«К сожалению, — отмечал далее Ортега, — богатое по смыслу слово «благородство» подверглось в обычной речи безжалостному искажению. Большинство стало понимать его как наследственную, кровную аристократию; и оно превратилось в нечто пассивное, безличное, подобное «всеобщим правам», которые не требуют личных усилий и заслуг, их получают автоматически». [51] Однако подлинный смысл слова «nobleza, noblesse, nobility» совсем иной, в нем динамика. Noble, nobilis – значит знаменитый, всем известный, возвышающийся над неизвестными, безымянными массами. Итак, «благородный» – это заслуженный, выдающийся. Благородство или слава сына – уже чистая милость. Сын известен только тем, что его отец стяжал славу. Слава сына – лишь отражение; и действительно, наследственное благородство – нечто отраженное, как лунный свет или память о мертвых. Единственное живое и динамичное в нем – это импульс, передаваемый потомку и побуждающий его сравняться с предком. Таким образом, и здесь — noblesse oblige, хотя и в несколько измененном виде: благородный предок обязывал себя добровольно, благородного потомка обязывала необходимость быть на высоте. В переходе благородства по наследству кроется известное противоречие. Китайцы поступают логичнее, у них обратный порядок наследования: не отец облагораживает сына, а сын, достигнув высоких почестей, облагораживает своих предков, свой род. При этом государство указывает число предыдущих поколений, облагороженных заслугами потомка. Таким образом, предки оживают благодаря заслугам живого человека, чье благородство – в настоящем, а не в прошлом. Ортега ставил перед собой цель, — вернуть слову «noblesse» его первоначальное значение, исключающее наследственность. Он утверждал, что им не исследуется вопрос о наследственной аристократии, «благородной крови», которая играет такую видную роль в истории. Латинское понятие nobilitas появилось только в эпоху Римской Империи, в противоположность старой наследственной аристократии, в то время уже вырождавшейся. «Итак, — подводит итог своим размышлениям Ортега, — для меня «благородная жизнь» означает жизнь напряженную, всегда готовую к новым, высшим достижениям, переход от сущего к должному. Благородная жизнь противопоставляется обычной, косной жизни, которая замыкается сама в себе, осужденная на perpetuum mobile — вечное движение на одном месте, — пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ее из этого состояния. Людей второго типа я определяю как массу потому, что они – большинство, потому что они инертны, косны. Чем дольше человек живет, тем яснее ему становится, что громадное большинство людей способно на усилие только в том случае, когда надо реагировать на какую-то внешнюю силу. И потому-то одиноко стоящие исключения, которые способны на спонтанное, собственной волей рожденное усилие, запечатлеваются в нашей памяти навсегда. Это – избранники, элита, благородные люди, активные, а не только пассивные; для них жизнь – вечное напряжение, непрерывная тренировка. Тренировка – это аскеза. Они – аскеты».[52]
Демократическая идеология последних трех столетий чаще всего противопоставляет «аристократу духа» так называемого «рядового человека», на защиту интересов которого призывает встать всему человечеству. Надо сказать, что интересы этого «рядового человека» весьма ограничены и примитивны, так как нацелены главным образом на потребительские ценности. Что такое «рядовой человек?! Прежде всего «рядовой человек» — это человек ряда. Он поставлен в ряд и никуда не выходит из него. Его устраивает этот ряд, в котором он «как все». Естественно, что такой «рядовой человек» не может создать ничего выдающегося, он не может даже быть творцом своей собственной жизни, поскольку он не в силах ее упорядочить. «Рядовой человек» – это субъект масс, это массовый тип индивидуального антропогенеза. Если человек как индивид не в состоянии выделиться в личность, т.е. вырваться тем самым из толпы, из «ряда», то эта посредственность не имеет права претендовать на что-то большее чем есть ее личное. «От каждого по способности, каждому по потребностям» – гласит известный лозунг социализма. Даже здесь на первом месте стоит не потребность индивида, а способность личности. Потребность должна быть в полной зависимости от способности. Так почему же демократическая идеология настаивает на защите потребностей посредственности и ни как не реагирует на персоналистическое неравенство?! В этом смысле идеология аристократизма весьма близка к социализму, если под социализмом понимать общественное устройство, способствующее адекватному развитию личностных достоинств индивида. «Рядовой человек» должен быть на своем месте и не претендовать на то, что не соответствует его природе «ряда».
