Спустя десять лет, в 2001 г.исследование провели сотрудники СЦ РАГС. Респондентов просили определить значительные вехи российской истории – поводы для гордости и события прошлого, вызывающие чувства горечи и стыда:
В комментарии к исследованию, данном В. Э. Бойковым, говорится о «бесславных войнах, жестоких репрессиях, социальных невзгодах…», которые вызывают «отчужденное отношение к стране и государству»10. Хотя мы не можем с точностью утверждать, какие именно эмоции и чувства испытывали респонденты, называя в числе отрицательных событий войну в Афганистане, сам факт подобного ответа и трактовки исследователя является своеобразным «маячком» исторической памяти.
По причине диссонанса историческая память о войне в Афганистане не то чтобы начинена мифами, а лишена общей интерпретационной и оценочной основы, которую даже можно пытаться «фальсифицировать» (что происходит ныне с устойчивыми представлениями о Великой Отечественной войне). В то время, как историческая память о Великой победе и войне присутствует в неразрывной связи с настоящим, память о войне в Афганистане, происходившая в недалеком прошлом, ветераны которой по возрастному цензу составляют трудоспособное население, сфокусирована именно в прошлом и имеет в общественно-политическом и массмедийном дискурсах слабую связь с настоящим и тем более будущим. Справедливости ради необходимо отметить, что именно СМИ поднимали вопрос о войне 1979-1989 гг. в связи с вторжением коалиционных войск НАТО в Афганистан в 2001 г. Параллели, исторические и военно-политические проводились не только отечественными СМИ, но также и западными в контексте «извлечения уроков»11.
Искусство восполняет информационный пробел, образующийся после завершения вооруженного конфликта и временного удаления от события. Как литература, так и кинематограф возвращают конкретное событие в сферу общественного сознания и побуждают общество к публичному обсуждению не только художественного произведения, но и собственно исторического события. Наиболее показателен в этом отношении фильм «Афганский излом» (режиссер В. Бортко). Основные события происходят в период вывода советских войск из Афганистана. В киноленте отображено взятое клише из прессы: побывать на безопасном расстоянии от непосредственных боевых действий, чтобы получить награду и купить дефицитный товар западного производства. «Афганский излом» подтверждает идею о том, что содержание исторической памяти может иметь поверхностное сходство с непосредственной действительностью. Мы снова видим, что историческая память общества формируется под влиянием СМИ и искусства, то есть через посредников и поэтому проигрывает перед исторической памятью отдельных солдат.
Историческая память формируется из образов произошедших событий, что может отражаться в наименовании – например, Великая Отечественная война и Великая победа. Слово «великая» ассоциируется с чем-то монументальным, жертвенным и практически священным. Применительно к войне в Афганистане такого закрепленного определения не существует, однако в неофициальном дискурсе чаще употребляются «бесславная» и «забытая». Одновременно эти слова являются и взаимодополняющими как причина и следствие – войну, которой нет повода гордиться, стоит забыть, «стереть из памяти». Определенный образ формируется различными факторами – властью, политическими партиями, СМИ, непосредственно участниками. Когда определенное событие становится достоянием масс-медиа, оно переходит в сферу публичного обсуждения, в котором участвует и аудитория. В процессе осознания события формируется конкретный образ события, который затем закрепляется в историческом сознании и выражается в искусстве. Так складывается синхронный образ события, со временем его реконструкции и критики мы будем иметь ретроспективный образ, преломляющийся в культуре.
Итак, война в Афганистане оформлена в политический миф, создание которого было начато при руководстве Л. И. Брежнева, а завершено (но не развенчано полностью) при правительстве М. С. Горбачева. Политический миф бескровной войны для ОКСВ использовался для реализации такой политической цели, как геополитическая борьба в условиях биполярного мира. С одной стороны, руководство страны сознавало, что прямая военная помощь ДРА будет воспринята мировым общественным мнением как вторжение, экспансия.
