Они не попали на газетные полосы. Газеты умолчали о катастрофах. Но о них таинственными, неведомыми путями стало известно в Москве. И последствия сказались сразу: мощные советские радиостанции известили мир и о забастовках, и о катастрофах. Категорический запрет принимать советские радиопередачи не привел ни к чему, потому что проконтролировать такой запрет было невозможно. Капиталистические радиостанции принялись заглушать советские передачи, но и это не помогало. Советских передатчиков было очень много, и они обладали большой мощностью. Кроме того, во всех крупных городах Европы появились коммунистические радиостанции. Они проводили агитационные передачи, призывая пролетариат бороться против войны. Полицейским отрядам не удавалось обнаружить тайных агитаторов, потому что те ежедневно меняли районы работы.
Тяжелые, грозовые тучи нависли над Европой. И объявление мобилизации первой очереди молодежи было встречено молчанием, хотя декреты правительств и говорили, что это лишь ответ на мобилизацию, уже проведенную Советским Союзом для нападения на страны Западной Европы. Молчание, холодная настороженная тишина свидетельствовали о том, что широкие круги населения не верили этим сообщениям. И газеты читали неохотно, не веря им. Все больше становилось людей, которые тайно слушали советские радиопередачи и передачи местных подпольных коммунистических агитаторов. Воззвания Коминтерна таинственным образом передавались от человека к человеку — шепотом, тайком.
Слушал передачи и Дик Гордон. Он сидел с неизменным своим спутником Джонни Уолтерсом в помещении радиопункта Пршедола, дожидаясь распоряжения по радио, о котором сообщала только что принятая депеша. Радист предложил Дику:
— Если желаете, господин лейтенант, можете послушать на резервном приемнике передачу из Москвы. Большевики, мне кажется, окончательно забросили русский язык и все время передают на других — на английском, немецком, французском…
— Давайте. Время есть, — ответил Дик.
Джонни Уолтерс с интересом посмотрел на репродуктор:
— Любопытно, что они передают? Ведь это рассчитано именно на слушателей за рубежом?
Дик кивнул головой. Радист покрутил ручки приемника — и репродуктор заговорил на чистом английском языке, с половины фразы:
«…и задачей пролетариата всего мира является борьба против войны, помощь Советскому Союзу. Пусть буржуазные газеты и дальше клевещут на Советский Союз, обвиняя нас в нападении. Каждый пролетарий понимает, что против агрессии нельзя обороняться, сидя на месте и только отбивая атаки. Большевики никогда не были и не будут христосиками, что подставляют левую щеку, когда их ударили по правой. Капиталистические страны пошли войной против Советского Союза, заставили его взяться за оружие. С вооруженным врагом нельзя вести разговоры, его надо раздавить, уничтожить, чтобы получить возможность продолжать мирную работу в полной безопасности. Солдаты капиталистических армий! Красная армия воюет не против вас. Она призывает вас вспомнить, что вы — такие же рабочие и крестьяне, как и красноармейцы, которые вынуждены сейчас защищать свою мирную жизнь. Их родина одновременно является и вашей, потому что на всем земном шаре есть только одно отечество мирового пролетариата — это Советский Союз. Бросайте оружие, которое вам навязали капиталисты, переходите в единственную армию пролетариата мира — Красную армию!..»
На минуту репродуктор умолк. Но тут же заговорил снова:
«…Подумайте, солдаты, куда вас гонят и зачем. Красная армия защищает право рабочих и крестьян Советского Союза свободно строить свою жизнь. А что защищаете вы?.. Право ваших капиталистов и помещиков и дальше эксплуатировать вас?.. Их право наложить алчные лапы и на Советский Союз?.. За что вас гонят умирать? Что получите вы за это? Если умрете, ваша семья останется без кормильца — и ее страдания еще увеличатся. Если вернетесь домой живыми — вы снова встанете, с разрешения фабрикантов, к своим станкам, будете получать зарплату, которой опять не будет хватать на жизнь. За что же вы воюете, солдаты?.. Долой войну! Бросайте оружие, товарищи-солдаты, поворачивайте его против тех, кто гонит вас на смерть, гонит против вашего единственного отечества — Советского Союза!..»
Радист выключил приемник:
— Кажется, нас вызывает штаб. Одну минутку.
Он склонился над ручками пульта. Джонни взглянул на Дика:
— Ты не думаешь, Дики, что это может оказать определенное влияние, эти передачи?.. Ведь радио не заткнешь глотку…
— Поговорим позже, — ответил Гордон, выразительно кивнув головой на радиста, который поднял голову и сказал:
— Включаю. Слушайте. Микрофон тоже включен.
