боевой корабль, патрулирующий у северо-восточного побережья Африки, отряжается наряд полиции. Этим полицейским надлежит при обнаружении пиратов проводить законную процедуру их ареста на месте преступления. После чего доставлять в Гамбург, ибо именно в Гамбурге находится общегерманский суд по делам о преступлениях на море. Как вы понимаете не хуже меня – конструкция получается хотя и законная, но крайне малоэффективная. Может быть, именно из-за этих сложностей юридической технологии германские военные моряки пока в боях с пиратами не особо отличились.
Между тем уже на протяжении двух веков действует конвенция о борьбе с пиратством. Она позволяет любым законопослушным гражданам, в том числе – военным, и даже в первую очередь – военным любой страны, захватывать пиратов, судить их на месте и на месте же приводить в исполнение приговор. Ибо фактически единственный приговор, предусмотренный этой конвенцией, – смертная казнь через повешение. Благо на любом корабле достаточно возвышающихся конструкций. Там именно эту смертную казнь можно привести в исполнение немедленно и со всеми удобствами.
Когда германским юристам напомнили о существовании такой конвенции, они ответили: территории германских кораблей и судов – часть территории Германии; соответственно на них действует не международное право, а исключительно германское.
Это – мягко говоря – отмазка. Любой международный договор, принятый надлежащим образом в конкретной стране, тем самым становится частью её внутреннего законодательства. Более того, по общему правилу международный договор, к которому страна присоединилась, имеет в ней бо́льшую силу, чем всё ранее принятое внутреннее законодательство. Поскольку – опять же по общему правилу – более поздний закон отменяет все более ранние законы в той части, в какой они с ним не согласуются. Конкретный формат отмены может быть различным. В некоторых странах издаются специальные предписания о том, что такие-то законоположения впредь считаются недействительными. В некоторых – предполагается, что отмена произошла автоматически, а в сомнительных случаях – суд разбирается, какой закон принят позже и соответственно действителен на данный момент, и в какой части он отменяет предыдущий. Но в целом таково практически во всём мире, включая Германию, соотношение международных и внутренних законов и обычаев.
Как видно, действия германских юристов в данном случае, насколько я могу судить, прямо противоречат как международному праву, так и внутреннему законодательству самой Германии. На мой взгляд, эти действия свидетельствуют прежде всего о глубоком страхе, пронизавшем германское общество в целом. Страхе перед собственной активностью.
Страх этот в какой-то мере оправдан. Германия в двадцатом веке дважды выходила на мировую арену силовым путём. Последствия оба раза оказывались катастрофичны не только для остального мира, но и для самой Германии. Достаточно напомнить, что Австрия всё ещё считается отдельным государством. А ещё недавно по историческим меркам и собственно Германия – в границах, сложившихся после Второй Мировой войны – была разделена на два государства, да ещё с совершенно разным внутренним укладом жизни.
Не удивительно, что сейчас – после столь разнообразного и болезненного опыта – страна старается воздерживаться от соучастия в каких бы то ни было международных акциях, предусматривающих хоть малейшие намёки на применение силы. Более того, недавно она поддалась давлению партнёров по Организации Северо-Атлантического Договора и один раз не воздержалась от поддержки такой акции – участвовала в бомбардировках Сербии силами НАТО. Это, естественно, породило новый всплеск неприятных воспоминаний. Причём не только в самой Германии, но и среди тех же партнёров, что на неё давили. Обжёгшись на молоке, не то что на воду – на капли дождя дуть будешь.
Но прямая служебная обязанность грамотных юристов и грамотных политиков в том, чтобы чётко различать: в каких случаях какие действия уместны и даже необходимы. А не в том, чтобы искать оправдания бездействию.
В старой сказке дурак услышал, что людей, несущих груз, надобно приветствовать словами «таскать вам не перетаскать». И в следующий раз обратился таким образом не к жнецам, таскавшим снопы с поля, а к безутешным родственникам, несущим гроб на кладбище. Немецкие юристы в данном случае выступили в роли дурака из старой сказки. Очень надеюсь, что у нас желающих уподобиться немецким юристам будет немного.
Прислуга выгодна обществу Разделение труда рентабельно даже в быту
Этот мой монолог вырос из беседы с моим постоянным партнёром по старейшей команде спортивного «Что? Где? Когда?», замечательным психотерапевтом Ириной Борисовной Морозовской. По ходу разговора её изрядно удивило, что я в своих экономических рассуждениях не различаю прислугу и домашних работников. Ведь разница между ними весьма заметна. Прислуга исполняет обязанности личного плана – вплоть до того, чтобы личико барчуку вымыть, дабы он свои ручки не утрудил. На домашних же работников возлагают довольно чётко определённые хозяйственные функции: уборщица, полотёр, кухарка…
Но Морозовская – как психолог – профессионально ориентируется на личностные исследования. Для неё это различие существенно. Я же – как политик – ко всему подхожу с экономической стороны. Для меня важно, что все эти люди – и личная прислуга, и домашние работники – за какую-то форму оплаты делают то, что клиент в состоянии сделать самостоятельно.
Правда, качество самостоятельной работы иной раз желает лучшего. Скажем, мою собственноручную стряпню практически никто, кроме меня самого, не рискует есть. Но я её потребляю уже не первое десятилетие – и пока вроде бы даже здоровья не потерял, разве что разжирел до безобразия, ибо для меня это вкусно. А, например, то, что я вместо швейных ниток использую тонкую леску, не придаёт одежде, отремонтированной мною, особого изящества – зато прочность отменная, а внешний вид меня не беспокоит.
