Среди наших современников немало космических энтузиастов, которые полагают, что человечество сможет переселиться на другую планету, когда полностью истощит Землю. Рекомендую им задуматься об универсальном принципе, который, как мне кажется, актуален и для нас, и для всех инопланетян: для любого вида в мире существует всего одна пригодная планета и, следовательно, всего один шанс на его бессмертие.
11. Коллапс биоразнообразия
Земное биоразнообразие, существование на нашей планете такого огромного количества форм жизни – это дилемма, замешенная на парадоксе. Парадокс вытекает из противоречия: чем больше биологических видов человек истребляет, тем больше новых организмов открывают ученые. Тем не менее, подобно конкистадорам, переплавлявшим золото инков, биологи сознают, что это огромное богатство должно закончиться – и достаточно скоро. Такое понимание ставит нас перед альтернативой: прекратить разрушительную деятельность, чтобы сохранить планету для потомков, либо продолжать приспосабливать Землю под собственные нужды. В случае реализации второго сценария Земля стремительно и необратимо войдет в новую эру, которую иногда называют антропоценом. Это будет эпоха полного и безраздельного господства одного вида, все остальные формы жизни окажутся в подчиненном положении. Такое неприглядное будущее я предпочитаю называть эремоценом[9] – Эрой одиночества.
Ученые делят биоразнообразие (не забывайте: я говорю обо всех биологических видах, кроме нас с вами) на три уровня. На верхнем уровне расположены экосистемы, например, луга, озера, коралловые рифы. На среднем уровне располагаются виды, которые, в свою очередь, образуют каждую из экосистем. Наконец, нижний уровень – гены, кодирующие характерные признаки каждого из видов.
Удобный показатель биоразнообразия– число видов. Когда в 1758 году Карл Линней приступил к формальной таксономической классификации видов, которая используется и сегодня, он выделил во всем мире около 20 000 видов. Линней полагал, что в этой классификации он и его ученики могут учесть большую часть мировой фауны и флоры или даже все существующие виды. По данным Австралийского комитета по изучению биологических ресурсов (Australian Biological Resources Study – ABRS), к 2009 году это количество выросло до 1,9 млн. В 2013 году, вероятно, уже была преодолена отметка 2 млн. Но это всего лишь начальный пункт линнеевского путешествия. Мы не можем оценить даже порядок реального числа биологических видов. Оценки значительно варьируют, когда специалисты пытаются учесть все пока еще не открытые виды беспозвоночных, грибов и микроорганизмов: говорят как о пяти миллионах, так и о ста миллионах видов.
Короче говоря, Земля до сих пор остается неизведанной планетой. Скорость открытия новых видов пока также довольно невелика. Новые виды наводняют лаборатории и музеи по всему миру, но ученым удается открывать в среднем всего около 2000 видов в год. (Лично я за всю жизнь успел описать около 450 видов муравьев со всего мира.). Если такой темп сохранится, а нам предстоит классифицировать (по самым скромным оценкам) около 5 млн видов, то эта задача будет решена только к середине XXIII века. Такой черепаший шаг – просто позор для биологических наук. Все дело в распространенном заблуждении: почему-то считается, что систематика – давно изученная и устаревшая часть биологии. В результате эта дисциплина, совершенно не потерявшая актуальности, в основном вытеснена из академической сферы в музеи естественной истории. А те, в свою очередь, бедствуют и вынуждены постоянно сокращать исследовательские программы.
Мало сторонников исследований биоразнообразия в корпоративном и медицинском мире. Это серьезная ошибка. Из-за нее страдает вся наука в целом. Работа систематиков отнюдь не сводится к присвоению названий новым видам. Это серьезные эксперты и главные исследователи тех организмов, на которых они специализируются. Именно от них мы получаем бо́льшую часть сведений о биологии всех живых существ, кроме человека, – в частности, о таких многочисленных классах и семействах, как круглые черви, клещи, насекомые, паукообразные, веслоногие, водоросли, злаки и сложноцветные, от которых в конечном итоге зависит наша жизнь.