Вновь заговорил репродуктор, теперь другим, знакомым басовитым голосом:
— Лейтенант Гордон, вы слышите?
— Так точно, господин генерал.
— У вас все в порядке?
— Да, господин генерал.
— Через несколько минут получите приказ. Надеюсь, что он будет выполнен полностью. Кстати, генерал Ренуар просил сообщить, что через несколько дней переводит вас в свой штаб. Дело только за исполнением приказа, о котором я только что вам сообщил. Желаю удачи, до свидания!
Джонни Уолтерс подошел к Дику:
— Слушай, Дики, неужели это все, что он хотел сказать? Вряд ли стоило ради этого тебя вызывать.
Дик иронично ухмыльнулся:
— На языке командования это называется «личным поддержанием бодрости подчиненных». Однако все это мелочи. Просто старый генерал Древор хотел показать, что не забывает о нас. Но где же этот приказ?..
— Принимается, господин лейтенант, — ответил радист, — ведь это шифр и его принимает автоматический записывающий прибор. Видите? — он показал на бумажную ленту, быстро выползавшую из аппарата, — если желаете, могу давать вам частями на расшифровку.
— Начнем, — проговорил Дик. — Джонни, давай сюда шифр.
Радист подавал ленту кусками. Джонни расшифровывал. Дик Гордон записывал. Получалось следующее:
«Ночью… начинается… артиллерийская… подготовка… наступления… всем… фронтом… ваша… часть… начинает… операцию… на… рассвете… цель… прорыв… держите… связь… штабом… этой… волне… сводки… давайте… каждые… полчаса… точное… направление… глубину… наступления… получите… отдельно… штаб… фронта…»
— Да, — аж присвистнул Джонни, — значит, опять?
Но Дик не ответил. Он аккуратно спрятал в нагрудный карман книжечку, куда записывал содержание приказа, дал распоряжение радисту немедленно передавать ему курьером все поступающие приказы и сообщения и только потом сказал Джонни:
— Пойдем. Поговорим по дороге.
Еще час назад Дик Гордон был совершенно спокоен. Ему поручено командование этим участком фронта — хорошо, он будет командовать. Правда, немного странно, что генерал Древор назначил на это место молодого лейтенанта, имея богатый выбор опытных старших офицеров. Но это его дело — генерала Древора. Возможно, так случилось потому, что на этом участке главные операции должны были развивать творения Гордона — прыгающие танки. В конце концов, не это главное. Намного интереснее другая новость: генерал Ренуар вызывает Дика в штаб.
Там — сердце всего, там работает главный мозг всех операций. Здесь — наоборот, только старательное выполнение планов, разработанных где-то. Итак, снова к генералу Ренуару… Хорошо. Но настроение почему-то испорчено. Почему же?
Дик наконец понял причину и повернулся к шедшему рядом Уолтерсу:
— Теперь можем поговорить, Джонни. Что ты хотел сказать?
— Что эти радиообращения Коминтерна могут наделать нам неприятностей. Особенно в связи с мобилизацией. Ты же читал постановление?..
— Может, выскажешься определеннее? Просто скажешь, что ты — пацифист?..
Джонни Уолтерс сердито взглянул на Дика:
— Пусть даже и пацифист, мне все равно. Да, я не хочу войны. Но и без того дело яснее ясного. И вообще, я не понимаю тебя, Дики. Странно разговариваешь. Будто все время пытаешься играть в прятки. Зачем это?..
Невольно Дик Гордон улыбнулся: если Джонни Уолтерс, добродушный и всегда веселый человек, начинает огрызаться, — значит, действительно накипело. А Джонни уже говорил дальше:
— Будто не ты всегда сам говорил о необходимости вести войну техническими средствами. О, я хорошо помню, как горячо и красноречиво ты доказывал: «Только машины, поменьше людей, да здравствует теория гениального генерала Фулера!.. Молниеносное нападение, машина уничтожает все преграды — и человеческие, и материальные, освобождает путь для других машин, разрушает все и приносит нам безусловную победу!..» Ведь так? Правда? Где же она, победа?.. Я не вижу. Мы лезем в окопы, будто на дворе какой-то 1915 год, а не наша эпоха механизированной войны. Я сейчас даже перестаю понимать, кто наступает, а кто обороняется. И наконец — эта мобилизация. Это же окончательный переход на старые способы войны. Тысячи, сотни тысяч солдат собирают в тылу, чтобы отправить сюда. Получается — окопы, получается — позиционная война?.. Но эти сотни тысяч солдат — ненадежный, сырой материал. Что с того, что они умеют стрелять и маршировать? Кроме этого, они еще хорошо умеют слушать. А большевики, насколько мне известно, ничуть не хуже умеют говорить. Ты сам только что в этом убедился. Итак…
