— Вы приняли какие-нибудь меры? — спросил я.
— Что же можно было сделать? Я показал письмо Джеппу. Он был такого же мнения, как вы: «Дурацкая выходка» — так он и выразился. В полицию ежедневно приходят такие письма. Да я и сам их получал…
— И все-таки к этому письму вы относитесь серьезно?
— Что-то в этом письме, Гастингс, мне не нравится, — медленно проговорил Пуаро.
Я невольно поддался серьезному тону моего друга.
— Что же вы думаете?..
Он покачал головой и, взяв письмо, снова спрятал его в стол.
— Если вы придаете этому письму значение, не можете ли вы что-нибудь предпринять? — спросил я.
— Гастингс — всегда человек действия! Но что же здесь можно предпринять? Полицейские власти Андовера видели письмо, но они, подобно вам, не хотят с ним считаться. На нем нет отпечатков пальцев. Нет никаких указаний на то, кто может быть его автором.
— В сущности, нет ничего, кроме вашего инстинктивного чувства?
— Инстинкт — не то слово, Гастингс. Мое знание, мой опыт говорят мне: с этим письмом что-то неладно…
Он махнул рукой, не находя нужных слов, затем снова покачал головой.
— Может быть, я делаю из мухи слона. Как бы то ни было, мне ничего не остается, как ждать.
— Двадцать первое уже в пятницу, — сказал я. — Если в этот день в Андовере или близ него произойдет крупный грабеж, тогда…
— О, как бы я был рад, если бы это было так!
— Рады?! — Я остолбенел. Это слово показалось мне чрезвычайно странным. — Грабеж может взволновать, но едва ли ему можно радоваться! — возразил я.
Пуаро решительно замотал головой.
— Ошибаетесь, мой друг. Вы не поняли меня. Я был бы рад грабежу, потому что меня гнетет опасение чего-то худшего.
— Чего же?
— Убийства, — ответил Эркюль Пуаро.
Глава II
(НЕ ИЗ РАССКАЗА КАПИТАНА ГАСТИНГСА)
Мистер Александр Бонапарт Каст поднялся со стула и близорукими глазами оглядел свою довольно-таки убогую комнату. От долгого сидения у него ныла спина, и, когда он встал и потянулся, чтобы разогнуть ее, наблюдатель заметил бы, что он довольно высок ростом. Из-за сутулости и близорукости он производил на людей несколько обманчивое впечатление.
Подойдя к потрепанному пальто, висевшему на двери, он достал из кармана пачку дешевых сигарет и спички, закурил, вернулся к столу, взял железнодорожный справочник и взглянул на расписание. Потом задумчиво просмотрел напечатанный на машинке список имен. Взяв перо, он поставил «птичку» против одного ид первых.
Это было в четверг, двадцатого июня.
Беспокойство Пуаро по поводу анонимного письма передалось и мне, но, должен сознаться, что к тому времени, когда двадцать первое число наконец наступило, я начисто забыл об этой истории, и первое напоминание о ней пришло вместе с появлением старшего инспектора Скотленд-Ярда Джеппа, который в этот день навестил моего друга. С инспектором мы были знакомы уже много лет, и он приветствовал меня самым сердечным образом.
— Вот так так! — воскликнул он. — Да неужели же это капитан Гастингс вернулся из своих дебрей в этой… как ее! Совсем как в старину, вы сидите здесь с Мосье Пуаро! С великим Пуаро, который и на старости лет по-прежнему в славе. Расследование всех нашумевших преступлений связано с его именем. Таинственные убийства в поезде, убийства в воздухе, убийства в высшем обществе — везде Пуаро! После того как он вышел в отставку, он еще более знаменит.
— Я уже говорил Гастингсу, что похож на примадонну, которая вновь и вновь выступает «в последний раз», — улыбаясь, сказал Пуаро.
— Я бы не удивился, если бы вы кончили расследованием собственной смерти, — заявил Джепп, хохоча от души. — Вот это мысль! Надо бы вставить в роман.
— Уж этим пришлось бы заняться Гастингсу, — подмигнул мне Пуаро.
— Ха-ха! Вот это было бы здорово! — не унимался Джепп.
Я не понял, почему, собственно, эта мысль показалась ему такой забавной, и вообще нашел всю шутку довольно плоской. Бедняга Пуаро заметно сдает, и вряд ли ему могут быть приятны остроты на тему его скорой кончины. Вероятно, мне не удалось скрыть своих чувств, потому что Джепп переменил тему.
Вы слышали об анонимном письме, полученном мосье Пуаро? — спросил он.
— Я на днях показывал его Гастингсу, — ответил за меня Пуаро.
— Да, да! — воскликнул я. — Совсем из головы вон! Постойте… Какое там было указано число?