Кто поставил «рядового человека» в ряд? Он сам! Он сам сделал свой выбор в пользу «ряда». «Горе от ума» для человека ряда не характерно. «Горе от ума» — удел лишь тех, кто выходит из этого ряда, ибо при выходе они берут на себя всю полноту ответственности за свою свободную волю. Выходит, что «рядовой человек» безответственный?! Да, ибо в ряду действует коллективная безответственность. Аристократия — это прежде всего, осознание и принятие на себя ответственности не только за себя, но и за действия других. Та аристократия, которая уходит от ответственности за других, неответственна и за свои собственные поступки. Такая «аристократия» является оной лишь по названию, а по сущности своей есть антиэлитологическое явление, так как только элита может скомпрометировать элиту. Почему демократическая идеология столь ревностно защищает «рядового человека» и все рядовое объявляет народным, а все аристократическое считает антинародным? Негатив аристократии крови автоматически переносится ею на аристократию духа.[53] Пора демократии понять, что по-настоящему народной она сама станет только тогда, когда увидит, что и аристократия — это тоже народ, а для этого надо, чтобы аристократия сама отреклась от своего старого средневекового стереотипа о своем мнимом превосходстве и неполноценности всего нижестоящего. Такой аристократии и такого типа мышления в наше время практически уже нет. Если что-то и появляется наподобие этого, то оно уже рассматривается как психическое отклонение. Старая аристократия крови давно уже как историческое умерла, но в общественном сознании все еще живет негативный ее образ. Этот негатив – идол современного демократического сознания, рудимент, порок, с которым надлежит всячески бороться. Общество давно уже созрело к тому, что им должна управлять аристократия духа, для которой главной ценностью является мораль, развитая и погруженная в творчество личность. Аристократия духа отреклась от права наследства по рождению. Ее наследство не замки и не банки, а знания и стремление через творчество к совершенству.
Аристократизм духа не следует смешивать с высоким профессионализмом, хотя весьма часто смыслы этих понятий не только пересекаются в деталях, но и совпадают по своей сути. Аристократия духа — это творцы принципиально новых образцов культуры – искусства, науки, техники. Они могут быть профессионалами самого высокого уровня, но не все профессионалы высокого уровня могут творить нечто абсолютно новое. Если бы Сервантес не написал своего «Дон Кихота», то он навсегда бы остался в истории испанской литературы рядовым ремесленником пера. Он воспринимался сегодня как незаурядный профессионал и только! Естественно, что высокий профессионализм имеет тенденцию перерастать в аристократизм духа, но лишь через актуализацию оригинальности своего творчества. Таким образом, мы стоим на позициях аристократии духа, как философии творчества и политики достоинства личности. Есть ли вообще идеология аристократизма? Рассмотрим теперь эту часть проблемы.
Все идеологии основаны на той или иной идеи избранности. Кто-то избирает идеологию тоталитаризма, кто-то авторитаризма, а кто-то либерализма.[54] Идеологии аристократии духа противны все идеологии, основанные на классовой или национальной избранности. В этом смысле слово идеология демократизма основано на «избранности» посредственности, некой фикции под абстрактным названием «демос». Идеология аристократии духа по природе своей может быть только либеральной, а в политическом плане стоять исключительно на позиции политического меритократизма.[55] Итак, в итоге всех наших рассуждений мы получили некую идеологическую формулу под названием «либеральный аристократизм»! Что это – бред или реальность!? Если учесть, что этот самый «либеральный аристократизм» приводит нас к меритократии, то подобная постановка вопроса вполне соответствует концепции постиндустриального общества, когда все традиционные политические установки сойдут на нет, станут рудиментами двадцати пяти веков человеческой истории. То, что сегодня воспринимается в качестве «бреда», уже завтра может стать реальностью, как впрочем, нет гарантий и того, что он (этот «бред») навсегда останется утопией…