Фауна и флора экосистемы – это гораздо больше, чем простая сумма видов. Это сложная сеть взаимодействий, так что истребление одного вида при некоторых условиях может коренным образом повлиять на всю экосистему. В естествознании существует суровая истина: ни одна экосистема не может бесконечно долго выдерживать человеческое вмешательство, если не знать всех видов, из которых она состоит. Число таких видов исчисляется тысячами, а порой бывает гораздо больше. Знания, получаемые при помощи систематики и зависящих от нее биологических дисциплин, не менее важны для экологии, чем анатомия и физиология – для медицины.
Без этих знаний ученые зачастую не могут правильно выделить в экосистеме «краеугольные» виды – те, от которых зависит существование системы. Наиболее важным с этой точки зрения видом, пожалуй, можно назвать калана. Это морская выдра – животное, сравнимое по размерам с кошкой, родственник ласок. Калан обитает по всему западному североамериканскому побережью, от Аляски до Южной Калифорнии[10]. Поскольку роскошный мех калана ценился очень высоко, к концу XIX века этот вид оказался почти полностью истреблен, что обернулось катастрофическими экологическими последствиями. Вслед за каланами практически исчезли водорослевые леса – огромные площади подводной растительности, пускающие корни в морском дне. Водорослевые леса были основной средой обитания для множества мелководных видов, а также колыбелью для глубоководных. Причина исчезновения подводных лесов оказалась простой: каланы питаются морскими ежами, а эти колючие беспозвоночные активно поедают крупные водоросли. Когда численность каланов значительно сократилась, в популяциях морских ежей произошел демографический взрыв, огромные площади океанического дна стали напоминать подводную пустыню и даже были названы «ежиными пустошами». С началом защиты и восстановления популяций каланов численность морских ежей вновь естественным образом снизилась, и водорослевые леса также удалось возродить.
Как мы можем заботиться о видах, образующих земную биосферу, если пока даже не открыли абсолютного большинства из них? Специалисты по природоохранной биологии сходятся в том, что многие виды будут истреблены еще до того, как мы их откроем. Даже с чисто экономической точки зрения цена упущенных из-за этого возможностей представляется колоссальной. Исследования, затронувшие лишь незначительное количество биологических видов, существующих в природе, позволили кардинально повысить качество человеческой жизни. Достаточно упомянуть массу лекарств, новых биотехнологий и прогресс в области сельского хозяйства. Например, не будь плесени определенного вида, не было бы антибиотиков. Без диких растений со съедобными стеблями, плодами и семенами, пригодных для культивирования, не возникли бы поселения и цивилизация. Без волков не было бы собак, без диких кур не появились бы домашние. Без лошадей и верблюдов мы не могли бы совершать дальние путешествия, а унести с собой могли бы лишь то, что поместится на волокуше или в заплечном мешке. Если бы не было лесов, очищающих воду, не существовало бы сельскохозяйственных культурных растений, за исключением немногих сухолюбивых злаков. Без дикой растительности и фитопланктона на Земле было бы просто нечем дышать. В конечном итоге без природы не было бы человека.
Иными словами, нанося вред земному биоразнообразию, мы вредим сами себе. Наша цивилизация подобна безмозглому грузовику, топливом для которого служит биомасса из той жизни, которую он уничтожает. Главные угрозы приведены ниже.
Основной разрушительный фактор – ущерб для среды обитания. Речь идет о сокращении пригодных для обитания территорий из-за вырубки лесов, распашки пастбищных земель и о самом страшном последствии нашей экологической безответственности – изменении климата.
Инвазионные виды – чужеродные организмы, которые причиняют вред либо человеку, либо окружающей среде, а чаще и тому и другому, что ведет к глобальному опустошению. Количество и разнообразие инвазионных видов, учтенных в разных странах мира, в последнее время экспоненциально растет. Несмотря на все более строгие карантинные меры, пришлые виды распространяются все быстрее. В настоящее время на юге Флориды обитает множество видов попугаев, большинства из которых еще недавно там не было (ранее во Флориде встречался лишь один аборигенный вид этих птиц – каролинский попугай, ныне полностью истребленный). Кроме того, во Флориде расселились два вида питонов, азиатский и африканский, которые конкурируют с исконно американскими аллигаторами на верхушке пищевой цепи.