С другой – за полгода до принятия окончательного решения на заседании Политбюро ЦК КПСС участники приходили к общему мнению, что официальная власть в Афганистане не пользуется значительной общественной поддержкой, и афганский народ может перейти впоследствии на сторону мятежников. Третий аспект политического решения касался вопроса Иранской революции 1979 г. как возможного катализатора подобных событий в других восточных странах (теория домино в трактовке советской власти), что и послужило основной мотивировкой военной поддержки ДРА.
Мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что события, представленные в СМИ, были вымышленными, и частично с их помощью власти приукрашивали действительность. Например, в материале, где вскользь упоминалось реальное столкновение советских солдат с моджахедами, являлась аналитическая статья корреспондента «Огонька» Бориса Марбанова «Шакалы в волчьем логове»12. Материал выступал как двойное опровержение гибели советского военнослужащего С. Афиндулиди и реального вооруженного столкновения с повстанцами, о чем было опубликовало в эмигрантском журнале «Посев». Парадокс заключался в том, что в советском издании появилась правдивая информация о выжившем С. Афиндулиди, но была произведена подмена понятий – бой произошел во время прохода мирной колонны советских солдат. В «Посеве» же была дана достоверная информация о том, что советские солдаты вместе с армией ДРА участвовали в перехвате отрядов лазутчиков из Пакистана и каравана с американским оружием для бандитов, во время которого якобы и погиб Афиндулиди.
В период перестройки политический миф о бескровной войне развенчивался – публиковались письма, дневники и обращения ветеранов,13 однако наслаивался дополнительный миф об ошибочной войне.
Чтобы разъяснить данные диаграммы, опишем проведенный контент-анализе. Всего автором было просмотрено 245 статей из центральных газет «Правда» и «Комсомольская правда», а также журналов «Огонек» и «Новое время». Медиатизация14 войны в Афганистане была нами разделена на два этапа. Медиатизация первого периода (1979-1985) проходила в идеологическом контексте Холодной войны (другими словами – подчинялась политической логике); в немногих статьях, где упоминалось об ограниченном контингенте, журналисты акцентировали внимание на миролюбивой политике СССР, что выражалось в понятии «интернациональная помощь».
Второй период медиатизации характеризовался тенденцией «открытия войны» для общественности, что обусловливает высокий процент материалов об участии ОКСВ в боевых действиях (13,1), а это, в свою очередь, связано с тенденцией героизировать интернациональный долг как таковой. Мы выявили также тенденцию –:одинаковое процентное соотношение резко отрицательных оценок решения ввести войска и самой войны в целом (ошибка, заблуждение Брежнева, позор, бремя, афганский тупик, бесславная война, авантюра) и оценок войны как несуществующего события. Это было связано с развернувшейся в общественно-политическом дискурсе кампанией по политическому и моральному осуждению решения о военной помощи афганским властям. Таким образом, и во второй период (1986-1995) медиатизация военно-политического курса развивалась в фарватере политической логики – политический миф об ошибочной войне использовался руководством страны в целях легитимизации власти и реализации нового внешнеполитического курса.
Тем самым мифы о бескровной и ошибочной войне преобразовались в форму сказки о несуществующем конфликте, который происходил в условиях информационной блокады. Оба мифа выполняли функцию объяснения происходивших событий. С одной стороны, «вмешательство извне [в ДРА – Н. А.] со стороны империалистических стран» и «оказание срочной политической, материальной, экономической помощи, включая военную», с другой – «это не наша война». Плоские интерпретационные схемы, имевшие разные основания, оставили глубокий пробел в истории и, следовательно, социальной памяти о войне и целом поколении. Остается одна возможность восполнить эту лакуну – обратиться к очевидцам, участникам событий, которые, действительно, могут рассказать правду. Возникает параллельно другой вопрос – захотят ли они вспоминать о прошлом и бередить свою память?