— Двадцать первое, — сказал Джепп. — Потому-то я и зашел сюда. Двадцать первое было вчера, и просто из любопытства я вечером позвонил в Андовер. Будьте уверены, письмо — чистая мистификация! Там ничего не случилось. Выбита витрина магазина — мальчишка бросил камнем, и задержаны двое пьяных — вот и все происшествия. Так что на этот раз наш бельгийский друг зря поднял тревогу.
— Откровенно говоря, у меня гора с плеч свалилась, — признался Пуаро.
— А вы изрядно поволновались, — с теплым чувством продолжал Джепп. — Бог с вами! Да мы в полиции ежедневно получаем десятки таких писем! Их пишут люди, которым нечего больше делать и у которых не все дома. Они ничего дурного не замышляют. Просто так, развлекаются.
— В самом деле, глупо, что я так всполошился! — сказал Пуаро. — Принял кукушку за журавля.
— За ястреба, вы хотели сказать, — заметил Джепп.
— Извините.
— Ничего, вы спутали две поговорки. Ну, мне пора. У меня тут поблизости дельце: укрывательство похищенных ценностей. Хотел по дороге забежать и успокоить вас. Очень жаль, что ваши «серые клеточки» на этот раз трудились напрасно!
С этими словами и новым взрывом смеха Джепп удалился.
— Он не изменился, наш добрый Джепп! — заметил Пуаро.
— Да, он, как всегда, грубоват… Ни малейшего чувства юмора… Он из тех, кто хохочет, когда вытаскивают стул из-под человека, который собирается сесть.
— Над этим многие смеются.
— Глупейшая шутка!
— Безусловно. Особенно с точки зрения тех, кто садится.
— В общем, — сказал я, — мне даже жаль, что дело с анонимным письмом окончилось ничем.
— Признаю свою ошибку, — ответил Пуаро. — Мне казалось, что в этом письме есть какой-то особый душок, а оказывается, все это просто глупость. Увы! Я становлюсь стар и подозрителен, как слепой пес, который рычит, хотя поблизости никого нет.
— Значит, если вы хотите, чтобы я сотрудничал с вами, нам придется поискать другие «сливки» преступлений! — со смехом сказал я.
— Запомнили мое выражение? А что бы вы выбрали, если бы преступление можно было заказать по карточке, как обед в ресторане?
Я подхватил шутку:
— Подумаем! Давайте посмотрим меню. Ограбление? Подделка документов? Нет, это вегетарианские блюда. Мне подайте убийство — сочное и, конечно, с гарниром. Кто же будет жертвой? Мужчина или женщина? Я думаю, мужчина. Какая-нибудь важная шишка. Американский миллионер, премьер-министр или владелец газеты. Место преступления? Что вы думаете об уютном старинном кабинете? Более подходящей обстановки не найти: А оружие? Ну, это может быть диковинный кривой кинжал или тупое орудие, например, небольшой каменный идол.
Пуаро вздохнул.
— Да, само собой разумеется, — продолжал я, — есть еще яд, но с ним запутаешься в технических подробностях, или револьверный выстрел, ворвавшийся в тишину ночи. Потом там должна быть красивая девушка или лучше две девушки…
— С каштановыми волосами, — пробормотал мой друг.
— Да. Одну из них подозревают, конечно, несправедливо, и между ней и ее поклонником происходит размолвка. Ну, разумеется, должны быть и другие подозреваемые лица: старуха, смуглая и зловещая, и еще друг или соперник убитого, и молчаливый секретарь, о котором «ничего не известно», и жизнерадостный мужчина с грубоватыми манерами, и парочка уволенных слуг, и еще болван сыщик, вроде Джеппа, и… и… пожалуй, что все.
— Так вот каковы, по-вашему, «сливки»?
— Кажется, вы не одобряете моего меню?
Пуаро с жалостью поглядел на меня.
— Вы очень мило охватили в своей характеристике почти все детективные романы, какие когда-либо были написаны.
— Ну, а что бы заказали вы?
Пуаро закрыл глаза и откинулся в кресле. Его голос стал мягким, как мурлыканье кошки.
— Очень простое преступление. Без особых осложнений. Преступление в спокойной домашней обстановке… без всяких страстей, очень интимное…
— Как преступление может быть интимным?
— Предположим, — мурлыкал Пуаро, — что четверо играют в бридж, а пятый, оказавшийся лишним, сидит в кресле у камина. В конце вечера выясняется, что человек у камина мертв. Один из четырех игроков убил его, когда был выходящим. Остальные, увлеченные игрой, ничего не заметили. Вот это преступление! Кто из четырех?
— Что-то я не вижу в этой истории ничего волнующего, — сказал я.
